Фигль-Мигль - Ты так любишь эти фильмы

• Название: Ты так любишь эти фильмы
• Автор: Фигль-Мигль
• Жанр: Современная проза
• Год: 2011
• ISBN: 978-5-8370-0572-5

В подъезде своего дома убит редактор модного журнала. В школе, где преподаёт известный кинокритик, погибла, упав на лестнице, завуч. Что это, несчастный случай? Есть ли связь между этими событиями? И правда ли, что директор школы — резидент иностранной разведки? И что за странный заказчик появляется у его красавицы жены? Обо всём этом читайте в новом романе Фигля-Мигля, чей роман «Щастье» многими был признан лучшим литературным дебютом 2010 года.

---

Фу, фу, человечий дух! Эти мнимокиплинговские монологи (записывай да публикуй) — результат бесед с одной из училок (что она, кстати, у меня преподаёт?), энтузиасткой взволнованного любомудрия в стиле Льва Шестова. Сперва я думал, что она со мною заигрывает, но это оказалось всего лишь родством душ. От случая к случаю мы тихонько обсуждаем какие-то патологические книжки, геополитические расклады, место и значение смерти в современном мире. Эти поиски абсолюта (Мировой Дух, История, Противостояние Цивилизаций) скорее смешны, чем трогательны — взять хоть нашу уверенность в том, что цивилизации именно противостоят, — но рядом с отвратительным и смешное выглядит гордо.

Я представляю, как сейчас выгляжу — на этом пне посреди влажного от осенней испарины леса, в отличных грязных ботинках и куртке, которая не может стоить две тысячи у. е. и всё же стоит. Или это, наконец, определена цена той жизни, которая пошла на кожу? Но как же тогда быть с жизнями тех, кто пошёл на турецко-китайский ширпотреб? Симпатичные свинки, упитанные ягнята. Даже крокодилы. Нужно разузнать, разводят ли их на кошельки и сумочки специально или добывают в живой природе; на что похожа крокодиловая ферма. Как осуществляется забой крокодилов? Кинь судьба карты иначе, я мог бы оказаться директором не школы, а подобного предприятия — это сейчас не видно разницы, а разница есть, есть; эти убийства в школе и на бойне, отличающиеся от уголовных только своей безнаказанностью, не сходны и между собой.

Когда мы с Еленой Юрьевной жмёмся по тёмным углам, чтобы перекинуться словцом о Платоне (как все были бы счастливы, будь наша цель простые обжимания; и вот мы таимся с удвоенным рвением), я держусь роли циника — как крайней левой полосы на дороге. Скорость есть скорость; как ты ей возразишь? чем попрекнёшь? какой беспомощный укор бросишь вслед смешанному облачку выхлопных газов и пыли? Сильнее разгоняется только фанатизм на своей спортивной машинке. (Нет, есть всё же предел у метафор, особенно если развивать их последовательно.) И Елена Юрьевна тоже держится репертуара, поглядывая на меня с боязливым застенчивым восторгом: Порок и Добродетель, застигнутые последней грозой посреди пейзажа с приставкой пост-. Очень романтично. Мне — сорок пять, ей — тридцать восемь. Иногда я с мрачным отрешённым интересом гадаю, что будет, когда нас выследят и высмеют.

Херасков

Фильм может начинаться тем, что кого-то убьют. Или кого-то убивают, и этим всё заканчивается. Всё, что трупом начнётся и трупом завершится, отдаёт шарлатанством. (Не могу найти подходящий пример. Но он должен быть, жалко терять такую формулировку.)

Вот стиль современного кинокритика: лихость, декламация и каламбуры. Передовые дегенераты своего времени держат руку на пульсе эпохи. Вообще-то говоря, они (мы) зажали этот пульс в кулачище, чтобы бился порезвее. Преследуя подобную цель, уместнее хватать за яйца — но с той стороны такая очередь… (Кстати, при чём тут «яйца», если «эпоха»? Ответ: да чёрт побери, это смелая антифеминистская шутка. Эпоха. Баба с яйцами. Хорош цепляться к текстам, которые не перечитывают даже их авторы.)

Вот стиль современного кинокритика. При нынешнем состоянии киноиндустрии с одной стороны и кинопроцесса — с другой, вся резвость досталась на долю профильных журналов. Жизнь кипит и искусство берёт очередные высоты лишь в одном месте: в башке рецензента. Похоже, что всех остальных они интересовать перестали. Вокруг болото, в котором могут бурлить только неприятно пахнущие газы. Из болота торчит, не теряя энтузиазма, твоя одинокая голова.

Хороший вкус — дело добровольное. Также критику не нужен талант. Критику нужен характер. Страсть. (Ну и мозгов немножко, хотя это скорее бонус.) Критик должен вопить, когда никто не вопит, потрошить, когда уже все наелись; биться, не давая и не прося пощады. Объявить человечеству войну сперва понарошку, а потом втянуться. Обнести свою башню из слоновой кости частоколом и украсить его отрубленными головами режиссёров. Рассылать проклятия как энциклики. Завалить трупами колодцы, к которым приходят на водопой простодушные толпы воскресных зрителей. Добиться того, чтобы для людей профессии страх был первым и основным вызываемым им чувством, а для мирян — только его голос звучал голосом человека. Из сердца своей тьмы созидать деструкцию. (Патентую.) Внятно сказать: хватит строить из дерьма, посредством дерьма, для дерьма.

В этом душа любой критики: в энергии негодования на плохое, а не радости от встречи с хорошим. Неудивительно, что те, кто хотел созидать по-простому, в нашем монастыре не задержались. Проваландавшись пару лет в каком-нибудь Filmkritik, они уходили в режиссуру: Антониони, Клузо, Годар, Дарио Ардженто, Вим Вендерс. Джон Хьюстон в кино пришёл из журналистики, а в журналистику — из бокса. Я хотел бы представить обратный путь. Посмотреть фильм, в котором герой такой путь проходит. Что? «Авиатор»? Не смешно.

Корней

У нашей мамы — бизнес, а какой именно, знают только она сама и её крыша. Мы же знаем, что это Бизнес, а иногда даже БИЗНЕС, и то, как мы выглядим, ведём себя и говорим, всё время наносит ему Трудновосполнимый Ущерб. Как говорится, лихому человеку вина не надобно. Где мы, а где — мамин бизнес? Она ведь ни разу не позволила нам побывать в её офисе, чтобы не позорили.

Один взгляд в нашу сторону — и маме обеспечены валидольные пять минут. «Сердце кровью обливается, — шипит мама. — Что это за куртка? Что у тебя на голове? Неужели так необходимо повсюду таскать за собой эту блохастую образину?» Какие блохи? Какие блохи, старуха?

Я из принципа повертелся под ногами — злая ты женщина! — и убрался на кухню в тот момент, когда мама уже созрела дать мне исподтишка пинка. Вот чуть бы замешкался… Тотчас следом явился молодой мамин муж. Тупица всей душой надеется застать меня скачущим по столам и сующим харю в мамину посуду. Мама требует, чтобы Родственные Визиты совершались регулярно, а Антон — чтобы Духу нашего Здесь Не Было. То есть Антон-то не требует, требовать у мамы не осмеливается даже налоговая инспекция, он просит. Он намекает. Ищет весомые аргументы. Ему кажется, что, застукав нас на месте какого-нибудь преступления, можно приблизить День Изгнания.

Перед Визитом я всегда съедаю плотный завтрак. Мама, верно, дала зарок, что в её доме я не съем ни куска. Ой-ой-ой, обожру я тебя, злыдня! Уж во всяком случае не буду пировать с кастрюлями. Это только такой осёл в человечьей шкуре может вообразить, что на маминой кухне есть чем поживиться. Как же, сейчас. Я уже и за холодильник втиснулся: ничего. Даже пыли.

Антон стоит над душой, руки в боки, а смотрит так, будто я у Бога телёнка свёл. И чего? Твои взгляды гнилые не только на таксу в расцвете сил, вообще ни на кого не действуют. Наш супруг говорит, это из-за того, что мамин муж никак не определится, кем хочет быть: педерастом или мачо. Поэтому его Взгляд плохо мотивирован.

Наш супруг участвует в Родственном Визите дважды в год, и этого всем хватает с избытком. Если Принцессе Антон годится в младшие братья, то нашему супругу — в сыновья, и никто из них не может найти правильный тон. Это только у нашей мамы всё получается правильно, потому что она не из тех, кто обращает внимание на нюансы.

Этот Визит, к счастью, был Рядовым Родственным. Когда все уселись за стол, я тоже занял своё место под стулом Принцессы. (На кухне чем закончилось: молодой хер постоял, поиграл глазами, а потом счёл приличным делать мне угрозы пальцем. Я ему тогда: Рррррррр!!! А он: Оооооой!!! Да, да, плюнь пошире! И мама тут же зовёт из комнат: «Прошу, прошу садиться!» В мамином доме без маминой санкции скандалов не бывает.)

И вот, расселись, сижу под стулом. Жду, пока Принцесса изловчится переправить мне мясца или хоть корочку хлеба. Даже если ты Очень Плотно Позавтракал, всё равно, когда все жрут, просыпается аппетит. Фокус в том, что мама следит во все глаза, а если отвернётся, настороже Антон. Сегодня повезло: так, гад, увлёкся, что собственную вилку пронёс мимо рта. Котлетка хлоп — прямо на пол. Бросок! А вы думали, миленькой, что я вашей котлеткой побрезгую? Съел, съел, прошу не беспокоиться. Тёплые рыбные котлетки, которые мама подаёт на закуску… ммм… Мама сделала вид, что ничего не произошло. Конечно, Антон ведь уронил, не Принцесса.

И вот, кушаем, мама ведёт Застольную Беседу. Всё бы ничего, ограничивайся та попрёками и замечаниями. «Держи вилку ровно», «не подбирай соус хлебом», «женщине неприлично пить водку», «на тебя жалко смотреть», «сперва прожуй, потом говори» — это и подобное мы приноровились пропускать мимо ушей. «Не говори с полным ртом!» То есть как это «не говори»? Ты же сама дождёшься момента и вопрос задаёшь!

Но, к несчастью, мама всегда в курсе Событий Культурной Жизни и обо всём имеет Мнение. Мамино Мнение — вещь по-любому тяжёлая, а в случае с фильмами, книгами и людьми искусства — неподъёмная. Она твёрдо знает, Как Делаются Дела. Этот умеет правильно Себя Подать, тот сочетает Нужные Знакомства со Знанием Вкусов Публики, у третьего — Американский Паспорт. Все намёки на Божий дар ведут лишь к тому, что в мамином уме возникает образ более или менее ловкого Менеджера Царя Небесного, который в своём нетрадиционном сегменте работает традиционными методами. Принцесса бесится, я зеваю. Смотрю на край скатерти — такой крахмальный… Если ухватить да повиснуть — что, интересно, сделается?