Джон Кроули - Сверхновая. F&SF, 2004 № 37-38 (выборочно)

• Название: Сверхновая. F&SF, 2004 № 37-38 (выборочно)
• Автор: Джон Кроули
• Издательство: The Magazine of Fantasy and Scence Fiction. Сверхновая американская фантастика
• Жанр: Научная Фантастика
• Год: 2004

---

— Почему бы вам просто не устроить для нас карантин? Посылать наверх, но вниз не пускать.

— Такое предложение рассматривалось.

— Впервые слышу. Расскажите подробнее.

— Конфиденциально, капитан. Надеюсь, это ясно? Абсолютно конфиденциально.

— Понятно.

— Три года назад, специальная комиссия рекомендовала перенести базы римраннеров на “Луну-IV” и объединить с комплексами “Соломонов” и “Паладинов”. Для римраннеров должна была быть выстроена отдельная колония.

— Проклятые неблагодарные ублюдки, — сказал Вандерхорст, поднявшись с места.

— Предложение было категорически отвергнуто и никогда более не выдвигалось. Я упомянула о нём, чтобы вы поняли, какой страх вызываете в некоторых умах.

— Некоторых умах. Отродье сукиных детей, плевавших в моего отца, вернувшегося с войны, от которой они отвертелись, — Вандерхорст уселся обратно в кресло. Он бессмысленно уставился в пространство перед собой, тяжело дыша. — Думаю, вам лучше уйти, — сказал он.

— Я не была согласна с тем предложением, голосовала против. И сделаю это снова, если понадобится.

— Я завершу следующий виток в 2107 году. Вам будет за восемьдесят. Возможно, вы уже умрёте. Кто знает, как всё тогда обернётся?

— Вы можете остаться и работать на программу.

— В окружении лоби, считающих меня чокнутым? Увольте, сенатор, я лучше полечу.

— Жаль, — сказала Далтон. Она поднялась и ушла.

Несколькими минутами позже Вандерхорст пробормотал:

— И на том спасибо.

Он с усилием поднялся и налил себе выпить.

В начале второго, с бутылкой в руке, он добрался до коммуникатора и набрал личный код Корри и Джеммы. Прозвучала нежная трель, и через некоторое время на экране появилась сонная Джемма.

— Ван! С тобой всё в порядке?

— Вы сообщили Далтон. Делаете вид, что оставили нас в покое, а на самом деле следите за мной так, что от вас никуда не денешься.

— Скажи, где ты находишься, Ван. Мы поможем тебе.

— Не желаю вашей помощи. Не желаю иметь дела ни с кем из вашей шайки.

В голосе Джеммы зазвучала некоторая настойчивость.

— Ван, сообщи, где ты находишься. Мы вместе во всём разберёмся. Так будет лучше. Доверься нам, Ван.

Вандерхорст протёр глаза. Когда он снова взглянул на экран, то увидел, что Джемма подала знак кому-то ещё. Заметив обращенный на неё взгляд, она умоляюще протянула руку.

— Пожалуйста, Ван, позволь нам помочь тебе.

Ни слова не говоря, Вандерхорст с размаху запустил бутылку в изображение. Он ещё немного постоял перед разбитой панелью, испытывая глубочайшее удовлетворение, затем повернулся и начал быстро собирать свои вещи.

Кроме блёклого зелёного ковра, всё в комнате было выдержано в пастельных голубых тонах. Цветовая гамма способствует успокоению, как говорили Вандерхорсту улыбчивые, но серьёзные социальные ассистенты. Однако он почему-то никак не мог успокоиться, хотя с ним обращались мягко, смотрели с сочувствием, не переставая улыбаться.

На второй день своего пребывания в Профилактории, Вандерхорст начал задумываться, надолго ли он здесь застрял. Постоянные улыбки и вежливое обращение не вводили его в заблуждение. Он был пленником и сознавал это. Если стремление к насилию и отчуждённость были преступны в 2087 году, то он преступник. Если это болезни, то он пациент. Так или иначе, он не свободен.

В то же время Вандерхорст ждал ответных действий от своих стражей. Его нижняя губа была разбита и на виске вскочила болезненная шишка, а суставы пальцев были покрыты целебной плёнкой так, что не сгибались. Как бы там не считали в верхах, всё-таки на Земле еще есть люди, способные на насилие. Мысли Вандерхорста путались. Он напился как свинья, проклинал весь род людской, бил всех, до кого мог дотянуться. И теперь сам себе внушал отвращение. Он не принадлежал этому времени.

Мягкий сигнал возвестил время завтрака. Вандерхорст поднялся с кровати, потянулся и подошёл к слоту раздачи. Над ним включился экран, с которого Вандерхорста приветствовала, улыбаясь, молодая женщина.

— Доброе утро, капитан. Хорошо ли вы спали?

— Я всегда хорошо сплю. Это важная часть моей работы.

— Мы хотим, чтобы вы пришли в норму. Вы поступили к нам в состоянии сильного перенапряжения…

— Как насчёт завтрака? — оборвал её Вандерхорст.

— Конечно, капитан. Может быть, сегодня вы более расположены к беседе? Обстоятельства складываются чрезвычайно удачно, старший советник свободен весь день и очень хотел бы встретиться с вами.

— Сейчас мне нужен завтрак. Дадут мне его?

Женщина смотрела на него ласково, как мать на непослушного ребёнка.

— Капитан Вандерхорст, если бы вы попытались понять, как мы хотим вам помочь, я уверена, вы были бы рады сотрудничать.

— Я не сотрудничаю на пустой желудок.

И в этот, и в последующие дни, каждый приём пищи проходил под аккомпанемент лести и мягко выраженного сочувствия. Вечером пятого дня, когда Вандерхорст сидел за своим бледно-голубым столиком и раскладывал пасьянс, дверь отворилась. Крепко сбитый социальный ассистент стоял на пороге, и в его руке был небольшой дорожный чемодан.

— Прошу вас пройти со мной, капитан Вандерхорст.

— Куда мы направляемся?

— Вы снова допущены к нормальной жизни. Вам бы лучше, капитан…

— Просто покажите мне выход.

К его удивлению, молодой человек так и сделал. Вандерхорст ожидал потока бесконечных вопросов и проявлений заботы персонала Профилактория, но вместо этого его провели голубыми коридорами вниз, к обыкновенной двери. Младший социальный ассистент передал ему чемоданчик, открыл дверь и сказал:

— Рады были помочь, капитан Вандерхорст.

Вандерхорст ничего не ответил. Он никак не ожидал встретить сенатора Далтон, стоявшую у личного “Лендроллера”.

— Это вы меня отсюда вытащили? — спросил Вандерхорст.

— Кое с кем переговорила. Вы готовы снова отправиться в полёт?

— Позволят ли мне вернуться на Землю?

— До тех пор, пока я имею хоть какое-нибудь влияние, ваш дом здесь. Надеюсь, в следующий раз неприятностей от вас будет поменьше.

— Мне будет сто двадцать пять лет, когда я вернусь. Может, стану мудрее.

— А мне будет восемьдесят один, как вы верно заметили, и я буду поддерживать вас. Правда, моя помощь окажется не столь эффективной, как на сей раз. Всё может обернуться против вас и программы. Помните об этом.

Вандерхорст пожал плечами.

— Я не смог бы помочь, если бы остался. Плохой из меня политик.

Далтон расхохоталась.

— Это еще мягко сказано. Думаю, каждому из нас следует заниматься своим делом.

Вандерхорст расположился на сиденье автомобиля. Они медленно покинули комплекс Профилактория, затем выехали на загородную трассу и разогнались до огромной скорости. Насыпи по обе стороны дороги закрывали весь рукотворный мир. Над ними нависло неподвижное вечернее небо, холодное и безразличное.

Вандерхорст был уверен, что Далтон сдержит своё обещание и сделает всё, что в её власти. Хотя он не питал никаких иллюзий, но его это, как ни странно, совсем не заботило. Земля — его дом, как ни крути, вне зависимости от успеха или провала Далтон. С этим Вандерхорст ничего не мог поделать.

Он любил эту планету, такую яркую на фоне черноты космоса. Смотреть на неё со стороны гораздо проще, чем жить на ней. Он мог бы видеть то же самое и с Луны. Сила тяжести меньше, не придётся привыкать. Он мог бы даже встречаться с людьми, общаться и жить в мире. Мог бы быть счастлив там.

Вандерхорст вдруг расхохотался, и Далтон с любопытством взглянула на него. Усмехаясь, он сказал:

— Я подумал, что бы сказал мой отец, если бы узнал, что я доверил своё будущее политику.

Откинувшись назад, он засмеялся от радости, чувствуя как напряжение и гнев оставили его, сброшены прочь, словно старая одежда. Небо потемнело и появились первые звёзды. Вандерхорст посмотрел на них с удовольствием. Как приятно всё-таки возвращаться домой.

Дэвид Хилл И ПАДАЕТ ЗАНАВЕС[4] Перевёл Илья Куреня

Отец потерял работу незадолго до болезни мамы. После он все чаще засиживался дома. Сперва продолжал вставать, одеваться и уходить из дома еще до того, как я и Миранда уходили в школу, но через месяц или около того уже перестал бриться и спал допоздна. Когда мы возвращались, отец обычно лежал, растянувшись в одних трусах на диване в гостиной. Его светлая кожа была испещрена черными и красными татуировками, которыми он так гордился, и которые так нас смущали. В нашем возрасте папа был настоящим героем. Он всё удивлялся, как его дети вышли такими консервативными.

— Привет, ребята, — как-то раз сказал он. — Взгляните на это!