Станислав Сенькин - Украденные мощи. Афонскиерассказы

• Название: Украденные мощи. Афонскиерассказы
• Автор: Станислав Сенькин
• Жанр: Современная проза
• Год: 2007
• ISBN: 5-98574-020-Х

Разрешено к печати Издательским Советом Русской Православной Церкви

Все описанное в этой книге основано на реальных событиях, но сами рассказы нельзя читать как документальные. Они являются художественным вымыслом. Все совпадения с названиями монастырей, именами людей, ныне живущих или уже усопших, — случайны.

© Станислав Сенькин, текст — 2007 г.

© Владимир Артёмов, фотографии — 2007 г.

© Илья Соколов, оформление — 2007 г.

© Крестовоздвиженское православное

братство, издательские права — 2007 г.

© Издательство, составление,

редакционная подготовка, дизайн — 2007

---

Когда он начал меняться, пожарные, коллеги его по работе, пытались его напоить, считая, что вино — лекарство от всех душевных недугов, затем побили его за то, что он спрятал их ранцы. Когда он сделал это во второй раз, его уволили, не поминая прошлых заслуг. Затем процесс социальной деградации пошел по нарастающей. Дети стыдились своего чудного папы, а жена хотела сдать его в психиатрическую лечебницу, чтобы врачи помогли ее мужу снова стать нормальным. Но Илья не унимался, часто ходил в церковь и пел на клиросе; денег ему не платили, безумие не проходило, поэтому жена, разочаровавшись в своей семейной жизни, забрала детей и уехала в Афины к родителям. Но бывший пожарный, казалось, не переживал, что его жизнь так сильно переменилась.

Илья стал настоящим городским сумасшедшим и бродил по улицам, напевая песнопения, служа мишенью для насмешек порядочных граждан и камней озорников. Мальчишки обстреливали его достаточно регулярно, чтобы он тратил свою пенсию на врачей, и, что особенно травмировало его душу, среди хулиганов изредка попадался и спасенный им из пламени парень. Мальчик считал, что Илья зря спас его; в доме бабушки он совсем отбился от рук и стал воровать конфеты из магазинов; его жизнь после спасения коренным образом изменилась, но ему не приходило в голову, что она изменилась все-таки после самого пожара. Каждым брошенным камнем мальчик мстил пожарному за то, что его родители погибли, а он остался со своей разбитой жизнью и должен мириться с этой несправедливостью. Он оценивал этот дар, переданный через чумазого пожарного, чрезвычайно низко, перечеркивая весь смысл его геройского поступка.

Илья вдруг обнаружил, что ему все трудней становится жить в городе. Огни домов оттеняли его собственную заброшенность и великое одиночество. Чтобы вновь ощутить под ногами почву, ему необходимо было срочно изменить свой образ жизни. Однажды он пошел в храм, чтобы взять у духовника благословение поехать на Святую гору и жить там до конца дней своих в безмолвии и молитве.

Его духовник, старый священник папа Костас, давно сталкивался с трудностями на клиросе. Народ в этом районе был мало религиозен, и даже его старушки, которые в любой стране составляют костяк прихода, постепенно все померли. Современные стареющие женщины все более предпочитали телесериалы богослужениям, и Илья в этом отношении сильно выручал священника — пел он неплохо, знал устав и не требовал никаких денег.

Поэтому папа Костас, пользуясь добротой и невежеством Ильи, задержал его в городе еще на три года, обещав впоследствии устроить его в монастырь. Когда прошел этот срок, папа Костас попросил его остаться еще на три года, клятвенно заверив его, что за свое терпение тот наследует Царство Небесное и особую подвижническую благодать, которая поможет ему стать по-настоящему великим монахом.

Илья согласился и на этот раз. За эти годы он выучил весь устав и многие песнопения наизусть. Наконец, папа Костас, подивившись противоречивому характеру своего псалтоса, устроил его в монастырь на острове Андрос. Он познакомил его со своим другом, который был в этом монастыре экономом, и напутствовал его многими добрыми словами и пожеланиями.

Доброжелательный эконом папа Андроник повез Илью в свой монастырь. В поезде бывший пожарный с отсутствующим видом смотрел в окно и совсем не разговаривал со священником. Папа Андроник знал, что его новый подопечный слегка не в себе, и старался проявлять максимум заботы и терпения. Но если благие чувства не находят понимания у других, они начинают быстро терять интенсивность. Эконом оценил терпеливость своего друга папы Костаса и понял, что Илья создаст ему еще немало проблем. Обостренная интуиция никогда не подводила папу Андроника — в монастыре Илья столкнулся с трудностями. Он думал, что он здесь будет просто много молиться, но в итоге ему пришлось строить отношения с братьями и игуменом. Именно это было его ахиллесовой пятой, постоянные конфликты отравили жизнь обители и вынудили Илью покинуть Андрос.

Эконом советовал Илье вернуться в город, но тот не хотел идти по дороге назад и сказал, что поедет на Афон поговорить со старцами. Папа Андроник проводил неудавшегося монаха до катера и подарил ему четки, которые Илья не принял. Эконом махал ему рукой, пока катер не скрылся из виду, и думал, что теперь его, наконец, ожидает покой. И на этот раз интуиция его не подвела, папа Андроник вскоре скоропостижно скончался от острого приступа астмы.

Афонские старцы, не используя дар прозорливости, заметили, что Илья не в себе, и советовали ему пожить на Святой горе в качестве обыкновенного рабочего. Он решил обратиться в Кариес и поступить на должность афонского пожарного. Аудиенция у приятного в общении губернатора закончилась вежливым отказом и пожеланием всего хорошего.

Илья так нигде и не устроился и ушел, как любят говорить монахи, в «шаталову» пустынь.

Он стал бродить по Святой горе из монастыря в монастырь и жить одним днем, по Писанию. На зиму Илья уплывал на теплый Крит, где холода почти не отражались на стеклах изморозью и снега не видели уже более пятидесяти лет. Крит стал для него второй родиной, Афон — первой. Илья жил понемногу в каждом из монастырей, просил у монахов еду и одежду и, поскандалив малость с насельниками, перебирался в другое место. Он всегда ходил с двумя большими тюками, набитыми всяким барахлом.

Часто он приходил к одному известному старцу в домик под кипарисами и надоедал ему вопросами. Этот старец предпочитал безмолвие душеполезным беседам. Илья раздражал его и заставлял задуматься о собственном несовершенстве. Безмолвие просвещает, но и рождает ряд иллюзий о себе, Илья разбивал некоторые иллюзии старца, и он был ему, в конечном счете, за это благодарен и даже благословил на Рождество подрясник

Так он жил, молился и переходил с места на место. Илья жил своей жизнью и был, в отличие от меня, всем доволен. Мне кажется, момент нашей с ним встречи был запланирован судьбой, мы просто не могли с ним не встретиться. Как два магнита, мы тянулись друг к другу: я к нему, а он, Илья, ко мне, потому что первая наша встреча так сильно изменила обе наши судьбы, что обязательно должна была состояться вторая, как нечто противоположное первой — как подтверждение правильности нашего пути и торжества добра.

Я много путешествовал и всегда, проезжая мимо сотен лиц, ловил себя на том, что ищу в толпе именно его лицо. Нельзя сказать, что я постоянно думал об Илье, но он всегда был со мной, как некая тень; совершая свой путь, я внутренне искал его.

Когда я приехал на Афон, солнце уже склонялось к закату, я искал пристанище для ночлега; ближайший к святогорской пристани монастырь был Ксиропотам, и я пошел в гору, пока не добрался до прямоугольного, напоминающего военную крепость здания с аккуратным зеленым двориком внутри.

Поселившись в Ксиропотаме, я нашел монашескую жизнь достаточно привлекательной для моего уставшего духа. Взяв благословение игумена пожить здесь с месяц, я начал молиться и читать книги святых отцов. Мой душевный мир преизобиловал и возрастал день ото дня, и, наконец, я встретил его, напомнившего мне про день моего второго рождения.

Илья пришел в своем ветхом подряснике, бормоча под нос молитвы, с большими тюками и расположился в зале для паломников. Архондаричный недовольно поморщился и сказал мне, чтобы я налил гостю рюмку узо и подал лукум. Я выполнял послушание помощника архондаричного и встречал паломников.

Подойдя с угощением к столу, я неожиданно узнал его. Илья постарел, его лицо сморщилось, как старое яблоко, глаза горели безумным блеском, словно опалившиеся от того пожара, и смотрели вниз на гладкую потертую поверхность стола. Я узнал его, несмотря на то, что мне тогда было совсем мало лет, а он был еще здоровым. Мне вдруг стало хорошо понятно, почему мы сейчас повстречались. Мы просто должны были столкнуться рано или поздно, я сильно хотел этого, хотел посмотреть в эти грустные добрые глаза и попросить прощения.

Илья, конечно, не узнал меня и, отругав за то, что лукум совсем подсох, продолжил бормотать свои молитвы. Архондаричный отец Савва покрутил пальцем у виска, левой свободной рукой показывая на бродячего паломника, а потом прижал этот палец к губам, показывая, что мне следует знать о его причудах, но не спорить с ним и хранить благоразумное молчание. Савва напомнил мне сейчас самого меня много лет назад, и я, с долей иронии, сказал архондаричному:

— Может быть, этот больной ближе к Богу, чем все мы.

Савва недоуменно посмотрел на меня и залился стыдливой краской:

— Да? А может, ты будешь просто делать свое дело?

Я продолжил угощать прибывших паломников, а Савва с дружелюбной улыбкой повел Илью в его комнату. Потом он вернулся и обидчиво заметил:

— Ты не думай, что ты самый добрый. Я знаю этого бродягу уже не первый год, и, поверь мне, он может довести до белого каления любого, — Савва посмотрел на часы. — Через десять минут начнется вечерня.