Виктор Поротников - Кровавое Крещение «огнем и мечом»

• Название: Кровавое Крещение «огнем и мечом»
• Автор: Виктор Поротников
• Жанр: Исторические приключения
• Год: 2013
• ISBN: 978-5-699-6217

Новый роман от автора бестселлера «Добрыня Никитич»! Исторический боевик о прославленном воеводе Древней Руси, без которого князь Владимир не одержал бы победы в борьбе за власть и не стал бы Крестителем и Святым. Это Добрыня сыграл ключевую роль в утверждении новой веры. Это он «низвергал идолов» и силой принуждал народ принять христианство, а с упорствующими язычниками, не желавшими отдавать исконных богов на поругание, «поступал как с врагами». Это о нем сказано в летописях, что «лились кровь и слезы», когда Добрыня «крестил Русь огнем и мечом»…

Но даже это Кровавое Крещение не смогло очернить его в глазах потомков — как князь Владимир остался в народной памяти Красным Солнышком, так и воевода Добрыня превратился в легендарного богатыря русских былин Добрыню Никитича.

---

Осторожно растолкав Владимира, Добрыня молчаливым жестом повелел ему встать с ложа так, чтобы не разбудить спящую Юлию. Уведя племянника в соседнюю комнату, Добрыня заставил его умыться над ушатом с колодезной водой. Затем Добрыня велел Владимиру облачиться в багряную княжескую свитку с длинными рукавами и круглым воротом. Облегая крепкий стан Владимира, длинная неприталенная свитка доходила ему почти до пят.

Усадив Владимира на стул, Добрыня принялся заботливо причесывать костяным гребнем его спутанные после сна густые вихры.

— Ну вот, племяш, теперь ты с виду истый князь, а не рохля заспанный, — молвил при этом Добрыня. — Я давно хотел тебе сказать, дружок, что внешне ты шибко стал на отца своего походить. В детские-то годы свои ты больше на мать смахивал, племяш, но с возмужанием отцовская стать стала проступать в тебе все более явственно. Гляжу я на тебя, племяш, и вижу перед собой молодого Святослава Игоревича. — Добрыня отступил от Владимира на два шага, взирая на него с неким восхищением во взоре. — И не токмо я, но все старые дружинники твоего отца так говорят.

Владимир глядел на дядю с легким недоумением, старательно борясь с зевотой. Эта заботливая приветливость Добрыни слегка настораживала Владимира, который еще дулся на дядю за вчерашнюю оплеуху и словесную взбучку.

— Отец твой к красе женской был равнодушен, зато в рати он был неодолим и неудержим, — с неким назиданием в голосе продолжил Добрыня, опустившись на скамью. — Все недруги Руси твоим отцом были биты. Хазарский каганат был разорен дотла полками Святослава Игоревича. Вот так-то, племяш.

— Почто же тогда печенеги смогли убить моего отца, когда он возвращался с добычей из Болгарии? — сказал Владимир. — Выходит, хан Куря превзошел в доблести моего отца, так?

— Хан Куря — это подлое отродье рода человеческого! — резко вымолвил Добрыня, а его синие глаза сверкнули стальным блеском. — Куря держал Киев в осаде, когда Святослав Игоревич воевал в Болгарии. Внезапно нагрянувшее войско Святослава разбило вдрызг печенежскую орду у Микулина брода. Куря в той битве лишился глаза и остался жив токмо по милости Святослава. Понимая, что в открытом сражении ему не одолеть Святославову дружину, Куря выждал, когда поредевшие русские полки возвращались домой речным путем после трудной войны с ромеями. У Днепровских порогов печенеги напали на русскую рать. Воинов у Святослава было мало, к тому же ратники растянулись на волоке длинной вереницей, перетаскивая по суше тяжелые ладьи. Несмотря на численный перевес и внезапное нападение, печенеги не смогли уничтожить русское войско. Русичи мечами и копьями проложили себе дорогу к спасительной воде, столкнули ладьи в Днепр и продолжили путь к Киеву. Князь Святослав сложил голову в той злополучной сече, ибо он не прятался за спины своих дружинников, а был впереди, как всегда. — Добрыня помолчал и добавил, сурово взирая на Владимира: — Тебе, племяш, предстоит отомстить Куре за смерть своего отца. В семнадцать-то лет твой отец уже был воином хоть куда, а ты о ратной славе и не помышляешь совсем, все за женскими юбками гоняешься. Не дело это, племяш. Ты же князь киевский, а не повеса какой-нибудь, который живет лишь в свое удовольствие.

Затем Добрыня принялся незлобливо укорять Владимира за то, что тот полагается лишь на советы воеводы Блуда, а всех прочих советников отстранил от себя.

— Ты сам оставил Блуда в Киеве, велев ему быть моей правой рукой, — недовольно заметил дяде Владимир. — Блуд всех имовитых киевлян знает как облупленных, любые козни местных бояр распутать может, у Блуда повсюду глаза и уши, поэтому Блуд и пользуется моим особым расположением. Все прочие советники токмо меж собой грызутся, всяк сам себя хвалит, а других хулит. Не доверяю я им, дядя.

Добрыня подсел поближе к Владимиру и заговорил с ним о делах насущных, чуть понизив голос.

— Поговорим, племяш, начистоту, — молвил Добрыня, глядя в глаза Владимиру. — Хоть ты и сидишь в Киеве на троне отца своего, но надежной опоры здесь у тебя нет. Бояре киевские кланяются тебе, покуда новгородцы и варяги трон твой стерегут. Варяги в тягость киевлянам, а ты, племяш, для местной знати — сын рабыни, отнявший трон у Ярополка, переступив через его кровь.

— Ярополк был убит по твоему приказу, дядя, — сердито воскликнул Владимир, вскочив со стула. — Я не желал смерти Ярополку. Я послал своих людей, чтобы они встретили Ярополка на пути из Родни и доставили его ко мне целого и невредимого. Однако подлые варяги, повинуясь тебе, дядя, закололи Ярополка мечами, едва он ступил под своды этого терема.

— Признаю, племяш, на мне кровь Ярополка, — покивал Добрыня. — Но это дела не меняет. Не люб ты киевлянам, Владимир. Вот что плохо. Покуда за тобой сила, ты можешь разговаривать с киевлянами властно и свысока. Однако трон зашатается под тобой, как только новгородцы и чудские князья вернутся к себе домой, как это уже сделали отряды кривичей.

Нахмурив брови, Владимир медленно подошел к узкому окну и глянул через голубые, желтые и зеленые стеклянные квадратные ячейки на широкий теремной двор, мощенный камнем.

— Как же быть, дядюшка? — проговорил Владимир, не глядя на Добрыню. — Блуд мне о том же втихомолку толкует.

— Как уйдут новгородцы в свой северный край, у нас с тобой, племяш, останется одна надежная опора — варяжская дружина, — ответил Добрыня. — Не считая моих гридней и людей воеводы Блуда.

— Не доверяю я варягам, — негромко обронил Владимир. — Польстившись на злато, варяги убили Ярополка, они и меня могут зарезать ради злата-серебра. У киевских бояр сокровищ много, а неприязни ко мне еще больше…

— Не робей, племяш, — ободряюще сказал Добрыня. — Ты женат на дочери Стюрбьерна Старки, никто из варягов не посмеет поднять на тебя руку.

— В самом деле? — Владимир повернулся к дяде лицом. По нему было видно, что он и впрямь обеспокоен своим будущим.

— Верь мне, племяш, — продолжил Добрыня. — Алова для тебя — самый надежный оберег. Тебе бы не разлучаться с Аловой ни днем, ни ночью, так нет же! У тебя либо Юлия на уме, либо Рогнеда, либо дочь чудского князя Пуркеша. Про Алову ты, дурень, и не вспоминаешь. Ты хоть одну ночь провел с Аловой, поселившись в Киеве?

Владимир опустил глаза и отрицательно помотал головой.

— Алова же слишком юна, — оправдываясь, пробормотал он, — ей всего-то четырнадцать лет. Тора наказывала мне сразу после свадьбы, чтобы я не трогал Алову хотя бы год-два. Мне даже мыться в бане вместе с Аловой было запрещено.

— Полно, племяш, — улыбнулся Добрыня. — Все эти запреты остались в прошлом. Ныне Тора сама спрашивает у меня, когда же наконец ее дочь родит дитя от князя Владимира. Смекаешь?

Владимир молча кивнул, встретившись глазами с Добрыней.

— Запомни, племяш, — промолвил Добрыня, усадив Владимира рядом с собой на скамью. — Ты сидишь на златокованом столе киевском между лисой и волком. Лиса — это воевода Блуд, который дарит тебе подарки, толкает тебя в объятия наложниц, обволакивает тебя лестью, а сам потихоньку забирает власть в свои руки. Говорит Блуд складно, улыбается льстиво, а что у него в помыслах, неведомо. Волк — это конунг Стюрбьерн Старки. С этим шутки плохи, племяш. Волка приручить невозможно. Стюрбьерн служит тебе ради счастья своей дочери. Стоит Стюрбьерну заподозрить, что ты брезгуешь его дочерью, как этот головорез превратится в твоего злейшего недруга. Стюрбьерн Старки и его жена хотят видеть свою дочь княгиней киевской, а ее сыновей — твоими законными наследниками. Помни об этом, племяш. — Добрыня слегка похлопал Владимира по широкому плечу. — И впредь оказывай Алове больше нежности и внимания, дабы у всех вокруг сложилось впечатление, что именно она царит в твоем сердце. Уразумел?

— Уразумел, дядя, — ответил Владимир без особой радости в голосе.

Глава вторая Мать и дочь

— Похоже, слух о том, что гречанка Юлия родила сына не от Владимира, не ложный, госпожа, — негромко промолвила Бера, переступив порог светлицы. — Повитуха прямо заявила мне об этом, и теремные челядинки о том же шепчутся.

— Дверь плотнее притвори, — бросила Тора своей преданной служанке.

Сидя за столом, Тора перебирала украшения из янтаря, доставая их одно за другим из небольшой кипарисовой шкатулки. Она тут же прекратила это занятие, едва пред ней предстала Бера.

Закрыв поплотнее буковую дверь с медным кольцом вместо ручки, Бера приблизилась к столу и опустилась на стул, повинуясь молчаливому жесту своей властной госпожи.

— Повитуха поведала мне, что Юлия сошлась с Владимиром на ложе, уже будучи беременной от Ярополка, — заговорила Бера таинственным полушепотом. — Юлия всем говорит, что отец ее ребенка — князь Владимир. Юлия хочет опутать своими чарами юного Владимира, дабы он сделал ее законной женой. А сына своего Юлия желает видеть наследником князя Владимира. Повитухе Юлия обещала щедрую награду за молчание, но мне удалось-таки разговорить эту женщину, подпоив ее вином.