Raptor - Хо

• Название: Хо
• Автор: Raptor
• Жанр: Научная Фантастика

---

— Ну коне-ечно. Я же не робот. Все чего-то боятся, но не все осмеливаются это признать.

— И чего же боишься ты?

— Чего боюсь? Хм. Помнишь, утром я рассказывал тебе про танкер «Руссильон»?

— Тот, что сел на мель?

— Да. Так вот, я его и боялся. В детстве, конечно же. Потом, естественно, перестал. Но всякий раз когда к нему приближался — оторопь брала.

— А что тебя в нём пугало?

— Да всё. Но особенно труба.

— Труба?

— Угу. На ней было нарисовано что-то похожее на глаз. Вот он-то меня и пугал больше всего. Казалось, что это глаз корабля. Понятное дело, я никогда никому в этом не признавался. Когда пацаны агитировали меня пойти полазить по «французу», деваться было некуда. Не отставать же от друзей. К тому же, такие вылазки были полезны. Так я заставлял себя справляться с собственным страхом, и в конце концов победил его. Танкера давно уже нет, а этот самый глаз на его трубе снится мне и по сей день. Он приснился мне и сегодняшней ночью. Поэтому я и задумался над закономерностью черноморских кораблекрушений.

— А больше ничего странного ты на том корабле не находил?

— Ничего необычного. Мы облазили его вдоль и поперёк. Да и не мы одни. Кто по нему только не лазил, пока он там ржавел на берегу. Разве что чёрная жижа в трюме вызывала тревогу. Представляли, что будет, если в неё ненароком свалишься. Это ж сразу каюк.

Слушая его, Ольга постепенно переключилась на свои мысли. Как ни странно, эти внутренние размышления строились на заурядно-бытовой основе. Сейчас, прижавшись к Осипову, и чувствуя близость его крепкого сильного тела, девушка поневоле расслабилась, вспомнив о каких-то простых вещах, которые на фоне творящегося кошмара казались едва ли не пустотой.

Сперва Оля начала вспоминать, сколько дней назад закончилась вода в душе. Она не мылась уже дней пять, но только теперь почувствовала себя грязной. Отвлекшаяся от постоянного напряжения нервная система постепенно возвращала ощущение лёгкого зуда на коже. «Господи, от меня наверное так пахнет», — посетила её стыдливая мысль. Утешало лишь то, что запах, исходивший от капитана, был явно сильнее, и тот, видимо, ничуть не комплексовал по этому поводу. Как любил говорить покойный Бекас, «что естественно — то не безобразно». Ведь это не их прихоть. Кто виноват, если воды не хватает даже для питья? Вот вернёмся на берег — первым делом отмоемся до блеска. А пока, можно и потерпеть. Оля мечтательно улыбнулась. Странно. Она только сейчас начала различать неприятные запахи. Вся каюта пропахла ими, а она ощутила их лишь теперь. Вот что значит нервное напряжение.

Вторым неприятным ощущением являлось уже ставшее обыденным чувство постоянного голода. Справляться с этой неприятностью Ольге помогла привычная борьба с лишним весом. Традиционные диеты и голодовки перед летними сезонами научили её игнорировать сосущие под ложечкой позывы, и стоически их переживать. За время пребывания на «Эвридике» она заметно похудела, но всё ещё была в форме. По крайней мере, она сама так считала, и больше переживала за Гену, которому этот полуголодный паёк явно шёл не в пользу. Такому крупному и крепкому организму требовалось много питания для поддержания энергии. Недостаток оного заставил Осипова превратиться из почти атлета, в почти доходягу. Естественно, это не отразилось на его бодром поведении, но давалась ему эта бодрость всё труднее с каждым днём. Капитан выглядел сильно уставшим и осунувшимся. Довершала картину густая щетина на его впалых щеках, намекающая на скорое превращение в настоящую бороду.

Недостаток пищи дополнялся её низким качеством, что так же не могло не отразиться на самочувствии ребят. Желудок, измученный чёрствой и просроченной пищей, вызывал массу неприятных ощущений.

Всё это, вкупе с критическим недосыпанием Ольги, культивировало общее состояние усталости и измотанности. Моральная составляющая усталости была довлеющей. Это можно было сравнить с несколькими днями сплошного бодрствования, когда спать уже не хочется, и сознание пребывает в каком-то пространном рассеянном режиме, готовое в любую минуту отключиться от переутомления.

Разглядывая Геннадия, Вершинина почему-то вспомнила одно старое телевизионное выступление, которое видела ещё в глубоком детстве. Какая-то эстрадная певичка, чей образ давно уже стёрся из памяти, на простенькой советской сцене пела незамысловатую песенку о боцмане, потерпевшем кораблекрушение на необитаемом острове. Всё это время ей подпевал небритый мужичок, слегка потрёпанного, возможно даже похмельного вида.

Мужичок был одет под моряка. На нём были узкие брюки клёш, потёртая тельняшка и мятая фуражка, из-под которой торчали густые курчавые волосы. В зубах торчала трубка. Ольге чётко запомнился именно этот персонаж, с отсутствующим, устало-измученным взглядом пустых глаз, всем своим видом показывающий, как же его задолбал этот концерт, и как он хочет поскорее покинуть студию, получить деньги за выступление, и тут же поправить здоровье.

Она запомнила, как он стоит столбом посреди сцены, держа руки в карманах расклешенных брюк, и чисто символически притопывает ногой, бубня одно и то же.

— «Боцман, бо-оцман Боб! Ошибся в жизни лишь однажды», — пронзительно пела солистка.

— «Боб-Боб, Бобоб, Боб-Боб», — вторил ей небритый «боцман», притопывая ногой в такт.

В данный момент Ольга видела перед собой такое же небритое лицо Генки, одетого в точно такую же измазанную тельняшку, и он сейчас выглядел практически один в один, как тот эстрадный подпевала. Это вызвало у Вершининой чувство трогательного умиления. Такой сильный, смелый и мужественный моряк, как Гена Осипов, попав на свой «необитаемый остров», превратился в беспомощного, беззащитного человечка, который уже перестал скрывать свой собственный страх и отчаянье, из последних сил пытаясь сохранить остатки самообладания и непоколебимости. Что ж, в некотором плане это даже хорошо. По крайней мере стало понятно, что он — живой человек, а не бесчувственная деревянная фигура на носу корабля, какой он всегда пытался казаться.

Скопившийся тромб из критических, смертельно-опасных проблем, постепенно притупил чувство опасности, и горечь утрат. Этих проблем стало слишком много для одновременного их переживания. В связи с этим, даже смерти друзей теперь выглядели какими-то отдалёнными, застарелыми болячками на душе, которые уже фактически забылись. Плотные систематические наслоения всё новых кошмаров и волнений, утрамбовывали печаль, видоизменяя её в некую совершенно новую форму отстранённого, безразличного настроения, морально абстрагирующегося от этого переизбытка неприятных эмоций.

Ольга не могла понять, что захлестнуло её в эти минуты неожиданно образовавшегося затишья, и откуда возник этот неожиданный порыв, временно помутивший рассудок, вызвавший столь несвоевременное желание, которое вспыхнуло в глубине её естества, тут же воспылав обжигающим горнилом. Дальнейшие действия диктовались чем-то примитивным, необузданным, игнорирующим зов разума.

Гена продолжал рассказывать что-то о своём детстве, когда Вершинина вдруг коснулась рукой его заросшей щеки, и, нежно оборотив лицо капитана к себе, посмотрела ему прямо в глаза. Тот остановился на полуслове, и растерянно пробормотал:

— Т-ты чего?

Ничего не ответив, Ольга придвинулась ещё ближе, и их губы сошлись воедино. Сначала Осипов растерялся, не ожидав столь спонтанной романтики, но с каждым новым мгновением, он всё больше терял связь со страшной реальностью, целиком погружаясь в новую волну страсти. Повинуясь этому неудержимому влечению, капитан быстро завладел инициативой, и перешёл к решительным действиям. Его пальцы в торопливом нетерпении заскользили по Ольгиной рубашке, путаясь в пуговицах, и та помогла ему их расстегнуть. Бесцеремонно избавившись от одежды, они повалились на помятую кровать, задыхаясь от наслаждения. Двигаясь в такт древнейшего танца любви.

А тем временем, в темноте коридоров неистово бесновалось Хо. Оно металось из угла в угол, билось об стены, в бессильной злобе бросалось на дверные ручки и светильники, размазывая повсюду отмирающий внешний покров, перемешанный с буро-зелёной кровью. Оно выло и ухало, царапая когтями стены, и своё собственное тело, в бессмысленных корчах. Незнакомое, испепеляющее чувство раздирало его изнутри, изматывая и угнетая.

Несколько раз оно порывалось ворваться в каюту, где стонала его вожделенная Ольга, беззастенчиво отдающаяся капитану. Но всякий раз чудовищное энергетическое сопротивление отшвыривало его назад, опаляя невидимым пламенем, выдирая клочья драгоценной жизненной силы, ослепляя чувствительные к свету глаза.

Хо не знало, что с ним происходит, и от этого ему становилось ещё больнее. Боль порождала ярость, которая синтезировалась в новую боль, и так бесконечно, по закольцованной схеме.