Данилов ставропигиальный мужской монастырь - Свобода любви или идол блуда?

• Название: Свобода любви или идол блуда?
• Автор: Данилов ставропигиальный мужской монастырь
• Издательство: Даниловский благовестник (Данилов мужской монастырь)
• Жанр: Эротика, Секс
• Год: 2011
• ISBN: 978-5-89101-445-9

Сборник «Свобода любви или идол блуда?» — это размышления священников о причинах так называемого «кризиса семьи» и демографической катастрофы, разразившихся в России. Статьи объединены общей задачей — вернуть в российское общество христианскую нравственность как необходимую составляющую его возрождения.

Наши авторы — митрополит Иларион (Алфеев), протоиерей Андрей Ткачев, протоиерей Борис Ничипоров, иерей Владимир Соколов и другие — глубоко и всесторонне изучили тему, при этом каждый из них рассматривает свой, определенный срез этой проблемы. Квинтэссенцией книги по праву можно считать статью митрополита Волоколамского Илариона.

Целью создания сборника послужило стремление содействовать более глубокому пониманию читателями проблемы «эксплуатации человеческой сексуальности с целью наживы» и причин подрыва некоторыми силами авторитета Церкви, вытеснения её из сферы общественной жизни; противостоять вторжению рынка в области, неподвластные ему до сих пор, к коим относятся вера, культура, мораль.

Сборник «Свобода любви или идол блуда?» — это размышления священников о причинах так называемого «кризиса семьи» и демографической катастрофы, разразившихся в России. Статьи объединены общей задачей — вернуть в российское общество христианскую нравственность как необходимую составляющую его возрождения.

Наши авторы — митрополит Иларион (Алфеев), протоиерей Андрей Ткачев, протоиерей Борис Ничипоров, иерей Владимир Соколов и другие — глубоко и всесторонне изучили тему, при этом каждый из них рассматривает свой, определенный срез этой проблемы. Квинтэссенцией книги по праву можно считать статью митрополита Волоколамского Илариона.

Целью создания сборника послужило стремление содействовать более глубокому пониманию читателями проблемы «эксплуатации человеческой сексуальности с целью наживы» и причин подрыва некоторыми силами авторитета Церкви, вытеснения её из сферы общественной жизни; противостоять вторжению рынка в области, неподвластные ему до сих пор, к коим относятся вера, культура, мораль.

УДК 27 1.2

ББК 86-372

С 25

РЕКОМЕНДОВАНО К ПУБЛИКАЦИИ

ИЗДАТЕЛЬСКИМ СОВЕТОМ

РУССКОЙ ПРАВОСЛАВНОЙ ЦЕРКВИ

ИС 1 1-109-0976

С 25

© Данилов ставропигиальный мужской монастырь, составление, оформление, вёрстка, 2011

---

Вообще движения эроса в этот первый период пугливы, застенчивы, как бы ищут «препятствий», чтобы укрыться в них, закрыть от других движения эроса; они смешны извне, но часто трогательны в своей свежести и почти всегда подлинно поэтичны. Тургенев превосходно изобразил это в рассказе «Первая любовь» — и как раз у него отчетливо показано, как эти первые движения любви чужды сексуальности. Хотя сексуальность и эрос растут из одного и того же корня, хотя позже с чрезвычайной силой проявится потребность слияния эроса и сексуальности, духовной любви и телесной близости, но пока оба тока движутся не только раздельно, но нередко во взаимном отталкивании. Потребность любви нередко переживается в линиях чистой «спиритуальности»; по выражению русского поэта, «только утро любви хорошо». Тут, конечно, нет никакого «гнушения» телесной стороной, вся суть здесь в той могучей потребности идеализации любимого существа, которая является движущей силой эроса и принадлежит к числу основных потребностей нашего духа. В этом и заключается огромное творческое значение переживаний любви — именно в них и через них вырастают эти могучие крылья, которые возносят дух в горний мир. Нет никакого святотатства в том, что любимое существо кажется в это время божеством — это вовсе не риторика, а действительное переживание, характерное для «утра любви» и реализующее в нас жажду бесконечности.

Конечно, на этом пути всегда ждёт нас опасность «донжуанизма», суть которого заключается в том, что Дон-Жуан ищет именно «переживаний» любви, а не стремится к предмету любви, то есть не отдается всецело любимому существу, но бросает его, чтобы вновь пережить «утро любви». Эта погоня за новыми и новыми переживаниями любви становится под конец у Дон-Жуана неким проклятием, в ней есть «дурная бесконечность», погоня за призраком, ибо реальная любимая женщина Дон-Жуана не удовлетворяет. Впрочем, в том истолковании донжуанизма, какое дал Алексей Толстой в своем «Дон-Жуане», можно видеть некую (искусственную, конечно) его апологию. Но верно здесь то, что движения эроса действительно диктуются духовной потребностью, то есть потребностью идеала. Но именно потому и возможно, что движения эроса могут чуждаться всякого элемента сексуальности. Владимир Соловьев на эту тему написал замечательный этюд под названием «О смысле любви» — после платоновского «Пира» это единственная гениальная вещь в мировой литературе по философии эроса.

Эрос и сексуальность

Шопенгауэр с присущей ему остротой мысли утверждал, что движения эроса суть только «фиговые листочки», которыми наше сознание закрывает от себя истинный смысл любви, который будто бы заключается просто в половом сближении. Это презрительное обозначение движений эроса «фиговыми листочками» не только ложно, но оно как раз совершенно переворачивает соотношение двух сторон в сфере пола. Движения эроса не только не суть «фиговые листочки», но они как раз и образуют истинный корень всего — сексуальность же есть только транскрипция в телесной области того, что исходит от исканий любви. Последняя сущность пола как раз и состоит в искании любви, что есть центр и основа того огня, который горит в человеке; сексуальность же есть только выражение в сфере телесной этих внутренних движений. Как тело вообще есть инструмент души (и в этом смысле справедливо может быть названо частью души, а не обратно), так и сексуальность лишь передает и выражает то, что загорается в душе, как инструмент, который своими звучаниями передает мелодию, на нем разыгрываемую. Правда, есть формы влюблённости, которые как бы оправдывают мысль Шопенгауэра, в которых бьётся пульс сексуальности слишком сильно, но это менее всего типично для юного возраста и всегда свидетельствует о нарушении нормального соотношения между сексуальностью и эросом. Пресловутый Sex Appeal («сексапильность» — Ред.) есть, конечно, реальное явление, но он всегда связан с нездоровой психологией — для обеих сторон.

Чтобы до конца понять соотношение сексуальности и движений эроса, понять их временное расхождение и вместе с тем глубокое внутреннее единство, надо посчитаться с одним законом психологии, который я называю законом «двойного выражения чувства». Суть этого закона, установленного первоначально[11] для сферы чувств, но имеющего более общее значение в современном учении о человеке, заключается в том, что все движения чувств и все глубокие волнения, исходящие из самых недр человеческого существа, ищут двойного выражения — телесного и психического (лучше сказать физического и душевно-духовного). Примером этого двойного выражения может служить любое чувство, хотя бы страх — то, что мы переживаем как страх, выражается в ряде телесных сотрясений (общая телесная депрессия, доходящая иногда до сердцебиения, до обморока, бледность, дрожание конечностей, ослабление голоса и т. д.), но одновременно разливается по своим законам психическая волна, которая вызывает определенные переживания страха (напряженность, чувство жути, психическая депрессия, доходящая до ослабления памяти и воли, растерянность). Эта психическая волна ищет своего «выражения» через работу воображения (что хорошо подмечено в словах «у страха глаза велики»), а через воображение влияет и на весь наш духовный состав. Но суть указанного закона не только в констатировании двойного выражения чувств или глубоких душевных движений, а ещё в том, что одно выражение (например, телесное) не заменяет другого (душевно-духовного), не может и заменяться им. Это выступает с полной силой, когда какое-нибудь одно выражение (например, телесное чувство) стеснено или подавлено: в этом случае его энергия не уходит в другое его выражение (например, душевно-духовное) — подавленность одного выражения определяет подавленность и другого. Фрейду принадлежит честь открытия того, что наше подсознание таит в себе ряд таких «комплексов» — желаний, отодвинутых вглубь нашего существа переживаний.

Обращаясь к сфере пола в свете закона двойного выражения, мы легко поймем, что сексуальность и эрос нормально должны развиваться параллельно, друг друга обогащая, но друг друга не заменяя. Мы говорим о нормальных проявлениях жизни пола, но то «расщепление», та разделенность сексуальности и эроса, о которой шла выше речь и которую можно назвать «естественной болезнью» периода созревания, связана как раз со взаимной незаменимостью и неустранимостью обоих проявлений жизни пола. В следующей главе мы убедимся в том, что естественное для юности расхождение сексуальности и эроса есть все же болезнь, дефект, что как раз в семье, в бранной жизни восстанавливается цельность в этой сфере. В период же юности, когда идёт ещё половое созревание, с известной самостоятельностью выступает как сексуальность (включающая в себя, как мы видели, и сексуальное сознание, сексуальное воображение), так и эрос выступает самостоятельно, порождая ряд новых, творческих движений, в глубине которых приоткрывается перспектива высоких духовных явлений. На этом стоит остановиться.

Когда в сердце человека разгорается любовь, то тот, к кому устремлено сердце с любовью, весь светится каким-то сиянием. Все в мире отступает на задний план, становится второстепенным — душа всецело, порой до экстаза погружена в созерцание любимого существа, которое отныне занимает как бы центральное место в мире. Самые сухие и черствые люди меняются, когда в них вспыхивает любовь, душа размягчается и радуется, как бы обретает крылья. Человек, который любим кем-нибудь, представляется извне ничуть не лучше, не краше других, но для любящего взора он кажется единственным, несравненным, незаменимым. Это и есть та «идеализация», о которой мы уже упоминали. Смысл этой идеализации в том, что сквозь внешнюю оболочку мы, в свете любви, зрим скрытую для других идеальную сторону, которая есть в каждом человеке, как образ Божий, закрытый, а часто и подавленный внешней оболочкой — «характером» (который всегда есть нечто вторичное в человеке, а не его «суть»). Своеобразие, вся сила зрения любви в том и заключается, что мы как бы прикасаемся через любовь к красоте в человеке, скрытой и невыраженной; мы не можем оторваться от нее — хотели бы всегда и во всем быть с любимым человеком. Когда вспыхивает любовь, все иное становится уже на втором месте: одно только и важно тогда, одно только мило и дорого — быть с любимым, и все, что отделяет или отдаляет от него, раздражает нас. В этих переживаниях любви, конечно, нет ещё вхождения в реальную бесконечность (сколько раз бывало, что огонь любви скоро угасает в душе человека!), но в них открывается перспектива бесконечности; мы как бы вступаем в сферу вечного, полного света и жизни бытия — и вне этого все кажется тусклым и ненужным. Душа, хотя бы раз прильнувшая к этой чаше, навсегда сохраняет это переживание душевного подъема, переживание его преображающей, творческой силы. Поистине душа как бы поет, вся уходит в выразимую только музыкально сладость пребывания 13 3 в лучах вечности, в живом ощущении абсолютной сферы.