Наталья Рязанцева - Голос

• Название: Голос
• Автор: Наталья Рязанцева
• Издательство: Госкино СССР
• Жанр: Сценарии
• Год: 1981

---

— Тихо, слушаем, — сказал Сережа. — Приготовьте следующее кольцо.

В коридоре маялся Аркадий. Красная надпись «Тихо! Идет запись!» погасла, и он рванулся было войти, но надпись опять зажглась.

В темноте все вышли в пустой, гулкий студийный двор.

Не хотелось расставаться, вместе ждали машины, долго прощались. И говорили негромкими, счастливыми голосами.

— …С синхронностью, конечно, завал.

— Молитесь на Веронику. Она — ас, ее на все спорные случаи приглашают.

— Всроиика, я очень много не попадала?

— По-моему, все можно сохранить.

— А там музыки не будет? Сережа, познакомьтесь, это мой муж… — Юля повисла у Аркадия на руке. Смотрела виновато. — Аркаш, ну не молчи, не сердись…

— Я не молчу.

— Зато мы почти все успели, представляешь? — Юля никак пе могла расстаться со своими.

Потом они с Аркадием ехали в такси, Юля положила голову ему на плечо.

— Нет, ты злишься.

— Я на тебя никогда не злюсь.

— Осталось одно ерундовое колечко. Мы сегодня спешили, как на пожар. Нет, мне нравится, как он работает. Он сразу забыл, что я из больницы. Орал, как на всех.

— Скоро домой тебя заберу. И запру на замок.

— Правда? Меня отпустят?

— Сегодня сказали.

— А ты что, не рад? Ну что ты молчишь все время? Нет, но понимаешь — это было бы ужасно с чужим голосом!

Они пролезли в больничный сад и расцеловались за кустами.

— Ну иди! — прошептала Юля. — Ну скажи хоть что-нибудь.

— Скучно без тебя, старушка. Я и говорить разучился. Скорей бы тебя домой забрать.

Юля выбралась на аллею. Вдруг повернулась под фонарем.

Аркадий не уходил. Смотрел на нее.

Она улыбнулась.

— А помнишь, как уходила Симона

Синьоре? В каком-то старом, старом фильме? Помнишь?

Она пошла к своему корпусу, ие оборачиваясь и покачивая ладонью над плечом.

Аркадии тоже помахал, но она не видела.

Послышался автомобильный сигнал, где-то заскрипели ворота, по двору проехала «Скорая помощь».

Юля скрылась в темноте, а Аркадий все стоял и смотрел.

В дальнем окне загорелся свет.

У Юли появилась соседка. Та женщина, что пропустила ее когда-то к автомату. Она лежала неподвижно, с открытыми глазами.

— Добрый вечер. А меня к вам перевели.

— Очень приятно.

— То есть, я сама попросила, мне пошли навстречу. Надоело с этими бабами лежать, меня мутит от их трепа! Я подумала, что мы с вами найдем общий язык.

— Конечно, найдем, — улыбнулась Юля. — Меня как раз выписывают. На днях. А вы с чем легли?

— Я… — Женщина выдохнула и махнула рукой. — А… Давайте не будем о болезнях. О болезнях, врачах и прочем…

— Не будем, не будем.

— И о тряпках не будем.

— Не будем, — согласилась Юля.

— А то я имею к этому отношение, и меня злит, злит, как они даже говорят об этом! Я бы их всех одела, но они же не хотят, не хотят в это — одеваться! Не будем о тряпках!

— Не будем, — повторила Юля. — Я тем более совсем обносилась… — Женщина зорко оглядела ее фигуру. — Но кино не будем… Мы будем говорить о любви! — Юля запахнула халат, в который она успела переодеться, и вытянулась на кровати.

— Ой, нет! — воскликнула соседка. — Только не об этом! Нет, пи в коем случае… — Она вздохнула и тоже вытянулась.

— А что… какое-нибудь разочарование? — осторожно спросила Юля.

— Эх… Смешное слово — разочарование. — Соседка лежала с остановившимися глазами. — Не то слово! Полный и окончательный провал, развал… Черная дыра! И хватит, и все, и конец, и не надо об этом…

— Но ведь это пройдет. — Юля встала на коленки.

— Пройдет, — согласилась со странной улыбкой соседка.

— Конечно, пройдет… Всегда проходит. — Юля встала, приняла оставленные ей на тумбочке лекарства, запила водой, прошлась по комнате.

— Все проходит, — сказала соседка.

— И это пройдет, — торжественно сказала Юля.

— И это пройдет, — тихо и неуверенно повторила соседка.

— Я вам точно говорю — пройдет! — Юля присела перед ней на корточки и уставилась детскими круглыми глазами. — Хотите, я вас загипнотизирую? Я умею, правда. — Она стала делать загадочные круги ладонями. — Только вы не сопротивляйтесь. Смотрите на потолок.

Соседка фыркнула, и живот у нее затрясся от смеха.

— Пройдет… — шепнула Юля. — Пройдет… Смотрите сюда. Нет, на мой мизинец, и повторяйте за мной.

— Пройдет… — вторила ей соседка. — Пройдет… — Они чуть не стукнулись лбами и разом расхохотались. Так, что Юля даже села на пол от смеха. И смеялись долго и дружно. И разом перестали.

— Надо занавеску поправить, — сказала соседка. — Луна мешает. Вы не можете ее тоже… заговорить?

— Да запросто! Все, я за вас возьмусь. Вам надо расслабляться. Это очень просто.

Юля сделала гримасу, соседка засмеялась, и они уже не могли остановиться. Юля упала на кровать и хохотала, лежа на спине, и передразнивала сама себя в той сцене, что вызвала беспричинный смех. Вспоминала и смеялась.

В вестибюле студии появился портрет в траурной рамке. Это был старый портрет совсем юной артистки.

Люди спешили на работу и вдруг ошарашенно останавливались. Стояли — кто секунду, а кто подолгу. Охранник забывал проверять пропуска, качал головой, разводил руками и молча беседовал с каждым проходящим — «вот как оно бывает…»

На лестнице шелестел шепот, и выше, там, где он сливался с утренним гулом студии, еще можно было различить обрывки разговоров о Юле — что ей тридцать лет, что умерла она в больнице, что болезнь неизлечима и происходит от врожденного порока.

Вбежал в вестибюль и композитор Ромашкин. Был он в прежнем свитерке, но под мышкой держал здоровенную пачку партитур. И уже пробежал было мимо — портрет был в тени, а Ромашкин мало чего видел по сторонам, — но что-то его толкнуло, он вдруг повернулся, остановился, замер, охнул, крепче прижал партитуры.

Юлино лицо на портрете было веселым, чистым и нежным, похожим на многие другие лица и непохожим на Юлю. Настолько, что сначала казалось — это ошибка…

За стеклом огромного тонателье рассаживались музыканты. Настраивали инструменты. Менялись местами, переговаривались, кто-то жевал. Звукооператор давал громкие указания по части установки микрофонов.

Режиссер и автор сценария смотрели через стекло на этот хаос. Режиссер молчал, прижался лбом к стеклу.

Проникали звуки настройки, голоса, приказы звукооператора, сидевшего с ассистентами за огромным пультом.

Открылась дверь, вбежал Ромашкин, взмахнул как-то по-птичьи руками, как будто прямо здесь начинал дирижировать. Лицо у него было заплаканное. Ворвался в зал и сразу потерялся в хаосе. Исчез.

Режиссер отыскивал его глазами. Ромашкин что-то говорил скрипкам, но его, похоже, никто не слышал. Он тогда снова исчез и вдруг возник неожиданно, как в фокусе, за дирижерским пультом, выпрямился, насупился, постучал палочкой. И что-то мгновенно изменилось в огромном скопище людей и инструментов. Стал затихать шум, умолкали настраивающиеся инструменты, головы поворачивались туда, к пульту, где требовательно и уверенно стучал палочкой маленький, как мальчик, композитор. Наступила тишина. Композитор взмахнул руками и тут же раскинул их, как крылья. Резко вступили, распластались скрипки. А руки-крылья пришли в движение, подчиняясь их взмахам, вступили духовые, возникла музыка.

Это была та музыка, которая существовала в своих контурах еще тогда, когда композитор играл ее Юле на рояле. Композитор вдруг рассердился, застучал палочкой, музыка распалась, развалилась, порядок нарушился, только скрипка еще допевала что-то.

— Сначала, сначала… Трубы не вовремя, на такт сзади, иначе, взлететь, взбираться, одним махом, безоглядно, еще безогляднее, светлее….

Он опять взмахнул палочкой.

Режиссер и автор стояли за стеклом, слушали музыку.

— Идея! — сказал автор. — Кажется, идея… Финал есть…

Режиссер столько раз уже за последние дни слышал эти слова, что и не прореагировал даже, только пожал плечами.

— Только сразу ничего не говори, подумай… — сказал автор.

Звучала музыка.

Финал снимали у аэропорта. Готовились к дождю. Стояли пожарные машины, проверяли работу дождевальной установки, брызги летели во все стороны, оператор сидел на кране, Анна Викторовна наставляла небольшую массовку, снабженную зонтами и плащами. Спиной к камере стояла каскадерша Света, как две капли воды похожая на Юлю.

— Мы готовы! — крикнула Анна Викторовна. — Значит, команды по дождю запомнили? Репетируем!

Все накинули плащи, массовочники открыли зонты.

— Так, — в микрофон говорила Анна Викторовна, — приготовились… Можно, Сергей Анатольевич?

Сережа нахлобучил капюшон на голову, кивнул.