Рихард Дюбель - Наследница Кодекса Люцифера

• Название: Наследница Кодекса Люцифера
• Автор: Рихард Дюбель
• Издательство: Книжковий Клуб «Клуб Сімейного Дозвілля»
• Жанр: Историческая проза
• Год: 2011
• ISBN: 978-966-14-1160-8

Десятилетиями семья Хлесль хранила мир от библии дьявола. И теперь могущественные силы не остановятся ни перед чем, чтобы завладеть завещанием сатаны. Охотник за ведьмами заманивает Агнесс Хлесль в ловушку – и ее дочери Александре предстоит сделать выбор: или она принесет этому одержимому иезуиту Кодекс Люцифера, или ее мать будет сожжена на костре! Согласиться на сделку – все равно что погубить дело всей жизни и… предать любимого. Но у нее нет времени на раздумья…

---

После окончания дойки большинство солдат снова ушли в лагерь; человек шесть остались охранять скот. Никто не приказывал Андреасу куда-то идти, и потому он остался с часовыми. Четверо из них все время сидели вокруг небольшого костра, а еще двое обходили дозором загон, двигаясь навстречу друг другу. Похоже, солдаты так же, как и Андреас, считали, что в эту ночь им повезло. Прошло некоторое время, прежде чем Андреас набрался храбрости задать солдатам вопрос, который давно уже вертелся у него на языке, с тех самых пор, как вахмистр отреагировал на высказанные им вслух мысли. Судя по всему, они все же приняли его как своего и ни в коем случае не считали, что он тут что-то вынюхивает.

– Графиня? – переспросил один. – Чертовски заковыристая мадама, это я тебе говорю. Ей бы лучше косы свои-то состричь, да вот только все святоши тогда из заточения в ужасе разбежались бы.

Андреас беспомощно посмотрел на него.

– Что? – выдавил он.

Солдат закатил глаза. Другой засмеялся.

– Лавочник! – сказал он, ухмыляясь. – Да он же ничегошеньки не кумекает! Совсем ничего!

– Графиня, – сказал первый солдат, – это une noble malfaisant.[66] Ей бы лучше стать une nonne,[67] seulement[68] тогда les autres nonnes[69] из monastère[70] разбежались бы. Compris?[71]

– Зло? Почему она злится? – спросил Андреас и невольно повернул голову, да так, что чуть не вывихнул себе шею.

С того места, где стояла офицерская палатка, на лагерь лился свет. Он с большим трудом удержался от того, чтобы вскочить, помчаться туда и потребовать вернуть ему жену и дочь.

– Осторожнее, – сказал третий солдат. – У нее уже была когда-то горничная, понимаешь? Мы на нее как-то наткнулись, ну, и офицеры привели ее к генералу, а графиня сказала, что хочет сделать из девки служанку, но через какое-то время до графини дошло, что девка-то – католичка, и она захотела ее обратить, понимаешь?

– Обратить? В протестантскую веру?

Солдат нетерпеливо махнул рукой, как человек, который сосредоточился, чтобы сделать свое сообщение хотя бы наполовину понятным, а потому его лучше не перебивать.

– Но девка не хотела, чтоб ее обращали, и она сказала, что у нее уже есть вера, простите великодушно: в Папу, и Святую Деву на облаке, и семь тысяч святых; и что она правда очень хочет преданно служить ее милости, но не хочет верить ни во что другое, кроме того, что священник проповедовал ей в храме.

– Да, видок у нее был еще тот, – проворчал какой-то солдат.

– Что? Что сделала с ней графиня?

– За ее палаткой… – сказал солдат. – Мы-то сами ничего не видели, но нам рассказывали. За палаткой она приказала врыть в землю столб и цепь на него повесить. Вот на цепь-то эту горничную и посадили. Графиня сказала, что ее тут же освободят, в любой момент, стоит девке только сказать, что Святая Дева – это выдумка и что если баба родила, то она уже не может быть девкой – ну, в смысле, девой, а поклоняться святым – это что-то вроде язычничества, ну и все в таком роде. Ну вот, ее и посадили на цепь, понимаешь? На весь день, и всю ночь, и еще один день… И все это время дождь шел себе и шел. После второй ночи горничная сказала, что теперь она поверит во все, во что верит ее милость, но графиня ответила, что это как-то странно и она думает, что горничная лжет, и оставила ее на улице еще и на третью ночь, и только потом снова впустила в палатку.

– Батюшки светы, – слабо произнес Андреас.

– Да, и еще через несколько дней она умерла, потому что это было в марте, и по ночам было чертовски холодно, и в конце концов она этого не пережила.

– Во всяком случае, так говорили.

– А вы знаете, как все женщины в этом захолустье… как оно, кстати, называется… как все женщины забаррикадировались в церкви и якобы заявили, что лучше им умереть, чем принять другую веру, а графиня тогда – по крайней мере так рассказывают – взяла факел и…

– Довольно! – выдавил из себя Андреас. – Я ничего больше не хочу слышать. Пожалуйста!

Солдаты посмотрели на него и пожали плечами.

– Жалость-то какая, – сказал один наконец. – Вы ведь тоже все католики, да? Твоя старуха и дочь кажутся людьми достойными. Жалость-то какая.

14

Когда другие солдаты на следующее утро пинками разбудили Андреаса, вырвав его из беспокойной, полной кошмаров и усталости дремоты, он поплелся за ними, не будучи уверенным, проснулся он уже или все еще находится в страшном сне. Где же палатки, костерки, мужчины, стоящие рядами и опорожняющие мочевой пузырь или недолго думая присевшие на корточки, спустив штаны, чтобы опорожнить кишечник? Куда он попал? Лагерь выглядел почти нереальным: над ним висели утренний туман и дым от мокрых дров, окутывая его, словно покрывалом. Для него, человека цивилизованного, все эти приметы грубого деревенского быта были так чужды, будто он смотрел в иной мир. Андреас потрясенно крутил головой. Откуда идет этот смрад? Но тут воспоминание тяжелым камнем опустилось ему на сердце, и он охнул. Теперь он снова знал, где находится, и понял, откуда идет этот смрад: от него самого. Холодной ночью коровы сбились в тесную кучу, и он затесался среди них, чтобы не замерзнуть. Запах коровьего навоза был повсюду: в одежде, на коже, в носу, во рту. Он хотел сплюнуть, но во рту у него пересохло.

Беспокойство о Карине и Лидии заставило его сердце биться быстрее. Окруженный охраной, он шел к офицерской палатке. Теперь он заметил еще одну палатку рядом с ней, поменьше, в которой, очевидно, жили офицерские жены. Он старательно вытягивал шею, но его жены и дочери нигде не было видно, как и других женщин. Действительно ли рядом в землю вбит столб? Господи, да, и к верхнему концу приделано железное кольцо. Солдаты вчера были правы! Он уставился на кол. Действительно ли снег вокруг столба взрыт и смешан с грязью, словно кого-то приковали к столбу на всю ночь, и он пытался согреться, наматывая вокруг столба круги и подпрыгивая? Губы у него задрожали. Означала ли тишина в палатке, что Карина или Лидия лежат там при смерти, трясясь в лихорадке после ночи, проведенной на морозе под открытым небом, в то время как графиня сидела рядом с ними и спрашивала, понимают ли они теперь, что Святая Дева – выдумка Папы?

Но тут он увидел, что столб служил коновязью, а земля вокруг него покрыта следами копыт…

– Вы только посмотрите на этого лавочника, – насмешливо произнес один из его охранников. Андреас заметил, что на глаза у него навернулись слезы. Он вытер лицо тыльной стороной ладони. На лицах солдат читалось пренебрежение.

К его удивлению, они миновали офицерскую палатку и повели его к выходу из лагеря. Целые отряды солдат неторопливо двигались в том же направлении, а те, кто только выползал из палаток, увидев сие великое переселение, спешили за товарищами, на ходу завязывая штаны или застегивая куртки.

– Где мои жена и дочь? – спросил Андреас.

Солдаты недовольно покосились на него, и он повесил голову.

Впереди зазвучал громкий смех. Несколько солдат остановились и принялись смотреть на происходящее рядом с палаткой: с полдесятка мужчин катались по снегу, задыхаясь от смеха, в то время как один из них стоял, нагнувшись, с голым задом и пытался подтереться свалявшимся снегом. Изо рта у него единым гневным потоком, не прерываемым даже на то, чтобы сделать вдох, сыпались проклятия.

– Эй, что стряслось? – крикнул один из охранников Андреаса.

– Этот сучий сын, когда облегчался, поскользнулся и шлепнулся на задницу, причем прямехонько в собственное дерьмо!

Оба солдата рассмеялись и бросили пару пошлых шуточек несчастному, чтобы подбодрить его. Затем подтолкнули Андреаса, велев ему поторапливаться.

– Вы ведь в Богемии, – начал Андреас. – Значит, вам нужно богемское отхожее место.

– Чего? А что это такое?

– Три палки, – ответил Андреас. – Две короткие и одна длинная.

– Чего?

– Короткие следует воткнуть в землю и держаться за них, когда испражняешься.

Солдаты ухмыльнулись.

– А длинная зачем?

– Для того чтобы отгонять крестьян, которые хотят забрать навоз прямо из-под тебя.

Солдаты прыснули и загоготали. Один даже зашел так далеко, что хлопнул Андреаса по плечу.

– Надо взять на заметку, – пытаясь отдышаться, заявил он.

– Мои жена и дочь, – умоляюще повторил Андреас. – Вы действительно ничего…

– Не-а. – Оба солдата затрясли головами, однако уже без презрения. – Ты обязательно встретишься с ними, старик.

– Вы так считаете?

– Конечно. В аду. Мы ведь сейчас тебя к генералу ведем.

– В… в аду? Так значит, они… их…

– Понятия не имею. Но окаянный все равно заберет к себе всех нас, верно? Дьявол, если ты не понял.

Андреас молча шевелил губами.

– Все, пришли. Теперь закрой рот и расскажи генералу все, что он хочет услышать, и тогда он, возможно, будет к тебе милостив. Не так, как к тому засранцу впереди.

Через старый овраг они прошли к тому месту за территорией лагеря, на котором раньше, должно быть, находился перекресток или стоял крест, но ни того ни другого уже давно тут не было. Три дерева, которые обычно сажали на таких местах, сохранились – три могучие липы. Андреаса подвели к группе офицеров со свирепыми лицами. Еще одна группа мужчин стояла под одной из лип: один из них был одет лишь в рубаху, а вокруг шеи у него болталась веревка. Веревка поднималась на крепкую ветвь, переползала на другую сторону и спускалась обратно вниз; конец ее был зажат в кулаке солдата. Андреас обратил внимание на ругань, доносящуюся от группы офицеров.