Людмила Салдадзе - Ибн Сина Авиценна

• Название: Ибн Сина Авиценна
• Автор: Людмила Салдадзе
• Издательство: Издательство литературы и искусства имени Гафура Гуляма
• Жанр: Философия
• Год: 1985

Через документы, легенды, древние рукописи, а также сюжет (1930-й год. Бухарский эмират судит Ибн Сину) рассказывается о трагической скитальческой жизни великого философа, ученого, врача и поэта Ибн Сины (Авиценны). Также в конце книги находятся иллюстрации.

---

Они уже строят человеческое в Космосе. Мы же все еще на первых ступенях Иерархии. Великие души ушедших подарили нам молнии своих откровений, и мы движемся в кратком свете их, на мгновение осветившем полную тьму.

— Человек не может сразу выйти из тьмы на ослепительный свет, — говорил Ибн Сине Масихи. — Он должен постепенно привыкать к нему. Почему Иисус после воскрешения простил самого близкого своего друга Петра, трижды предавшего его накануне казни? Потому, что понял: к ослепительному свету надо приручать постепенно. И хоть горько предательство друга, хоть спрашивает трижды со слезами в голосе «Ты друг мне?», все Же прощает его.

Совершенные ждут несовершенных. Ибн Сина ждет Махмуда. И потому нигде не сказал о нем ни слова осуждения.

Птицы должны ВСЕ ВМЕСТЕ выйти из клетки и взлететь в небо.

Великие души, Великие умы — достоян не не только человечества, но и Вселенной, считает Ибн Сина. Они алмазным облаком стоят над нами, увеличивая нашу сущность. Там — бессмертный сплав Знания и Любви.

— Остановись, Хусайн, — молит взглядом Али. — Мне не догнать твоей Мысли. Будь добр, оглянись! Неужели Мысль для тебя главнее человека.

Ибн Сина оборачивается…

Отталкивая Али, выходит на дорогу В смотрит на Ибн Сину исфаханский эмир — Ала ад-давля. Али с жалостью осознает пропасть между царским достоинством эмира, — случайно выпавший в земной лотерее выигрыш — и ничтожеством его положения перед усталым взглядом Вечности, «Не тревожь Ибн Сину, — хочет сказать Али эмиру. — Как ты можешь тревожить его, когда надо перед ним молчать, только молчать. Посмотрит он на тебя, услышь ого взглядом и взглядом ему ответь. А говорить перед ним… О, какую надо иметь смелость, чтобы говорить перед ним!».

По Ала ад-давля — этот огромный, обожженный солнцем, неряшливо одетый богатырь суетных земных забот — все же останавливает Ибн Сину — прозрачную вселенскую духовность в одеянии дервиша.

— Я все хочу тебя спросить, — наступает плотский земной голос на хрупкую сосредоточенность. — Если ты прав перед вечным временем, а перед, нами — живой плотью твоего века неправ, то почему Вечность не защищает тебя, а равнодушно смотрит на унижения, в которых ты тонешь?

— И пророка поначалу никто не слушал, — вступился за Ибн Сину Али.

— Знаю, знаю, — засмеялся эмир. — Однажды он даже, бедный, вынужден был подняться на гору Сафа и оттуда кричать: «О, утро!», как кричали при нашествии врага. Народ сбежался, а он начал проповедовать свою религию. Но слушать его никто не стал. Посмеялись и ушли. Так почему аллах допустил чтобы смеялись над пророком?

— Чтобы все видели, что этот человек отмечен любовью Истины, — ответил за Ибн Сину Али. — Хусайн уже про это сказал, когда говорил про арифа.

— Как?! Значит, муки, слезы, унижение, — все это знаки любви бога? — вскричал Ала ад-давля.

— Да, — ответил, поднимая глаза на эмира, Ибн Сина.

— Значит, и тебя бог любит?

— Да.

Ушло из глаз Ибн Сины молчание, заиграла ирония: он вернулся на землю.

— А меня, которому бог дал царство, здоровье?

— Он дал тебе всего лишь земное счастье, — улыбнулся Ибн Сина. — Мое же счастье — небесное. Это — мученичество, нищета, подвижничество.

— Значит, хиджра — это выход из клетки твоим пленных птиц?

— Если ты так считаешь, значит, так это и есть.

Ж впрочем, бросим эти разговоры, смотри, солнце почти Село, а мы с тобой не совершили еще молитвы.

Эмир поспешно опустился на колени. Впереди воины уже давно сидели на коленях, положив рядом с собой из песок оружие.

— Кстати, — шепнул Ибн Сина эмиру, — знаешь, как начался пророк Мухаммад? В 40 лет увидел гигантскую человеческую фигуру на закатном небе, окруженную цветными кольцами. Потрясенный, уверовал, что это приходил к нему бог… Господи! — вдруг страстно, со слезами на глазах произнес Ибн Сина, глядя на закатное солнце. — «Введи меня входом Истины, и выведи выходом Истины, и дай мне от тебя власть в помощь…».

Ала ад-давля удивленно смотрел На него: Ибн Сина молится!?

— Сними золотой пояс, — шепнул Ибн Сина эмиру, в снова в глазах его засверкала ирония.

— Почему?

— Мухаммад заповедовал молиться, сняв с себя золото.

Ала ад-давля снял пояс.

— Я-то снял! А вот как ты снимешь с себя все свои еретические мысли? Думаешь, я не понял твой трактат «О Любви»? Ты же человека сравнял с… богом! Тьфу!

И как только тебя земля носит!

Ибн Сина побледнел, вскинул на эмира тревожные глаза. Ала ад-давля смотрел на него серьезно и грозно.

А потом расхохотался…

— Ну ладно. Не очень-то я верю во все эти тени на облаках в разноцветном окружении! — пришествие аллаха скромному погонщику караванов!

— Ну, раз так, — сказал, облегченно вздыхая, Ибн Сина, — открою тебе еще один секрет, — быстро начертил что-то на песке. — Вот ты стоишь между заходящим солнцем, в низкой его фазе, и облаками. Два раза в месяц, и сразу после захода или незадолго до него, ты можешь увидеть свою тень на облаках, увеличенную до гигантских — размеров и окруженную разноцветными кольцами.

— Куда!?

— Только…

— Понял. Никому! Клянусь!

Некоторое время молчали.

— А знаешь, страшно с тобой… — поежился эмир.

— Ты, наверное, и смерть свою можешь рассчитать.

— А уж это скорее зависит от тебя, — задумчиво проговорил Ибн Сина, стирая рисунок на песке.

Али усилием воли стер исфаханского эмира. Пусть Ибн Сина посидит один, с природой наедине… Ведь ему так мало осталось жить! «Пусть ничто не беспокоит его. Даже я не буду беспокоить своими мыслями. Пусть спокойно лежит его жизнь во мне. Так и мне легче ждать своей смерти».

XV Все мы — одна семья…

Фрунзе куда-то исчез. В Каховке его не было. И в Москве. Нигде. Агенты английского майора Бейли, русского консула и личные — эмира будто разом ослепли.

Стояли последние дни августа 1920 года. «Красные, безостановочно двигавшиеся к Варшаве, выдохлись, — размышляет Алим-хан. — Взаимодействие между Западным и Юго-Западным фронтами нарушилось. Польша перешла в мощное контрнаступление, разгромила Западный фронт большевиков. Большевики просят мира. В Варшаве начались переговоры. Может, Фрунзе в Варшаве?»

Алим-хан задумчиво шел по улице Куча в Арке, слушан, как чеканят позади Джума-мечети серебряные монеты с его именем. Прошел мимо коронационного зала. Десять лет назад глава всех мулл — каршинец Бой-Махмад, а'лам, бывший когда-то бедным студентом медресе, взялся за один угол белого войлока, высшее духовное лицо, главный судья Бако-ходжа — за другой: кушбеги Мирзо Насрулло, из бедных (его отец торговал чугунными котлами), — за третий, Ахмад-ходжа — глава джуйбарских ходжей, — за четвертый, и… подняли Алим-хана эмиром, посадили на трон. Б четыре ямки по углам троив Алим-хан положил 92 золотые монеты — число узбекских родов в его государстве. Давно это было. А кажется, будто вчера.

Вот дом матери… Здесь содержатся девушки, только что доставленные в Арк. Дальше, налево, сидит и своем доме-тюрьме Сиддик-хан, направо — сын. Прямо — стена. Слева от нее — кладбище и тайный колодец, куда спускали неугодных царедворцев. Справа — дома гузарских царевичей и пороховой склад. Нет, не хотелось туда идти. Вернулся.

В корихане 60 мул, по очереди сменяя друг друга, читали Коран, Вот и сейчас как раз звучит место из четвертой суры:

«Люди! Бойтесь вашего господина, который сотворил вас из одной души!..» И вдруг чей-то взволнованный голос вставил ни о того ни с сего 190-ю строчку из третьей суры: «Господи! Защити нас от наказания огнем!»

— «Нервничают муллы, — додумал эмир. — И им страшно!»

Ночью собрал приближенных.

— Хочу выслушать ваш совет относительно того, куда мне бежать? И через какие ворота?

Все обомлели, хотя каждый давно уже держал осёдланных лошадей в потайном месте за южными воротами. Посоветовали бежать через южные ворота в Афганистан.

— Я так и сделаю. Спасибо, Прощайте!

Майор Бейли рассвирепел.

— Ну и глупец же вы! Ведь среди присутствующих, конечно же, был агент красных! Теперь я не смогу с нами вместе бежать!

Эмир рассмеялся.

— Когда вашей Англии еще не было, цари разрешали здесь подобные вопросы как самые обыкновенные.

Больше он ему ничего не сказал, потому что англичанину этому тоже не верил. Верил только двум своим и старым слугам, державшим ночью около него, спящего, свет. Знал: эти двое ни за какие богатства мира не продадут его голову. Они затравлены жизнью настолько, что без хозяина, с одною только свободой, жить уже не могут. Да и чисто по-человечески любили эмира, как в он их любил, потому что все трое были очень одиноки на этом свете и знали это друг про друга.

Все трое решили объявить приближенным, что эмир поедет на юг через южные ворота — пусть ставят там засаду! — а сами спустятся по потайному колодцу на северную сторону Арка в через северные болота, по северным дорогам, в обход, проберутся в Гиссар, а оттуда в Афганистан.