Людмила Салдадзе - Ибн Сина Авиценна

• Название: Ибн Сина Авиценна
• Автор: Людмила Салдадзе
• Издательство: Издательство литературы и искусства имени Гафура Гуляма
• Жанр: Философия
• Год: 1985

Через документы, легенды, древние рукописи, а также сюжет (1930-й год. Бухарский эмират судит Ибн Сину) рассказывается о трагической скитальческой жизни великого философа, ученого, врача и поэта Ибн Сины (Авиценны). Также в конце книги находятся иллюстрации.

---

Что же это за «порядок абджад»? Это один из видов символико-философского алфавита, которым исмаилиты писали своя проклятые богом труды. Да, да! — вскричал Бурханиддин-махдум, покрывая внезапно поднявшийся шум. — Существует несколько таких алфавитов, действующих и в наши дни. Еще шиитский имам Джафар — отец Исмаила, а потом и философ Ибн Араби тоже имели тайные зашифрованные алфавиты. Так вот, Абу Али. Хусайн ибн Сина в 19 лет создал свой такой алфавит, да еще предлагал его своему учителю. Явно, Бараки учил Ибн Сину не философии. А тогда чему? Он был, наверное, исмаилитским наставником Хусайна! Но даже здесь Ибн Сина превзошел своего учителя: не учитель ему, ученику, создал алфавит, а Ибн Сина создал алфавит седому Бараки.

Ибн Макула, знавший почерк Ибн Сины, писал: «Не почерк, а скверная карматская вязь», И это в 19 лет у Ибн Сины был уже такой почерк, словно дьявол запутывает следы! Вот кого упустил тогда в Бухаре Махмуд! И все мы упустили. И страшная хорезмская пустыня упустила! — Бурханиддин-махдум остановился, и вытер платком лицо, отпил глоток воды. — Я — преклоняюсь перед умом Ибн Сины. Аллах вложил в его голову Белую жемчужину мудрости. Но что он сделал с нею?.. Как испоганил ее чистоту! Пришлось даже бежать из родного города, словно последнему преступнику.

— Это было Не бегство, — вдруг сказал голос.

Все повернули головы.

Говорил Али!!!

Темный, неграмотный крестьянин посмел спорить с главным судьей Бухары…

— А что же это было? — насмешливо спросил Бурханиддин — Хиджра.

— Хиджра?! А разве хиджра не бегство?! Разве не этим словом мусульмане всего мира называют бегство Мухаммада из Мекки в Медину, когда враги сделали невыносимой его жизнь? Разве не с этого бегства, случившегося в 622 году, начинается мусульманская эра?

— Хиджра — это исход, — сказал Али. — «Я оставляю свой род и племя, я покидаю дом и очаг, я отправляюсь в хиджру к Аллаху». Кто не знает этих слов Мухаммада?.

— Воистину так, — тихо ответила толпа, — Хиджра — это полный отказ от Лжи, сидящей в зале Света, ради брошенной всеми Правды, — продолжил Али.

— Воистину так, — благоговейно отозвалась толпа.

— Разве не мог Ибн Сина лечить людей и брать за это деньги, за деньги же продавать ум и перо, деньгами остудить врагов и сделаться уважаемым человеком на родине, чтобы спокойно и роскошно там жить? Сколько 4 людей прошло уже и еще пройдет по этому пути! Ибн Сина же оставил родину, дом, могилы матери и отца и совершил исход, ничего не взяв с собой, как Мухаммад, — сказал Али…

— Воистину так, — поддержала его толпа.

— Да, оба они совершили бегство. От соблазнов. Оба совершили исход в высокую божественную духовность. Вот их хиджра.

— Воистину так.

И только хотел Али сесть, кончив говорить, как вдруг увидел — похолодел весь! — толпа опускается перед ним на колени… и даже Бурханиддин-махдум медленно склонил голову.

«Дорогой мой, — пишет из Бухары в Россию, в Троицко-Сергиевскую Лавру, русский офицер письмо, — сегодня, находясь на площади Регистан, на суде над бедным несчастным неграмотным крестьянином, я поверил, что при зачатии каждого из нас участвуют, согласно индийскому учению, отец, мать и гандхара — духовная сущность кого-то, кто страдал уже в мире».

VI «Или ты один из духов, богом проклятых?..»

В Гургандже все было новым для Ибн Сины. Город тесный, крикливый. «Идешь по его улицам, как по базару, — говорит Якут. — Нигде в мире нет такого густонаселенного Места».

Зима. — холодная, трескаются даже забытые во дворе кувшины с водой. Накрыл их Ибн Сина шубой, все равно треснули. А пока несешь воду от канала до дому, замерзает она в кувшине. Именитые горожане ходят в Красных плащах, отороченных мехом. У Хусайна нет такого плаща. Заказал сшить еще летом, портной до сих пор шьет. Здесь вообще все делают медленно. Лук два года мастерят, но зато какой получается лук! Только самые сильные могут его натянуть. Так что и шуба, может, получится и отличная.

Разговаривают хорезмийцы громкое будто кричат скворцы. Вместо приветствия говорят: «Поднимемся ко мне, у меня сегодня хороший огонь». Даже нищий войдет и прямо садится к огню. Отогреется, потом сидит, молчит. Просить здесь не принято, надо самому подать нищему хлеб, тогда он уйдет. Очень гордые хорезмийцы. Недаром Их не смог завоевать Александр Македонский.

Когда-то Хорезм — «Айран-Ваэджо»[66] был «первой из наилучших местностей и стран, что создал Ахура-Мазда (Бог Добра)», — как говорит «Авеста» — древняя книга зороастризма. Орошался рекой Ванухи-Даитья[67]. Но разозлился на что-то Ангра-Манью (Бог Зла) и сотворил Хорезму змею, зиму и пустыню. Да, зима здесь ужасная… Пустыня и зима — хранительницы независимости Хорезма. Главная площадь Гурганджа похожа на главную лошадь Бухары, удивился Ибн Сина, Ворота дворца, выходящего на площадь, говорят, самые красивые ворота во всем Хорасане. Только здесь есть такие удивительные мастера резьбы по дереву. Каждая дверь — произведение искусства. Некоторых из них по 200–300 лет. Они черные и крепкое, как железо.

В середине города — пастбища для пригоняемого на рынки скота. В Константинополе, столице Византии, в середине — поля пшеницы, как слышал Ибн Сина от купцов.

Хусайн бродит по улицам, базарам, особенно подолгу простаивает на берегу широкой, как море, реки Джейхун, где грузятся суда. «Что это за люди, хорезмийцы? Благо родней ли они своего века? Или век благородней их?»

«Из Хорезма, заметил Ибн Сина, везут соболей, горностаев, бобров, воск, стрелы — все это берут у тюрков-огузов, приходящих с севера. От старого тюркского народа булгар берут белую кору тополя, мед, соколов, мечи, кольчуги, рабов-славян, баранов и коров. Сами же хорезмийцы производят виноград, печенье, кунжут, полосатые одежды, ковры, одеяла, прекрасную парчу, луки, И строят суда, Дирхемы у них обрезанные, не круглые, как в Бухаре, — свинцовые и медные. Бухарские гитрифи красивее.»

Едят хорезмийцы ячмень и пшеницу. На базаре можно купить финики из Кермана, сахар из Йемена в плетеных корзиночках, залитых гипсом. Появились недавно лимоны и апельсины — пища царей. В ланке книготорговца висят карты, нарисованные на египетских тканях. Много алых армянских ковров. И продается прекрасная китайская бумага с красным ободком, которой Хусайн особенно рад. Носят хорезмийцы высокие шапки. Есть у них даже янтарь с какого-то далекого северного моря.

Страшное в Хорезме — это невольничьи рынки. Рабов гонят к центру города от всех четырех ворот.

В эти часы Хусайн ничего не может делать. Сидит, как изваяние, над открытыми книгами.

Покупка раба — целое искусство. Отцы обучают ему сыновей с юных лет. «Прежде чем купить раба, говорит отец, уложи его на землю, пощупай бока, хорошенько осмотри, не болит ли у него где… Покупай только то, что будет размножаться. Знай, у тюрка есть характер, свежесть и чистота. По ловкости — это лучшие рабы. Аланы — самые храбрые, румийцы — вежливы, хозяйственны, удачливы, обладают хорошим характером, сдержаны на язык. Армяне враждебны к хозяину, склонны к побегу… Когда тебя одолевает любовная страсть, предложенных рабов не смотри, ибо под влиянием страсти безобразное покажется тебе красивым. Сначала утоли страсть. Потом уже занимайся покупкой».

А вот поучения со стороны продавца: «1/4 дирхема на хну делает рабыню дороже на 100 дирхемов. Рабов перед продажей обучи поведению: девушки пусть будут кокетливы и стоики с молодыми покупателями и податливы со стариками. Юноши — загадочны, молчаливы перед молодыми мужчинами, томно опускают глаза перед старыми. Кудри юноше-рабу не срезай. Не забудь и покупателю рассказать о достоинствах товара. Объясни, что девушки из Мекки так дороги потому, что склонны к искусству пения и необычайно кокетливы. За некоторых из них можно даже получить 13 тысяч дирхемов, если они певицы. Еще дороже девушки из Медины, потому что отличаются нежностью. Дороже их вавилонянки, ценящиеся умом. Берберийки всех дороже, потому что хорошо рожают. Негритянки же (не забудь им в день продажи приколоть в волосы или вложить в губы белую розу), и падая с неба, будут отбивать ритм. Но самые дорогие, конечно, — белые рабы. Смотри, не продешеви! Недаром матерями многих халифов были греческие рабыни… И учти: для мусульманина сойтись с рабыней не грех, для христианина — грех. Они стыдятся этого. Поэтому пусть девушка-рабыня ведет себя с покупателем-христианином как сестра, а с покупателем-мусульманином как наложница»[68].

Когда Синедрион (высший религиозный иудейский суд) приговорил Христа к смерти, Понтий Пилат, римский наместник Иудеи, приказал солдатам сильно избить его и потом избитого привел в Синедрион.

— Се человек, — сказал он, думая, что вид Иисуса вызовет у них жалость, и они отменят приговор.

Нет, человек, если он раб, не вызывает жалости. Пришел к апостолу Павлу беглый раб, Павел… вернул его хозяину. Через 300 лет Блаженный Августин поспешил исправить эту оплошность, заявив, что христианство не пассивно к рабству, посчитает его наказанием за грехи. Однажды к Мухаммаду пришёл вождь одного племени и сказал: «Этот раб — мой сын. Возьми золото за него», Мухаммад ответил: «Без всякого золота, как захочет раб, пусть так в будет». Раб попросил у отца разрешение остаться…