Ян Стрюйс - Путешествие по России голландца Стрюйса

• Название: Путешествие по России голландца Стрюйса
• Автор: Ян Стрюйс
• Издательство: Русский архив. № 1. 1880
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 1880

---

22-го казаки опять поднялись по реке и отошли на столько, что мы потеряли их из виду. С этого времени было запрещено посещать их. В тот же день некоторые из них, богато одетые, отправились в Астрахань, куда на следующий день явился их предводитель. Тогда же решено было удержать в городе его оружие и знамя. Человек этот жесток и груб, в особенности в пьяном виде: тогда величайшее удовольствие находит он в мучении своих подчиненных, которым приказывает связывать руки над головою, наполнять желудок песком и затем бросает их в реку.

Ему сорок лет. До сих пор он производил одни жестокости, заставляющие ненавидеть его. Говорят, будто он лишил жизни несколько тысяч Москвитян и более сорока тысяч Персиян, с которыми живет в согласии.

Копия с письма Давида Бутлера, писанного в Испагани, 6 Марта 1671, с описанием взятия Астрахани.

1-го Марта 1670 года прислан царский указ всем морякам явиться в Москву под страхом великого наказания. Наш экипаж повиновался весьма охотно. Мне же перед отъездом поручили снабдить наш корабль всем необходимым, так чтобы он не нуждался ни в снастях, ни в парусах, ни в съестных припасах; а главное, выстроить лодку, на которой можно было бы идти против казаков, если представится к тому случай. Эта лодка была готова и спущена на воду в Апреле.

2-го числа этого месяца составлен был отряд в 800 человек, частью Татар, частью Москвитян, который был отправлен в Царицын, под предводительством, господина Леонтия Богданова. Этот город, расположенный на берегу Дона или Танаиса, находится в 80 милях от Астрахани. Некоторые думают, что эта река впадает в Волгу но их мнение неосновательно, и казаки употребляют целый день для перенесения из одной реки в другую своих лодок, которые выдолблены из толстого дерева. Казаки говорят по-русски и весьма мало отличаются от подданных царя.

28-го узнали от пленника противной стороны, что казаки завладели Царицыным, Tzaritza, где изрубили гарнизон, состоявший из 1,000 или 1,200 человек. В тоже время получено было известие о том, что Татары, поссорившись, били друг друга, при чем Богданов удалился в Черный Яр, Chornojar, город средней величины, (лежащий) в 50 милях от Астрахани. Как только это сделалось известным, воевода велел снарядить все, находящиеся в окрестностях суда и отправил их на помощь под начальством Ивана Рожинского, Ivan Rusinski, Польского полковника, помощник которого также получил приказание быть готовым к выступлению во главе 500 человек, все почти Поляков или Русских, за исключением нескольких Немцев, Английского капитана Роберта Гейна, Robert Hein, и Николая Шака, Nicolas Schak, моего помощника, которого произвели в капитаны.

В Понедельник 25 Мая отправили сорок лодок, barques, с 2,105 человеками, взятыми большею частью из гарнизона, за исключением вышеупомянутых 500 человек. В этот день в виду всей армии повесили пленного казака, о котором мы говорили выше (?), подвергнув его страшным мучениям. С этого времени в городе слышался ропот: только и говорили о бунтах, мятежах и возмущениях. Во время этих смут возвратился гонец, посланный царем к Персидскому шаху, и я купил у его хирурга шелковых тканей и 480 кож.

4-го (Июня) узнали от некоего дворянина, что Москвитяне, предводительствуемые полковником Семеном Ивановичем, Simeun Ivanowitz (Львовым?), подошед к Черному Яру, Chornojaar, взбунтовались в тот же день под предлогом, будто неприятель был сильнее и многочисленнее, нежели им сказали. Дворяне были все перерезаны за то, что хотели объяснить им, как важно для них оставаться в должном повиновении. Эта новость испугала всех жителей, а воевода (Астраханский) дал мне приказание позаботиться о пушках на столько, чтобы ни в чем не было недостатка.

5-го возмущение усилилось; перенесли в крепость все, находящееся на нашем корабле; зарядили пушки и приготовились противостоять черни (canaille — сволочь), которая искала только случая снять личину и нанести оскорбление воеводе. Хирург, о котором я уже упоминал, знал нрав и наклонности Русских, уверял меня в том, что если неудовольствие их продолжится еще несколько дней, то оно неминуемо разразится, а в таком случаи мы будем не в безопасности, так как при таких столкновениях иностранцев убивают прежде всех. К этому он прибавил, что так как нам больше не платили жалованья, то мы не обязаны дольше служить и сделаем лучше всего, если уйдем вовремя от опасности; если же будем медлить, то гибель наша несомненна. Хотя я не предвидел бедствий, о которых говорил мне этот человек, однако ж подумал, в виду грозившей Астрахани осады, о нашем удалении и запасе съестными припасами свыше, чем на год. Выслушав же его совет, я купил их еще более и спросил своих офицеров, как по их мнению следует поступить в подобном случае. Все были того мнения, что, ничего не говоря, следует удалиться, а чтобы сделать это с большею безопасностью, они согласились взять с собою только свое платье; что же касается многих моих очень дорогих вещей, то они решили уложить их в мой большой чемодан, а маленький сундук и два большие сундука, окованные железом, наполнить множеством прекрасных тканей, которых мне не хотелось терять. После того я отдал приказ перенести съестные припасы так, чтобы никто этого не заметил. На следующий день, согласно моему распоряжению, все было готово. Но на судне находились, не смотря на мое нежелание, жены двух матросов, из которых у каждой было по ребенку, что расстроило наши планы, так как нельзя было предположить, чтобы судно, длиною всего в 26 футов, было бы достаточно для 23 душ. Таким образом, боясь, избегнув одной опасности, попасть в другую, — я изменил решение и решил, что достойнее будет выждать окончания этих смут и, если нужно будет, мужественно умереть, нежели погибнуть во время путешествия, успех которого был сомнителен, а гибель неизбежна. Командир судна и хирург разделяли мое мнение, и я послал одного из них передать мое решение штурману, pilote, бывшему на судне с остальными людьми нашего экипажа; но он не мог этого исполнить, найдя ворота запертыми раньше обыкновенного. Я провел ночь в беспокойстве, и хотя мои товарищи старались уверить меня в том, что они не уедут без меня, я сомневался в этом и не ошибся. На другой день, как только отворили ворота, я послал матроса на судно, но нетерпение помешало мне дождаться его возвращения: спустя минуту, я последовал за ним и увидел, что они уплыли. Все, оставшиеся со мной, так испугались, как будто наступил для них смертный час. Я, вероятно, испугался не более их, но подавил свое чувство и утешал их, как только мог. Оттуда я отправился к воеводе и уведомил об их бегстве, я объяснил ему причины, побудившие их к этому и уверял, что они поступили так не с целью соединиться с казаками. Удовлетворился ли он этим, или остался равнодушным, но показал, что это не беспокоит его. В тот же день дворянин, доставивший известие о возмущении Русских против своих начальников, был послан в Москву с известием о положении дел. Этот дворянин, приехавший со мной из Казани в Астрахань, сказал мне перед отъездом, что он не видел ничего, подобного ярости казаков против Русских, что первые наверное действуют за одно с народом и, без сомнения, город будет предан.

9-го Июня я осмотрел городские укрепления вместе с отставным Английским полковником, приехавшим из Терского, Terki, города, лежащего в земле Черкесов, в двух милях от Каспийского моря с крепостью, построенною одним Голландцем. Когда мы возвратились, воевода спросил, какого мы мнения на счет укреплений и что необходимо было сделать для обороны города. На это полковник отвечал, что следует построить внешние укрепления, чтобы остановить первый приступ неприятеля. Я же сказал, что вместо того чтобы заниматься вещами, ни к чему не ведущими, следовало бы лучше объявить амнистию перешедшим на сторону бунтовщикам, если они возвратятся к своим занятиям; что между прочим следует склонять недовольных, а с предводителями их быть щедрыми, чтобы заставить их отстать от шайки. Моему совету не последовали. Между тем город охранялся исправно со всех сторон: Персияне, Черкесы и Калмыки ходили беспрестанно дозором при звуках гобоев, haubois, и литавров, маршируя в такт по укреплениям с необыкновенною радостью, которая была, может быть, и неуместна.

15-го я обедал у воеводы. После обеда он подарил мне прекрасное атласное платье, две пары штанов, две рубахи, весьма вежливо угощал, m’offrit sa table fort civilement, и поблагодарил за порядок, который я поддерживаю между сотнею людей, доверенных мне, и за усердие к службе царской.

19-го было получено известие о том, что казаки быстро, a grandes journees, приближаются. Это подтвердили рыбаки и крестьяне, стекавшиеся со всех сторон в город. Во время этой тревоги вообразили, будто бежавшие люди, вместо того чтобы, согласно данному им приказанию, зарядить пушки, положили только после пороха простой пыж, bouchon, или будто положили пыж прежде, чем насыпать порох, а затем ядро, что было все равно. Доверяя подобным неосновательным предположениям, воевода приказал позвать меня и велел разрядить в моем присутствии пушки; я нашел их в порядке. В тот же день начальник нашего корабля подал странное мнение на счет защиты города, после чего ему велено было стоять у Вознесенских ворот, Uvolnofentske, место, на котором находился брат воеводы Михайло Семенович Прозоровский, Prisorofski.