Норман Дуглас - Южный ветер

• Название: Южный ветер
• Автор: Норман Дуглас
• Издательство: И.Т.Д. «Б.С.Г.-ПРЕСС»
• Жанр: Классическая проза
• Год: 2004
• ISBN: 5-93381-147-5

«Южный ветер» (1917) — самая знаменитая книга английского писателя Нормана Дугласа (1868–1952), выдержавшая более двух десятков переизданий у себя на родине и переведенная на многие языки, впервые издается в России. Действие романа происходит на вымышленном острове Непенте, название которого означает лекарство, избавляющее от боли и страданий или «блаженство», однако именно здесь героев ждут непростые испытания…

…У Дугласа настолько оригинальный склад мысли, что, читая «Южный ветер», ты нет-нет да похвалишь автора за точно найденную форму выражения вещей весьма тонких, едва уловимых.

…Ведь на самом деле лишь ничтожнейшая часть того, что мы называем «сутью вещей», попадает на страницы романов, а главное обычно остается «за кадром». Именно в этом я нахожу достоинство «Южного ветра»: в нем схвачено многое из потаенного, невысказанного, и это лишний раз доказывает, в каких жестких тисках литературных условностей находится обычно писатель, а вместе с ним и мы, читатели.

Вирджиния Вулф

Позволю себе расслабиться и немного побрюзжать. Мне семьдесят пять. За свои годы я прочел столько романов, что их хватило бы на все семьсот пятьдесят. Более двадцати лет я, профессор английской литературы Эдинбургского университета, занимался тем, что рецензировал книги — десятки и сотни французских и английских книг. Следующие двадцать лет — уже в начале так называемого нового столетия — ушли на поиски действительно «нового» романа, который было бы не стыдно порекомендовать почитать другу. И вот итог: две книги. Вторая по очередности, но не по значимости принадлежит Норману Дугласу — это его «Южный ветер».

Джордж Сейнтсбери

Я согласен, что ваш шедевр — это «Южный ветер», а самое внушительное произведение — «Старая Калабрия»… В самом деле, не перестаешь поражаться бесконечной игре фантазии, притом, что общее впечатление — донельзя емкое и целостное. Большая редкость, скажу я вам, в наше-то худосочное время встретить эдакие молочные реки. У вас всего через край: энциклопедической учености, юмора, художественности, философской глубины, и что поразительно — понимаешь, что все это — лишь верхушка айсберга…

Литтон Стречи

---

Не Бог весть какая дань восхищения, но Святому её хватило. И получаса не прошло, как небо затянулось облаками. Посыпались капли. То был первый дождь за многие недели, и иноземных гостей острова, привыкших к мысли, что на Непенте дождей не бывает, он заинтересовал не меньше, чем пепельная буря. Грязь, подобной которой не могли припомнить и самые древние бабушки, устлала кровли, поля и дороги. Казалось, будто остров целиком обмазали жидким шоколадом. Теперь, если дождь продлится…

Но он вдруг прекратился. И небо расчистилось.

Святого Додекануса нередко упрекали в том, что в характере его присутствует некоторая злобноватость. Кое-кто даже позволял себе утверждать, будто у него дурной глаз. Далеко не впервые за время его долгой карьеры местные жители получили повод для жалоб на определённую мстительность своего святого — на кое-какие его отличающиеся злопамятным ехидством поступки, в которых одни священники и только они способны были усмотреть доброжелательность. На сей раз непентинцы всерьёз прогневались на своего небесного Покровителя. «Не годится он для этой работы, — говорили некоторые, — надо взять другого святого! Бандит, сын неподобной матери — опять за свои фокусы взялся, видали? Ах он головорез, сарацин, старый педераст: гнать его в шею!»

В течение недолгого времени репутация Святого висела на волоске. Ибо всем было ясно, что пепел, останься он сухим, в конце концов унесло бы ветром. А что будет теперь, когда солнце пропечёт до кирпичной твёрдости покрывшую остров грязь?

С другой стороны, возможно, что Святой лишь испытывает их характер. Пожалуй, стоит попробовать покричать ещё немного. Сквитаться с ним можно будет и после.

Они покричали, но так слабо, что Святому Додеканусу, чтобы хоть что-то услышать, необходимо было обладать редкостным слухом. Он таковым обладал. И вскоре проявил свои истинные чувства. Дождь полил снова. Он не слабел, он шёл всё пуще, сопровождаясь порывами тёплого ветра. Над головами островитян сияло солнце, но горные пики скрылись за рваными тучами, под ударами ветра гнулись деревья; море, играя светом и тенью, пестрело белыми отраженьями быстро несущихся облаков. Скоро разразился ослепительный ливень. Сточные канавы вздулись, забитые грязью, целые тонны её уносились в море потоками. Затем буря стихла, на ярком вечереющем небе вспыхнуло солнце. Чудотворный дождь кончился.

Люди бродили по любимому острову, вновь узнавая его. Непенте переливался нежнейшими красками. Утренние и дневные события казались дурным сном. Всё вокруг искрилось, купаясь в непривычном блеске, земля посвежела, одно лишь море обесцветилось, став тускло-бурым. Справедливо говорил в последующие годы Консул (снова ставший несгибаемым протестантом): «В тот раз старый прохвост показал себя в лучшем виде». Воздух был столь свеж и приятен, что чудилось, будто ветер сменился на северный. Но нет. Он всё ещё дул с другой стороны — старый привычный сирокко. А это доказывало, что пепел не «унесло куда-нибудь», как предрекал молодой преподаватель математики. Никуда его не унесло. Он попросту перестал падать, словно вулкан в один миг исчерпал все запасы этой пренеприятной субстанции.

Так что члены Клуба, вспомнив утренние разговоры, вынуждены были пересмотреть сложившееся у них прежде мнение относительно умственных способностей этого господина. Они кое-что вспомнили. Они вспомнили, что даже в тех случаях, когда Силы Небесные не вмешиваются напрямую в события, случается, что извержения всё-таки прекращаются сами собой, совершенно независимо от ветра — обстоятельство, никак не учтённое в хитроумных расчётах молодого скандинава.

— Вот к чему, — заключили они, — приводят занятия высшей математикой…

Как и следовало ожидать, все заслуги по части чудотворного избавления от вулканического пепла островитяне приписали своему Святому Покровителю. И это показывает нам, как неверно понимаются здесь, на земле, и причины, и следствия. Ибо священники, составлявшие наиболее разумную часть населения острова, прекрасно сознавали, что без распоряжений «парроко» не состоялось бы никакого шествия. Святой так и остался бы запертым в своей затхлой раке, лишённым малейшей возможности сотворить какое ни на есть чудо. Отсюда они выводили, что Святого Додекануса восхваляют за то, до чего додумался «парроко». Торквемада же, обдумав всё происшедшее за день, счёл необходимым признаться, что этой блестящей идеей он обязан изобретательному уму Никарагуанского представителя; иными словами, что его, «парроко», хвалят за мысль, на самом деле принадлежавшую Консулу. Но разве не очевидно, что если бы хозяйка мистера Паркера не померла от последствий комариного укуса, этот джентльмен не перетрусил бы настолько, чтобы предложить достойному священнослужителю учинить крестный ход?

Таким образом получается, что Консула, приходского священника и Святого Покровителя превозносили за то, что было, в сущности говоря, заслугою комара.

А это доказывает нам, что и комар может остановить извержение.

ГЛАВА XXX

В ту ночь все обитатели острова основательно напились в честь ниспосланного Святым благодеяния, — все, кроме мисс Уилберфорс, достигшей пика своей активности гораздо раньше — в четыре часа пополудни, ещё во время факельного шествия.

В клубе дым стоял коромыслом — ломались стулья, бились бутылки, сшибались со стен гравюры, посвящённые спортивным сюжетам, — и всё из-за смешного, но довольно скабрёзного спича, в котором Европа противопоставлялась Австралии, произнесённого недавно прибывшим на остров членом новозеландской Палаты представителей, сразу после своего выступления удалившегося, хромая, к себе в гостиницу — с повреждённой скулой и подбитым глазом. Наиболее буйных завсегдатаев во время этого инцидента вытолкали из Клуба или разнесли по их жилищам. В Клубе осталось около половины членов — людей умеренных в отношении виски, но в той или иной степени всё-таки надравшихся, как того требовал случай. Осталась лига картёжников, среди которых выделялся мистер Мулен, раскрасневшийся и до того лихо соривший деньгами, что всякий, кто его видел, готов был поклясться, что он либо вот-вот получит наследство, либо уже завёл шуры-муры с богатой женщиной. В другой комнате члены так называемой лиги похабников во главе с сомнительной репутации мистером Хопкинсом, обменивались сведениями, негожими для утончённого слуха. Артистическая лига, прискорбно оскудевшая после выдворения четырёх её обладающих наиболее развитым воображением и мужественностью представителей, особо отличившихся в потасовке, состояла теперь всего из двух молодых людей, одного литератора и одного же литературного критика, оба сидели в углу и в скорбных тонах беседовали о колористических соотношениях.

Не примыкавшие к этим сообществам завсегдатаи по обыкновению расположились в самых удобных креслах, выставленных на балкон. Они неторопливо, как положено джентльменам, потягивали виски и всё никак не могли нашутиться над бедным маленьким норвежским профессором с его ошибочными подсчётами. Один из них, появлявшийся на Непенте через неравные промежутки времени, свежий, точно Анакреон{135}, престарелый пьяница, которого все знали под именем Чарли и которого даже старейшие из жителей острова помнили только в одном состоянии — в состоянии благодушного подпития, говорил профессору:

— Вместо того, чтобы постыдным образом накачиваться виски, вы бы лучше отправились путешествовать. Тогда бы вы научились не выставлять себя на посмешище, как сегодня с этим пеплом. Тоже, нашли о чём толковать, о вулканах! Да вы когда-нибудь видели Пич-лэйк на Тринидаде?{136} Жуткое, кстати, место, этот Тринидад. Совершенно невозможно понять, где ты, собственно говоря, находишься. Хотя не могу сказать, чтобы сам я много чего на нём видел. Я там всё больше спал, джентльмены, или был пьян. По большей части и то, и другое. Но когда плывёшь вокруг него — в глаза так и лезут сплошные углы и прочее. Чтобы представить себе, как это выглядит, надо взять, к примеру, банан и разрезать его пополам, а потом ещё пополам и ещё — банан, заметьте, должен оставаться всё того же размера, — или представьте, что вы чистите картофелину, всё чистите и чистите — ну, а теперь-то вас с какой стати смех разбирает, господин профессор?

— Я подумал, что если Тринидад таков, как вы рассказываете, интересно было бы начертить его карту.

— Интересно? Не то слово. Адов труд. Я бы не взялся за такую работу даже ради того, чтобы порадовать мою бедную старушку-мать, которая скончалась пятьдесят лет назад. Были когда-нибудь на Тринидаде, мистер Ричардс? А вы, мистер Уайт? Ну хоть кто-нибудь был? Что, никто на Тринидад не заглядывал? Надо побольше путешествовать, джентльмены. А вы что скажете, мистер Сэмюэль?

— Сроду не был западнее Марбл-Арч.[61] Но один мой друг владел где-то там ранчо. И однажды подстрелил скунса. Представляете, мистер Уайт, скунса.