Маргарита Меклина - Моя преступная связь с искусством

• Название: Моя преступная связь с искусством
• Автор: Маргарита Меклина
• Издательство: Русский Гулливер/Центр современной литературы
• Жанр: Современная проза
• Год: 2012
• ISBN: 978-5-91627-081-5

Маргарита Меклина — прозаик и эссеист. Выросла в Ленинграде, с 1994 года живет в США. Дебютировала в литературе в 1996-м году публикациями рассказов в альманахах «Вавилон» и «Митин журнал». Лауреат премии Андрея Белого в номинации «Проза» (2003) «за героическое неразличение реального и возможного миров, за книгу „Сражение при Петербурге“ — побочный трофей этого неразличения». Лауреат «Русской Премии» за 2008 год в номинации «Малая проза» за рукопись «Моя преступная связь с искусством». Лауреат премии «Вольный Стрелок» (2009) за эпистолярный роман «Год на право переписки» (совместно с А. Драгомощенко). Считает, что существование в двух культурах дает ей больше возможностей в противостоянии языковой и социальной среде, в какой бы стране она не жила, а также, что к «писателям-билингвам можно относиться только как к бисексуалам — с завистью».

В своих коротких текстах балансирует на грани фикшн и нон-фикшн, жизни и творчества, России и США. Ее сюжеты по замысловатости могут сравниться лишь с Борхесом, стиль — с Набоковым, а послужной список стран, в которых она побывала и откуда заняла своих литературных героев, составит честь любому шпиону. Эта книга познакомит вас с художником, крадущим картину из музея в Берлине; с проживавшими в Аргентине еврейскими гаучо; с девушкой, беседующей на линии экватора в Эквадоре со своим мертвым любовником; с дальневосточным ученым, размышляющим о сталинских временах, и другими яркими персонажами.

Книга — лауреат «Русской премии» 2008.

---

Похожие балахоны, кстати, носила познакомившая его с Валентиной Второй бесноватая Беа с волосами, свисающими по бокам ее сигаретного, как шпиль заостренного тела, просящая пойти вместе с ней в сад, чтобы перед визитом к врачу нарвать свежих цветов.

«Они всегда были со мной. Моя крепость, мое укромное место. И вот теперь то, что позволяло укутывать в одеяло из дыма сумасшедшую жизнь, что помогало думать, что я не одна (под рукой всегда было двадцать продолговатых, облаченных бумагой, друзей), теперь превратилось в страшную смерть.»

Рак горла; так исхудала, что о колени можно было уколоться; смахивала на коричневую, тонкую More.[10] Пока Бернард сидел с ней в приемной врача, он вспоминал просмотренную вчера, повисшую в сетевой невесомости (все ссылки с нее вели в никуда) страничку ученого, бороздящего в поисках змей дальние страны… Пышущий здоровьем бодряк погиб от укуса гадюки в Бирманской глуши, и так случайно совпало, что как раз тогда, когда он умирал, девятнадцать противоестественно надушенных, эпилированных, бритых мужчин вонзались на самолетах в торговые башни…

А вдруг по ту сторону, пытался найти смысл в загробье Бернард, нас окружает то, чему отдали всю жизнь: герпетолог сводничает, спаривая жаб-повитух, ихтиолог озабочен судьбой окуней, мультипликатор окунается в любимый мультфильм, наркоман превращается в шприц, а обозреватель готовит ежедневные сводки… А что же Бернард? Неужели продолжал бы работать от зари до зари? Анатоль, давний знакомый (три года назад обнялись и состыкнулись заслонки от солнца, раздался корежащий натуральную идиллию встречи синтетический звук — и отныне Бернард, готовясь к приветствию, заблаговременно стаскивал с носа очки), когда зашел разговор о работе, вдруг вспомнил какой-то чешский роман об одичалом одиноком пражанине, сортировавшем макулатуру и погибшем под прессом, а потом встрепенулся: «а мой триллер никто не купил, им теперь сенсации подавай вроде скульптора Ц.,[11] да и вообще роман как жанр устарел».

И действительно, Ц., на которого ломились охочие толпы (одни стремились подтвердить свое мнение о нынешнем «дегенеративном» искусстве, другие — испытать нервы; Бернард же не принадлежал ни к тем, ни к другим), захватил в интернете верхние этажи новостей. Бернард наткнулся на такую картинку: череп напряженно мыслящего шахматиста был вскрыт (в качестве скульптур использовались настоящие трупы, или, по выраженью Бернарда, «скультрупы») и виднелось замысловатое содержимое; рука шахматиста была занесена над головой короля.

— Тебе сказали уже, что я примкнул к роялистам? — неожиданно спросил Анатоль, и в этот момент из водоема выполз распаренный русский, присел рядом с ними и, чпокнув пивной банкой, на чистом итальянском сказал: «se mi tagliassi, vedrei scorrere la birra invece del sangue… Ecco il fradicio punto a cui sono arrivato!»,[12] а через минуту после этого Бернард прямо в рубашке оказался в воде и долго боролся с ватным шумом, с всплытием вверх.

Шуточки подпившего русского. Бернарда в момент сокровенных раздумий столкнули в бассейн. Вряд ли он станет теперь нам доверять.

— Ее называют девчушка, — не давая Бернарду обсохнуть, тормошил его Анатоль, подвигая к нему фигуристую бутылку с вином, но Бернард, знавший о его жизни (не квартира, а спичечный коробок, мать-паралитик, зарплата величиной с почтовую марку), молчал, пытаясь избежать болтовни, пока тот все повторял: — девчушку, девчушечку себе заказал!

А когда Анатоль, страшно сузив глаза, сообщил, что съел «Мадам Бовари», Бернард пошутил: — Это какая-то подружка твоя? — но Анатоль, пропустив его реплику мимо ушей, пояснил: — Съел будто варвар. Они ведь верят в то, что становятся сильнее, поедая сердце врага. А я, пытаясь научиться писать, разорвал ее на кусочки и за пять месяцев съел!

Профиль у Анатоля был совершенно спокоен, но стоило ему повернуться, как обнаруживался перекошенный, дикий анфас и поэтому, даже когда он говорил о самых обыкновенных вещах (это случалось нечасто), то казалось, что он кричал или кривлялся.

— Кто поверит, что какой-то бандит с дырой в черепушке, ставший скульптурой — а Ц. заполучает трупы в тюрьме — теперь шахматный гений или штангист? А товарищ мой добыл некий архив — у них там в цехах черт ногу сломит, не то что рабочий! — и в пику Ц. придумал интересный проект. Идея такая: выбрать одну из самых душераздирающих жертв и воссоздать, с помощью принадлежавших пострадавшему финтифлюшек, артефактов, тишоток, всю его жизнь. Ну вот, например, один парень заменял в устройстве деталь, а в это время с крюка сорвалась двухтонная глыба бумаги… И Фабрицио хочет соорудить памятник из нее, чтобы доказать всем толстомордикам, что человек — это не просто приход и расход…

— Валечка была бы от этих идей без ума…

— Ах да, ведь скоро — три года, как ты женился…

Бернард погрустнел. «Вся жизнь Бернарда была глупым романом, в третьем лице подумал он про себя и продолжал дерганой рысью: Бернард-мужчина, наверно, смешон. Моя лапочка, девочка, хочешь туда, пойдем туда, не хочешь туда, двинем сюда, размельчала мясо ему на кусочки, сама мелкая, бледная, а плаксивость свою объясняла болезнью и, на нее же ссылаясь, прикрывала в своей комнате дверь…»

Бернард был большеголовый, борцововошеий брюнет, а богемная бойкая Валечка, перебравшаяся с родителями десять лет назад из Петербурга в Милан (где не отличавшийся постоянством отец-академик, в честь которого назвали константу, тут же завел вторую семью) — каланча и худышка выше его на ладонь, но когда она ночью утыкалась носом в его грудь, все различия исчезали. В их первую встречу (билеты им дала Беа) они слушали Баха в четыре руки. Сизые безликие близнецы (вместо волос — вытертый ворс, одинаковые воротнички, бедное вороватое детство), не помещаясь на приставленной к роялю банкетке, пробивали себе дорогу к клавиатуре локтями, а в афишке было написано, что несимпатичные, симметричные Cantalamessa[13] (над их фамилией Бернард долго смеялся) недавно так впечатлились домами престарелых и сумасшедших, что с тех пор выступают в основном только там.

Благотворительные бесталанные близнецы напомнили Бернарду героев Ди Энн, и он, предполагая, что Ди Энн это одобрит, сделал две вещи. Первая — сразу же после концерта попросил Валечку перебраться к нему, а вторая — когда она споро к нему переехала, съехав с материнской квартиры — подарил ей ди эннин альбом. «Знай, что искусство — это страшная вещь. На него больно глядеть». И Валечка сказала в ответ: «были бы деньги, основала бы такой музей небольшой…», а когда Бернард ради смеха предложил устроить бенефис ее лучшей подруги, снискавшей известность панно из женских лобковых волос, она вдруг притихла.

И вот теперь о ней, о его до сих пор вписанной в страховой полис и до сих пор любимой бывшей жене, в перерыве футбольного матча выйдя к бассейну, спросил Анатоль.

…Он ее, добытую, как нефть, как рыжеволосую юркую руду из России, подозревал во всем, влезая в мусорное ведерко лэптопа, раскидывая лопатой по снегу экрана черные буквы, взламывая ее переписку, сметая все на своем электронном пути…

Кусенька, здравствуй!

Отмечали вчера свадьбу Сереги, пока он с женой был на Мальдивах. А мы тут одни веселились: грибочки, селедка, а зазванный нами Михаил Иванович так наклюкался с Юрием Гаевичем (Гаич без приглашенья пришел), что забрались на елки. Только Гаич слез сам, а Михаилу Ивановичу пожарку пришлось вызывать. А Светка побывала на выборах: ей дали в качестве подарка корову (игрушку), а другим — либо макаку, либо красивую чашку. Жаль, мы все пропустили.

Ты слышала, что случилось в Иране! там во время землетрясения семьдесят тысяч людей погибло во сне! А у нас начинается грипп. По твоей просьбе шлю тексты. Я их так долго искала, у меня ведь в квартире просто Бермудский треугольник какой-то, все пропадает! А потом «Отче наш» прочла и нашла. Теперь без молитвы в чулан не вхожу. Лесом к бабушке иду, Громко песенку пою, Ей несу для угощенья Пироги, компот, печенье. Там можно задействовать пятеро-семеро ребятишек, а движенья ты знаешь. Засылаю тебе сразу второе письмо.

Кусенька, здравствуй! Михаил Иванович на дереве так взволновался, что у него потом случился инфаркт. Поздравляю с Праздником введения Девы Марии во Храм. Будем надеяться, что Бог сбережет.

«Песня месяца»

Ночь настала, ночь настала!
Всем прохожим страшно стало.
Не найти нигде пути!
Не проехать не пройти!

Припев:

А я Месяцем зовусь!
Никого я не боюсь.

Бернард вчитывался в «Песню месяца» и рыдал. Валечка от него уходила. И уйдет, со своим глупым месяцем, и со своей шапочкой красной, и со своим полным молитв и моли чуланом, и со своим детсадиком, который на деньги Бернарда она основала, и с юриями и михаилами на елках зеленых, о которых Бернард ничего совершенно не знал, кроме дурацких поговорок про колючки и попу, которым его Валя учила, и со своей икебаной, уйдет.