Олег Царев - КГБ в Англии

• Название: КГБ в Англии
• Автор: Олег Царев
• Издательство: Центрполиграф
• Жанр: Военное
• Год: 1999
• ISBN: 5-227-00477-3

В книге на основании документов воссоздается история советской резидентуры в Англии: впервые называются имена резидентов и разведчиков, которые на протяжении десятилетий вели невидимую войну за обладание секретной информацией, рассказывается о создании разведывательной сети на территории иностранного государства, сообщаются сведения об источниках информации и приоткрываются секреты английской разведки и контрразведки. Авторы книги — подполковник внешней разведки КГБ Олег Царев, проработавший долгие годы в Англии в качестве корреспондента газеты «Известия» и Найджел Вест, военный историк и специалист в области разведки.

---

Я лично считаю, что ГОФМАН в глазах ОС/46 и тем самым в работе с группой ОС/42 провален».

Далее Ильк сообщал о еще одной детали неприятного для Спиру развития событий. Когда последний вернулся в Берлин, хозяйка пансиона вызвала его к себе и сказала следующее: «Я знаю, что вы не национал-социалист, а посему я должна вам сообщить, что недели 2–3 тому назад сюда в пансион явились два человека, отрекомендовавшиеся чиновниками берлинской политической полиции. Они заявили, что разыскивают вас по политическим делам, и справлялись, кто к вам ходил, куда вы звонили и чем вы занимались. Я им ответила, что вы — человек, занимающийся издательскими делами, и находитесь теперь в Лондоне по такому-то адресу». «Хозяйка эта — еврейка, лет 60, с которой у ГОФМАНА во время заездов установились добрые отношения», — пояснял Ильк.

В связи со случившимся Ильк принял решительные меры. Он отправил Спиру на курорт в Гарце, «где можно жить без книжки», то есть без паспорта. Хозяйке пансиона Спиру сказал, что уезжает на Лейпцигскую ярмарку.

В это время пришли материалы от ОС/42, что заставило Илька позаботиться о легендировании невозвращения Спиру в Лондон. Последний написал ОС/42 письмо, что у него приступ желчекаменной болезни (ОС/42 знал, что Спиру страдает этим заболеванием).

В конце своего подробного сообщения Ильк делал вывод, что «ГОФМАНА использовать на ОСТРОВЕ и в Германии нельзя», и просил указаний, как с ним следует поступить.

В ожидании инструкций Ильк сам пришел к определенному решению относительно всей английской операции. «Дело с ГОФМАНОМ, по всей вероятности, оставит некоторый след, который со временем может иметь серьезные последствия, — писал он в Центр 26 марта 1931 года. — Во всяком случае все говорит за то, что Берлин не сможет оставаться исходным пунктом работы на ОСТРОВЕ: Еще три недели тому назад я пришел к выводу, что настал момент, когда нужно перенести центр работы на ОСТРОВЕ на какую-либо другую почву на Западе… Я думаю, самое лучшее было бы избрать Париж».

Тем временем из-за отсутствия ГОФМАНА было решено приостановить работу «корреспондентского бюро». 1 июня 1931 года ОС/29 встретился с ОС/42 и объяснил, что этот временный шаг вызван «экономическим кризисом в Германии», другими словами, отсутствием денежных средств. В письме, направленном ОС/29 через пару недель, ОС/42 писал:

«Как и Вы, я надеюсь и верю, что к осени мы будем работать снова. Я лично думаю, что работа будет вестись более энергично, поскольку перерыв на летние месяцы позволит нам пересмотреть и усовершенствовать организацию редакционной, административной и финансовой деятельности, что сделает наше предприятие, когда оно вновь заработает, доходным».

Несмотря на оптимистичный тон письма ОС/42, «корреспондентское бюро» явно катилось к закату.

ГОФМАН не был, однако, окончательно списан со счетов. В конце сентября он встретился с ОС/46 в Голландии и договорился с ним о продолжении работы в частном порядке, помимо бюро, за жалованье в размере 250 долларов, выплачиваемых якобы крупным американским трестом. Но и эта последняя надежда вскоре рухнула. В декабре 1931 года Ильк сообщил в Центр, что Спиру арестован берлинской полицией.

«3 декабря 1931 года в 9 часов утра на мою берлинскую квартиру по адресу Гербертштрассе, 16 (где я проживал под именем Джулиус Побер, писатель из Вены) явился чиновник Полицайпрезидиума, сразу же отобрал у меня паспорт, попросил одеться и идти с ним. Я тут же понял, о чем идет речь, так как чиновник попросил меня взять с собой все другие документы, касающиеся моей личности. Путем уловки мне удалось удалить чиновника из комнаты на 10 минут, что дало мне возможность дать жене указания о том, как оповестить товарищей и спрятать различные материалы…»

Так начинал Спиру свой отчет о случившемся с ним с 3-го по 9 декабря 1931 года. В Полицайпрезидиуме ему зачитали документ Управления полиции города Вены, в котором говорилось, что настоящий Джулиус Побер, помощник слесаря, проживает в городе Вене и что Спиру владеет паспортом незаконно. Венская полиция просила арестовать его и изъять паспорт. Затем чиновник попытался выяснить подлинную личность Спиру, но безуспешно. Его заперли в камеру на ночь. На другой день он был отведен в отдел 1а, в комнату, где все стены были увешаны устрашающими плакатами об иностранном шпионаже. Два чиновника контрразведки попеременно утверждали, что Спиру либо француз, либо русский, и интересовались, где он берет средства на жизнь и кто послал ему конверт с деньгами из Парижа. Спиру видел на одном столе папку с надписью «Лаходный», а на другом — фотокопии документов с грифом «ОГПУ. Иностранный отдел», но не поддался и на такое ухищренное средство давления. Не добившись успеха, контрразведчики снова отправили его в камеру.

Спиру писал, что по размышлении ему стало ясно, что полиция интересуется главным образом его паспортом и что направленные в Вену отпечатки его пальцев позволят вскоре установить его настоящее имя. Он опасался также, что дальнейшее пребывание его в тюрьме позволит с помощью полицейских, которые приходили к нему в пансион в феврале 1931 года, установить, что он к тому же еще и тот самый Лаходный, и начать раскручивать всю организацию. Его задачей стало выйти как можно быстрее на свободу. Поэтому на следующий день Спиру назвал свое настоящее имя. Он сказал, что в 1927 году в качестве политического беженца выехал в СССР, работал в Москве и Харькове переводчиком, однако недоверие к нему как к интеллигенту заставило его с помощью румынских эмигрантов уехать в Чехословакию; где он купил паспорт на имя Джулиуса Побера. Первое время он жил на свои накопления и средства, собранные эмигрантами. Теперь же основал пресс-агентство для детей и юношества, что соответствовало действительности.

8 декабря из Вены пришло подтверждение, что настоящее имя задержанного действительно Юлиус Гутшнекер. 9 декабря Спиру был судим «скорым судом», оштрафован на 50 марок, снабжен «нансеновским документом» для лиц без гражданства и выпущен на свободу без каких-либо иных видимых последствий.

Было ли последнее верно, советская разведка могла проверить через источник А/201, он же БРАЙТЕНБАХ, работавший в том самом отделе 1а (контрразведка) Полицайпрезидиума. 12 декабря он сообщил: «Несколько дней тому назад австрийский коммунист Побер из Вены, ранее высланный из Пруссии, снова арестован в Берлине. Сначала его привели к источнику. Так как последний никакого интереса к этому делу не имеет, оно было передано в политическую полицию (криминал-комиссару Хеллер). Там дело сейчас разбирается».

В другом сообщении А/201 приводит уже установленное полицией настоящее имя Спиру — Гутшнекер Юлиус, родился 27.11.98 в Лузан, австрийский подданный, в Москву прибыл из Неубабельсберга.

Таким образом, дело Побер — Гутшнекера было списано берлинской полицией как политическое. Но как бы то ни было, в качестве разведчика Спиру больше не мог уже работать за границей. «В связи с теми неприятностями, которые были у ГОФМАНА, вам надлежит откомандировать его в Москву» — таково было указание Центра Ильку. Спиру вскоре вернулся в Москву, где после увольнения из ОГПУ перешел на гражданскую службу. Он работал в редакции газеты «Deutsche Zentral Zeitung», счастливо избежал сталинских чисток и с 1939 года продолжил свою карьеру референтом в ЦК МОПР. Последний раз о нем вспомнили в связи с запросом ЦК ВКП(б) в начале 50-х годов.

По прошествии некоторого времени в связи с подозрительной возней немецкой контрразведки вокруг его людей в Москву вернулся также и Ильк. Начатое им дело продолжили нелегальные группы Карина, Каминского и Базарова. В группе последнего в 1930 году появился новый разведчик — Дмитрий Александрович Быстролетов, которому предстояло осуществить самое глубокое проникновение в секреты Форин Офиса.

Глава 6 Ключи к секретам комнаты № 22

I

В начале 1930 года в советское Полпредство в Париже явился скромно одетый человек небольшого роста и попросил о встрече с военным атташе. Вышедшему к нему сотруднику ИНО ОГПУ посетитель представился просто как Чарли и сказал, что работает наборщиком в типографии Форин Офиса, где печатаются расшифрованные телеграммы из дипломатических представительств Великобритании для последующего доклада руководству Министерства и членам кабинета. За вознаграждение, сказал Чарли, он мог бы изготавливать лишние экземпляры и передавать их советскому представителю. Если дело пойдет хорошо, то он мог бы принести также коды и шифры, которые печатаются в той же типографии.

Столь заманчивое предложение ставит любую разведку перед дилеммой: доверять или не доверять такому человеку. Он может быть действительно тем, за кого себя выдает, но с такой же долей вероятности может оказаться и провокатором, подосланным иностранной спецслужбой с целью создания канала дезинформации или компрометации сотрудников посольства данной страны. Чарли был скрытен — он не назвал свою фамилию или адрес, более того, он предупредил, что немедленно порвет связь, как только заметит, что за ним следят с целью установления его личности. На вопрос, почему он обратился именно в советское представительство, наборщик из Форин Офиса ответил, что в посольствах других стран имеются английские агенты и что на Советский Союз работать проще и безопаснее. Такая осведомленность Чарли могла объясняться его доступом к секретной переписке Форин Офиса и гнездившейся под его крышей секретный разведывательной службой, но такой ход мыслей простого наборщика наводил на ряд вопросов, которые, возможно, и были ему заданы, но сохранившиеся документы об этом умалчивают. Определенно известно, что НКВД решил рискнуть: в конечном итоге вкус пудинга, как гласит английская поговорка, можно определить, только его попробовав.