Владимир Катин - Тайна леса Рамбуйе

• Название: Тайна леса Рамбуйе
• Автор: Владимир Катин
• Издательство: Советская Россия
• Жанр: Политический детектив
• Год: 1988
• ISBN: 5-268-00516-2

Молодой парижанин Клод Сен-Бри готовится стать адвокатом, однако волею обстоятельств обвиняется в убийстве, которого не совершал, вынужден покинуть родину и скрываться в африканских частях Иностранного легиона.

Дальнейшие события развиваются так, что герой этой приключенческой повести, идя по следу загадочного убийства, раскрывает заговор американских спецслужб.

---

Гроб погрузили в полицейский фургон.

— Вот моя визитная карточка. Позвоните, пожалуйста, как только сделаете все необходимое. Я буду ждать.

Жан-Поль передал визитку пожилому врачу с хронически усталым выражением лица.

— Хорошо, месье Моран. Я немедленно уведомлю вас о результатах.

Остальную часть дня Жан-Поль и Робер провели в квартире на улице Ришелье. Обед заказали из китайского ресторана на дом. Жан-Поль волновался, ожидая развязку.

— Сейчас самая кульминация, Робер, — говорил он, расхаживая по кабинету. — Самый решающий переломный момент!

И он настал. В восемь вечера раздался звонок. Жан-Поль выждал две трели, неторопливо поднял трубку.

— Да, я слушаю.

— Месье Моран, позвольте зачитать заключение комиссии судебно-медицинской экспертизы…

— Прошу прощения, сейчас возьму карандаш.

Ища бумагу и ручку, ворчал:

— Как это я не подготовил все заранее!

Пристроив трубку на левое плечо, он записал:

«Гюстав Гаро скончался от перелома основания черепа и тяжелого повреждения головного мозга. Удар значительной силы был нанесен по затылку тупым предметом, обернутым в мягкое, чем объясняется отсутствие раны на голове. Судя по всему, смерть наступила очень быстро».

Повесив трубку, Жан-Поль молча протянул Роберу криво исписанный лист бумаги.

— Итак, карта капитана Курне бита. Вернее, главный его козырь бит — весь банк полетел к черту! Интересно, как он будет выкручиваться, а? Ведь капитан остался единственным теперь «очевидцем» того, как автомобилист наехал на Гаро и сбил его насмерть. Он сам все это подробно расписал в рапорте. А вот причина-то смерти оказывается совсем иная. Автомобиль никак не мог стукнуть человека по затылку, да еще не оставив ни единой ссадины. Добавим сюда фальшивое свидетельство о смерти, которое, видимо, было составлено еще до убийства Гаро. Добавим сюда эту идиотскую историю с перемещением гроба в могилу мадам Бери… Получается элегантный букет вопросов, который мы поставим на стол капитану Курне. Отвечать на них он будет уже не нам, а кое-кому поважнее.

Жан-Поль раскрыл окно, и в комнату ворвался шум вечернего Парижа. Дождь кончился, толпы людей шли в сторону левобережья Сены, к Латинскому кварталу. Ж а и-Поль и Робер решили тоже прогуляться.

На бульваре Сен-Мишель они остановились у большого книжного магазина. Возле выставленных на улице лотков с литературой роился народ, больше всего студенты. Робер из груды книг выудил нашумевший бестселлер о наркоманах и хотел было купить, но кто-то сзади негромко произнес: «Чепуха, что там пишут!» Робер обернулся. Рядом стоял высокий молодой человек с иронической улыбкой на нервных губах.

— Я хотел сказать, что в жизни все далеко не так.

Робер из журналистского любопытства поддержал разговор, и вскоре они втроем сидели в кафе рядом с фонтаном Сен-Мишель.

Такого рода знакомства в Париже, а особенно в Латинском квартале, в порядке вещей. Случайные собеседники, бывает, долго обсуждают что-то взволновавшее их, а расставшись, и не вспомнят друг о друге никогда.

Юношу звали Бернар Дюруа, он был выпускник лицея из парижского предместья Сюрен. Поношенный свитер на костлявых плечах сидел, как на вешалке, волосы растрепаны, лицо в нервных подергиваниях.

— Первый раз я попробовал из любопытства, за компанию… Сейчас много молодежи курит гашиш. Потом втянулся, привык…

— Вы совершенно правы, Бернар, — как бы подбадривая, вставил Робер. — Не так давно я занимался этой темой и, сделав опрос старшеклассников в одной парижской школе, узнал поразительную вещь — не было ни одного, кто бы не попробовал хоть раз!

Бернар говорил с большими паузами, руки в постоянном движении. Он то грыз ногти, то разминал сигарету, то хватал и тут же ставил на место пустую кофейную чашку. Сегодня, по его словам, он еще ничего не принял и потому нервничал, был не в своей тарелке.

— Года через полтора гашиш, или, как мы его называем, «трава», почти перестал на меня действовать. Я попробовал ЛСД, на нашем жаргоне «кислота». Но это слишком сильный препарат, от него долго не приходишь в себя… Перешел на кокаин, принимал и другое — что есть, что можно достать. Теперь мне уже не отцепиться, не выкарабкаться…

Все время молчавший Жан-Поль коротко спросил: «Почему?»

Бернар не переспрашивал. Резко дернулся, схватил чашку, уперся взглядом в коричневое донышко. Фразы падали, как сгустки застарелой боли.

— Потому что все кругом низко, мерзко, непривлекательно. Мои родители как сумасшедшие работают всю свою жизнь. Теперь у них дом, автомобиль, банковский счет. Им кажется, что они счастливцы и удачники. Но они же несчастнейшие люди! Разве жизнь для того, чтобы обзавестись вещами, накопить, а потом спокойно умереть? Ради этого жить? Я так не хочу. Но что я могу? Ничего. Меня, других, наше поколение хотят определить в скучнейшее будущее. А я его не хочу! Миллион раз мы обсуждали все это между собой, но ни к чему не пришли. Но я-то нашел выход из непривлекательного для меня мира — ушел в свой, в волшебный мир любви, нежности, сновидений…

Бернар поднялся из-за столика и, не прощаясь, быстро зашагал к Сене, откуда доносился звон гитары. Там, у самой воды, по вечерам собиралась лохматая молодежь, перекупая друг у друга или просто делясь призрачной радостью острых наркотических ощущений.

— М-да. Этот плохо кончит, — вздохнул Жан-Поль. — Сколько же таких неприкаянных мечется по свету, бездумно транжиря свою жизнешку!

Робер был задумчив и чем-то рассержен.

— Да черт с ним, с этим юнцом, обалдевшим от кокаина! А общество куда смотрит, наше общество?

— Видите ли, Робер, на общество как на некоего козла отпущения сетуют все и каждый. Почему-то ему, обществу, инкриминируют проделки отдельных индивидуумов. Мне довелось изрядно бывать на судебных процессах, и я заметил, что излюбленный прием адвокатов — взваливать на общество все смертные грехи своих подзащитных. Будь то насильник, грабитель, наркоман, как этот, — всех их, видите ли, общество такими сделало… Помню, судили молодого мужчину, насмерть замучившего побоями своего собственного ребенка. Страшно вспомнить, но экспертиза нашла даже следы укусов на теле… Защитник и здесь винил общество! Но обвинять общество — значит обвинять самих себя. Каждого и всех! Общество — это модель, с которой берут пример, с которой лепят себя. И что же юные видят вокруг? — Жан-Поль сделал большие удивленные глаза. — Что они видят? А видят они резкие перепады, неравенство. Их впечатлительный ум подмечает — у одних «роллс-ройсы», виллы, яхты, даже собственные самолеты и острова в морях и океанах, а у других — дырявый мешок забот. И вкрадывается зависть. Позже подрастающий молодой человек изумленно открывает для себя потрясающее несоответствие своих наивных представлений о жизни с настоящей жизнью. Так чахнут иллюзии, а в душу заползает разлад, как у этого несчастного лицеиста.

— Но так было всегда, месье Моран! Или вы полагаете, что общество чересчур деградировало?

— Да, полагаю. Я хорошо помню войну, фашистскую оккупацию. Мы все жили тогда беднее, но и щедрее. Не задумываясь, делились с незнакомым, даже не знавшим нашего языка человеком последним хлебом, дефицитным маслом, табаком — и только потому, что он был твоим единомышленником. Выживали не поодиночке, а сообща, вместе, поддерживая друг друга. А ныне — каждый сам по себе… Что случилось с людьми за эти мирные годы? Откровенно говоря, не понимаю. Франция давно оправилась от прошлых лишений и бед. Магазины завалены товарами, на прилавках — натюрморты съестного. Но странное дело — люди холодеют, ожесточаются, замыкаются в себя и в вещи. В нас, в нашей памяти стерлось, забылось не только придавленное немецким сапогом униженное прошлое, но и выветрился дух товарищеского доверия, сочувствия, сострадания, без чего человек — манекен.

Да разве вы сами не испытывали на себе это, Робер? Сотрудники вашего прославленного журнала — разве каждый из вас не сам по себе?

— Вы, конечно, правы, месье Моран. Но в стране, в народе, в общем-то, иные настроения. Забастовка на каком-то одном, скажем, заводе может быстро перекинуться на соседний и воспламенить всю страну.

— Согласен. Но тем не менее пружина, выталкивающая угольщика или шофера на демонстрацию, — это прежде всего личный страх, страх за себя, а не за незнакомого Жана или Пьера, которых уволили в Руане или Марселе. Хотя я не отрицаю, что в рабочей среде чувство локтя развито сильнее.

Подошел разносчик газет, предлагая вечерний выпуск «Орор».

— Надеюсь, что скоро мы сможем поместить в этой крикливой газетенке закодированное объявление для Клода. Мы с ним условились — как только удастся вывести заговорщиков на чистую воду, я даю в «Орор» платное объявление, что бильярдная академия возобновляет сезон. Это и будет сигнал к возвращению Клода.