Людмила Салдадзе - Ибн Сина Авиценна

• Название: Ибн Сина Авиценна
• Автор: Людмила Салдадзе
• Издательство: Издательство литературы и искусства имени Гафура Гуляма
• Жанр: Философия
• Год: 1985

Через документы, легенды, древние рукописи, а также сюжет (1930-й год. Бухарский эмират судит Ибн Сину) рассказывается о трагической скитальческой жизни великого философа, ученого, врача и поэта Ибн Сины (Авиценны). Также в конце книги находятся иллюстрации.

---

Ну, на то они я люди… А теперь вернемся к Хусайну» Вот он вдет в конце каравана. Лица у всех белые, вспухли языки, пресмыкающееся треснутые губы обметало чернотой, мучает жгучее ощущение в горло и сильная головная боль. Кое у кого началась галлюцинации. Ты ходил когда-нибудь через пески?

— Нет.

У Соленого колодца, куда только что пришел караван, жили пастухи-рабы. Они дали измученным людям часть своей воды — спрятанные под землей весенние дожди.

На закате хозяин встал на колени, караваи опустился за ним, и все совершили молитву. Потом уложили верблюдов в круг, головами наружу, сложили внутрь вьюки и легли.

Ибн Сина продолжал думать о Неизвестном философе. Далеко еще до него, но нельзя пропустить ни одного витка дороги, даже если она заходит в тупик. И заблуждения служат Истине.

«На смену Пророку Огня — Гераклиту пришел Пророк Льда — Парменид, — восстанавливает Ибн Сина мысленно единый философский путь. — Единое, — сказал Парменид, не „вода“ и не „огонь“, а „Разум“. Существует только то, о чем можно мыслить. Борьба противоположностей? Ну, есть. Только в нашем низком мире. В мире же чистого Разума ее нет.

— А как противоположности взаимодействуют друг о другом? — спрашивают Парменида.

— Как мужчина с женщиной: когда у них страсть — рождается мир, когда ненависть — мир погибает.

Ибн Сина прижался к старику проводнику. Задремал. И тут же встрепенулся: зазвенели колокольчики. На верблюдах? Или звезды?..

„Парменид, — спрашивает философа Ибн Сина в своих думах. — Вот я решил построить дом. Я мыслю его. Он будет такой-то и такой-то… Значит, я могу переезжать в него, если, согласно твоему учению, мысль о предмете уже есть этот предмет?

— Да, бытие равно мышлению, — отвечает холодная машина.

— Смотри, как смеется над тобой Гераклит. „Мы существуем и одновременно не существуем. Даже поток, в который вы вступаете во второй раз, уже не тот, каким он был при первом вашем вступлении в него“.

— Все у вас течет, — хмуро отвечает Парменид, — не исключая вашего мышления. Вы — люди с двумя головами. Нет никакого мира становления.

— Как нет?! — вскакивает Ибн Сина и ударяется о верблюда. — Но глаза-то мои его видят?! Уши-то мои его слышат?! Вот пустыня. Вот звезды… Вот верблюд.

— Обман все это. Чувства обманывают тебя. Истинно только мышление.

— Выходит, бытие неподвижно? Ведь Разуму не надо носиться по миру, как Зевсу на колеснице. Мысль может править, не сходя с места. Вот подумал я о Китае, в уже там.

— Да. Бытие неподвижно.

И все. Мыслящая машина остановилась“.

В утренних сполохах света растаяли и Гераклит, и Парменид. Ибн Сина отпустил их домой. Белый раб накрыл уснувшего Ибн Сину чапаном, подкинул в костер дрова.

— У этой глыбы Льда был, однако, достойный ученик, — говорит Муса-ходжа крестьянину Али, продолжая рисовать картину размышлений Ибн Сины. — звали его Зеноном.

… Зенон.

Тает в котле бараний курдюк. Ибн Сина помешивает его деревянной палочкой, кидает в кипящий жир маленькие кусочки теста, отрезаемые ножом. „Надо было кому-то завести всех в, тупик, — думает Ибн Сина, видя перед собой Зенона. — Иной раз, заблудившись, лезешь на дерево или гору и оттуда видишь новую дорогу, лучше прежней, прямиком ведущую к цели!.. Зенон здорово встряхнул всем мозги!“

— Вот Ахиллес — греческий бегун, — говорит Муса-Ходжа и ставит на пол глиняную куклу. — А это черепаха Ахиллес никогда не догонит черепаху.

— Ну?! — удивляется Али. — Не может быть!

— У Зенона все может быть. Следи внимательно ял моими словами. Дорога между Ахиллесом и черепахой будет все время сокращаться. Так?

— Так.

— Как бы дробиться, стремиться превратиться в дочку.

— Ну.

— Но никогда она к точке не придет.

— Почему?

— Дорога-то перед черепахой бесконечна! Значит, бесконечным будет и это дробление.

— А мы перегородим дорогу! — говорит Али.

— Хорошо. Вот стена. Я пускаю в нее стрелу. Мысленно, конечно. Ты видишь стрелу? Легат она?

— Летит.

Это тебе только кажется, что летит. Стоит она на месте!

— Как?!

— А вот так! Из чего состоит полет стрелы?

— Не знаю.

— Из маленьких кусочков времени, — таких, за которые стрела успевает занять место, равное самой себе. Понимаешь? — ну.

— Значит, она как бы стоит в воздухе в каждый этот момент, А если сложить все эти моменты, то получится, что стрела все время., стоит. Не летит! А о чем это говорит? О том, что истинное бытие неподвижно. Нам только кажется, что стрела летит.

— Но я-то хожу перед вами! — вскричал возбужденно Али. — Я кидаю вот камень в стену, и он долетает до нее! Слышите удар?

— Это тебе только кажется, что камень долетев.

Али долго смотрел на Муса-ходжу, потом закрыл голову чапаном.

— Уходите… Страшно, „Все, — думает Ибн Сина, — философия зашла в тупик, Вмерзла в нелепость. Надо как-то размораживаться „Разум неподвижен. Разум неподвижен“, — повторяют на все лады философы.

Народ перестал приходить на площадь, где происходили диспут“.

— Разум неподвижен, ладно, — соглашается Анаксагор.

— Но ведь из чего-то он все же состоит?

Философы повернули к нему головы.

— Из чего?

— Наверное, из понятий. Тогда получится, что БЫТИЕ — ЭТО ДВИЖЕНИЕ. ОТ ОДНОГО ПОНЯТИЯ И ДРУГОМУ!

Как будто впустила свежий воздух в душную комнату. Площадь снова стала наполняться народом.

— А с чего началось движение? — спрашивают Анаксагора.

— Был, я думаю, первотолчок!

— Что же тогда такое — мир становления?

— Хаос бесконечного числа вечных сущностей. И Разум приводит их в круговое движение. В середину собирается плотное, легкое — вверху. Комки, оторвавшиеся при вращении, оформляются в планеты… [59]

— А как же зародилась на нашей планете жизнь?

— В Космосе летают семена жизни. Одно из них в попало на Землю.

— А от чего мир погибнет?

— Движение — это’ несоответствие действительности понятиям о ней. Как только все части действительности совпадут со всеми предназначенными им понятиями, наступит гармония и движение прекратится. Но Разум снова будет двигаться. Сначала в самом себе: от понятия к понятию, пока не захочет познать себя. Тогда он снова запустит мир, где управлять движением будет случай.

— А чем же дорого тебе такое существование мира?

— Тем, что я могу созерцать постепенно выстраивающийся космический порядок! [60]

Растаяли последние звезды. Белый рассеет отодвинул ночь. В чистоту и, свежесть огромного неба вступило Солнце. Люди поднялись, умылись прохладным песком. Начали вьючить караван.

Тронулись…

Теперь путь лежал на Адам кырылган — „Место, где погиб человек“ — самый изнурительный переход. Опять ни птиц, ни насекомых. Только выбеленные кости прежних путников, отполированные горячим песчаным ветром, словно драгоценность.

Хозяин смазывает на привале ногу рабу-славянину, разбитую цепью, перевязывает чистой тряпкой…

„Сегодня бог бьет тебя по голове, а завтра гладит по щеке“, — вздыхает Ибн Сина, глядя на эту сцену, — я продолжает думать о Неизвестном философе.

… Демокрит заменил „понятия“ атомами. Причиной первотолчка объявил столкновение атомов, рождающее вихрь огромной силы и скорости. Вечное вращательное движение Космоса поддерживается, мол, перевесом той или иной противоположности.

„Перевесом Ненависти и Любви, — уточнил Эмпедокл. — Любовь — причина единства и добра. Ненависть — множественности и зла“.

— Демокрит запирался в надгробия, чтобы ему не мешали думать, — рассказывает Муса-ходжа крестьянину Али. — Когда умер его отец, взял себе меньшую долю наследства, но деньгами. Совершил путешествие в Египет, Халдею, Индию, родину Гераклита — Эфес. Вернулся нищим. За растрату отцовского наследства по греческим законам стал отверженным. Но… „одно причинное объяснение, сказал он, предпочитаю персидскому престолу“. Ему всегда было смешно смотреть на людей, а Гераклиту — грустно. Гераклит, этот плачущий философ, похороненный на главной площади Эфеса, стал национальным героем, и еще несколько веков эфесцы печатали на монетах его лицо. Демокрита называли смеющимся философом. И еще Философом Чести. Так представляешь, как же надо было прожить жизнь, чтобы и ее сделать аргументом своей философии?!

— Чем?

— Ну, пашешь ты поле судьбы одним конем. А если сделаешь из своей чисто прожитой жизни второго коня?.. Демокрит вернул уважение народа, когда прочел на площади свой первый философский труд. Эмпедокл и вовсе объявил себя богом. Сказал:

„У света есть скорость“?

„Мы не видим этого! — рассмеялись люди. — Свет как воздух. И никуда он не движется!“

„Не видите потому, что скорость света очень велика“.

„А ты почему видишь?“