Людмила Салдадзе - Ибн Сина Авиценна

• Название: Ибн Сина Авиценна
• Автор: Людмила Салдадзе
• Издательство: Издательство литературы и искусства имени Гафура Гуляма
• Жанр: Философия
• Год: 1985

Через документы, легенды, древние рукописи, а также сюжет (1930-й год. Бухарский эмират судит Ибн Сину) рассказывается о трагической скитальческой жизни великого философа, ученого, врача и поэта Ибн Сины (Авиценны). Также в конце книги находятся иллюстрации.

---

Остановим судей. Разберемся во всем сами. Что это? Грубость? Невоспитанность?

Скорее нетерпимость.

Словно скальпелем хирурга вырезал Ибн Сина все больное ради того, чтобы могло жить здоровое. Логиков разрушал авторитет, скрывавший порою, невежество в мертвечину. Логика помогла «поднять руку» и на непреложный, застывший тысячелетний авторитет Гиппократа и Галена, чем Ибн Сина продвинул вперед медицину как и науку.

А не требуется ли для этого смелость, которую порой воспринимают как грубость? Не требуется ли мужество? Авторитет птолемеевского геоцентризма, например, продержался и мире более 1500 лет (!), несмотря на то, что разрушали его гениальной своей убежденностью Беруни, Джордано Бруно, Галилей, Коперник!

— То, что причиной разрыва с Беруни была не грубость, — сказал крестьянину Али Муса-ходжа, когда они остались один, — говорит вот это место из «Переписки».

Я скажу его наизусть. Слушай: «Вот и все ответы на вопросы, которые ты мне задал, — пишет Ибн Сина к Беруни, — если тебе в них что-либо покажется неясным. То ты окажешь мне милость, обратившись снова ко мне за разъяснениями. Тогда я потороплюсь это сделать Я перешлю тебе сам». У Байхаки есть еще и такая запись: «Когда Ибн Сина ответил на вопросы Беруни, а Беруни подверг их критике и своему злословию в выражениях, побужденных плохим воспитанием и невоздержанностью, Ибн Сина отказался отвечать ему. Ответил Масуми, ученик Ибн Сины: „О Беруни, если бы ты избрал для обращения к философу иные слова, чем те, которые употребил, то это более приличествовало бы разуму и науке“».

О резком характере Беруни говорят и другие источники. И многие считают, что виновником разрыва был именно Беруни. Но Беруни сам за себя заступился. И знаешь как? Через три года после ссоры написал в своих знаменитых «Памятниках» такие слова. «Проблему естественного места вещей я объяснял в другом месте я, в частности, в дискуссиях… происходящих у меня с ДОСТОЙНЕЙШИМ юношей Абу Али Хусайном ибн Синой». Вот какое проявил благородство.

В XIII веке об этой переписке говорили как о дружбе. Шахразури, например, писал, что между Ибн Синой и Беруни были очень близкие и дружественные отношения, и они благодаря сотрудничеству много сделали и пауке. Вообще, должен тебе сказать, взаимоотношения 17 — летнего Ибн Сины и 24-летнего Беруни кажутся теми драгоценными взаимоотношениями, которые выстраивает правда, когда от малейшего подозрения и возможности и лжи со стороны друга все разлетается прах. Водной старой китайской книге «Поступки высокородных» есть такой рассказ. Послушай:

«Два друга — Нин и Синь — пололи в огороде овощи и наткнулась на золотую пластинку. Нин продолжал мотыжить, словно это была черепица или булыжник. Синь подобрал пластинку с земли и отшвырнул ее сторону.

В другой раз они сидели рядом на циновках и читали, когда мимо их дома проехал сановник. Нин продолжал читать как ни в чем не бывало, а Синь оторвался от книги и пошел взглянуть на процессию. Когда Синь вернулся, Нин отодвинул в сторону свою циновку, сев подальше и сказал: „Вы мне больше не друг“.»

— Так и сказал?! — удавался Али. — Так в сказал. То, что Ибн Сина и Беруни молчали, — я подчеркиваю — молчали. После ссоры — это не что иное, как объяснение в дружбе, — великой, молчаливой дружбе. Злопамятна посредственность… Ибн Сине же и Беруни легче было переносить трагедию жизни, одиночество, зная, что где-то есть душа, которая плачет от того же, от чего и ты плачешь, которая так же, как и ты, может остановить свой взгляд на упавших в книгу лепестках цветущей сливы и отвернуться от золота, рассыпанного перед тобой царской рукой. Дружба это когда одна душа живет другой душою. Никто не скажет, что душа Ибн Сины не уважала душу Беруни, хотя умы их и спорили…

А в мире, в обыкновенном мире, продолжается игра — Махмуд свергает с престола в Газне брата, которому Сабук-тегин завещал трон, и начинает требовать у Мансура возвращения ему Хорасана и должности главного военачальника, отданной Бёг-тузуну. Отвергнув предложенные взамен города, Махмуд прогоняет Бёг-тузуна из Хорасана и встает мощным войском перед Мансуром.

Старик Фаик я юноша Мансур двигаются навстречу Махмуду в Серахс, а с другой стороны приближается их союзник к Бёг-тузун.

Мансур не хочет войны. Он все еще надеется помирить трех волков — Фаика, Махмуда и Бёг-тузуна. Тянет время, не начинает бой. Фаик и Бёг-тузун переглядываются: в сговоре он с Махмудом, что ли?

Метет холодный февральский ветер, пригибает редкие желтые былинки, бьется в ноги уставших коней. Кутается эмир и меховой халат, оглядывает степь. На другом конце ее, откуда должен появиться Махмуд, — небо, черное от птиц. «Почему они поднялись? Знают, что будет бой?» Мансуру кажется — это не птицы, а черные дела его рода. И только начнется бои, птицы опустятся и него и забьют крыльями. Мансур отвернулся от птиц в вдруг увидел газель, бегущую по склону горы. Сквозь колкий ледяной снег, внезапно посыпавшийся, она бежала повторяя все изгибы горы. Засмотрелся эмир, а Фаик тронул его сзади костлявой рукой.

— Пора, пора идти на Махмуда!

— Подожди, — тихо говорит эмир. — Не спугни… — и показывает на газель.

Фаик и Бёг-тузун переглядываются. Бёг-тузун зло сплевывает, на щеках его играют желваки.

Газель исчезла о ущелье.

— Отложим на завтра бой, — вяло и скучно говорит Мансур, запахивая халат и трогая с места коня.

— Почему на завтра? — улыбается Фаик.

Мансур ежится и молчит. Бёг-тузун ударил камчой коня и сорвался с места. Фаик закусил травинку, улыбнулся. Единственный его живой глаз стал наливаться кровью.

…Последним, что увидел Мансур, когда вырвав голову из рук Фаика и Бёг-тузуна, зажавших его между ног, был мальчик, писающий у палатки, — наверное, сын какого-нибудь воина, выскочивший по нужде. Мальчик видел, как Фаик и Бёг-тузун вонзили ножи в глаза Мансура. Мальчик и эмир вскрикнули одновременно. Эмир снова вырвался и посмотрел в ту сторону, где только что стоял мальчик. Но кругом было лишь красное небо и множество черных птиц, бесшумно дырявивших кровавую даль…

Ибн Сина объяснял ученикам третью фигуру из «Начал» Евклида, когда по улице провезли ослепленного Мансура. Вышел с учениками к трагической процессии. Увидел Фаика на коне. Рядом он вел белого коня эмира, будто обрызганного кровью, — так светились на атласной коже рубины. Фаик поклонился Ибн Сине. Ибн Сина коротко на него взглянул и вдруг увидел череп, внезапно проступивший сквозь живое одноглазое лицо. «О боги! Возьмите меня из жизни, чтобы не творил я зло…» — молнией пробила душу Хусейна молитва Кай-Хосрова.

Махмуд послал халифу Кадиру письмо в Багдад, в котором объяснил свои действия: «Саманиды, мол, не при знавали тебя, и потому я пошел на них войной». Халиф Жаловал ему грамоту на наследование державы Саманидов. «Солнце Махмуда затмило звезды Самана», — сказал об этом эпохальном событии поэт Хамадана.

Фаик долго смеялся, узнав о дипломе халифа Махмуду на владение Саманидской державой. Обезьяна всю жизнь доставала из костра орех, а достала — пришел Махмуд и взял его себе. Потом Фаик сделался мрачным и целыми днями ходил по дворцу: из одной комнаты и другую, с одного этажа на другой, из тайного подвала и тронный зал. На него то и дело натыкались, но он никого не видел. Ходил быстрыми маленькими шажками, деловито глядя себе под Ноги, словно что-то искал. А как-то утром подошел и трону, стал мочиться и него, рассмеялся и умер.

Тюркский илек-хан[39] Наср сказал!

— Все. Яблоко созрело. Кто первым подставит руку, тому оно и достанется.

И быстро пошел на Бухару.

20-летний Абумалик, второй сын Нуха, только что коронованный, призвал духовенство поднять на защиту народ. Но как зажечь костер, если солома мокрая? Эмиры всю жизнь боролись с военачальниками и не видели главного: народ от них отошел.

В понедельник 23 октября 999 года караханид Наср вошел в Бухару. Саманидская держава погибла.

Вот на таком фоне, на таких эпохальных событиях прошла юность Ибн Сины, встретился он со своими учителями: Аристотелем и Фараби.

Встретился и с другом — Беруни.

Эпохальные события забылись. О встрече же Ибн Сины и Беруни, о дружбе их сложат еще немало поэм.

Мы на правде сошлись и расстались.
И вот на прощанье
Понял я нрав человека!
Его драгоценность — МОЛЧАНЬЕ.
(Маарри).

IV «Густеет злой судьбы губительная тень…»

Бурханиддин-махдум спешил на доклад к эмиру, пересекая площадь Регистан. Перед Арком толпились поденщики. Их было больше обычного. И что удивило судью, раньше эти пасынки судьбы робко жались друг к другу, и глаза их — плевки унижения — мертво оглядывали мир.

Теперь же глаза, словно молодые орлы, когтили совесть достоинством несчастья. Злой разбуженный улей вместо прежних больших грязных птиц с завязанными крыльями, которых можно было взят, как кур, и за ноги, головою вниз, тащить домой. Так вот кто заполняет площадь Регистан во время суда! Вот почему все так трудно идет!