Андрей Войницкий - Резиновое солнышко, пластмассовые тучки

• Название: Резиновое солнышко, пластмассовые тучки
• Автор: Андрей Войницкий
• Жанр: Короткие истории

Идея повести «Резиновое солнышко, пластмассовые тучки» возникла после массового расстрела учеников американской школы «Колумбина» в 1999 г. История трех подростков, которые объединяются, чтобы устроить кровавую баню в своей школе стала первой в Украине книгой о школьном насилии. По словам автора, «Резиновое солнышко, пластмассовые тучки» — не высокая литература с витиеватыми пассажами, а жесть как она есть, история о том, как город есть людей, хроника ада за углом свежевыкрашенного фасада. «Это четкая инструкция на тот черный день, когда вам придется придумать себе войну, погибнуть в ней и сгнить в братской могиле вместе со своим батальоном неудачников», — говорит Войницкий.

---

Горик закурил и пошел своей дорогой.

Ни в сквере, ни на Тюльпанах, ни на Трубах Веточкина не оказалось. На Виселицу Горик не заглядывал, лишь постоял за углом и поприслушивался — там трещали кусты и тихо переговаривались незнакомые ломающиеся голоса. Вероятно, там, как обычно, курили план. Голоса Веточкина Горик не услышал, да и вряд ли услышал бы — Веточкин был на Виселице, только если никого кроме него не было. Он вообще остерегался людей, а на Виселицу ходил соскребать сигаретой конопляные масла с многочисленных здесь бульбиков.

Горик свернул в замызганную арку, в которой вечно воняло мочой, переступил трупик кошки с навеки оскаленной мордой, еще раз полюбовался настенным народным творчеством — надписями вроде: «Цой жив!» или «Hip-hop — Говно», или хрестоматийным «Металл — это кал!» Рэперы, как обычно, враждовали с металлистами, а металлисты — с рэперами, но всех мирили простые ребята без четких музыкальных вкусов, они собирались районом и вытаптывали все на своем пути — и похуй кто ты, рэпер, металлист… Горик зашел в унылый проходной двор и сел на лавочку у подъезда. На балконе второго этажа сушилось белье, и в двух метрах от Горика размеренно капало. На поскрипывающей двери подъезда чирикал воробей.

И Горика осенило: а что, если Веточкин дома? Действительно, почему бы не поискать его еще там?

Горик был дома у Веточкина лишь однажды, и то случайно, но район был знакомый и Горик запомнил и дом, и подъезд, и квартиру.

Две недели назад Зяба с дружками поколотили Веточкина, сломали его веточку и порвали в клочья белоснежную рубаху. То, что осталось от рубахи, было заляпано кровью, и Веточкин, идя домой переодеваться, встретил Горика и прихватил его с собой за компанию. Веточкин жил с матерью и отчимом в двухкомнатной квартире. В то же день Горику открылась первая загадка Веточкина: почему его белая рубаха каждый день, как новая. Ответ был прост, как подоконник: таких белых рубах у Веточкина в шкафу не меньше тридцати. У Горика полезли глаза на лоб, когда он это увидел. Оказалось, мать Веточкина работает на швейной фабрике и зарплату за три месяца ей однажды выдали белыми рубашками. Отчим Веточкина, безобидный мужичок интеллигентного вида, работал в крематории. Было бы интересно посмотреть на его зарплату.

Вторая загадка Веточкина — почему он носится со своей веточкой, будто это младенец — так и оставалась для Горика загадкой.

Дверь открыл отчим Веточкина. У него было встревоженное лицо с плешивым лбом в беспорядочных складках, и с неестественно скошенным подбородком. Он внимательно посмотрел на Горика добрыми бесцветными глазами тихого сексуального маньяка.

И тут Горик понял, что не знает имени Веточкина. Это было жутковатое озарение — они общались уже долго, немало видели вместе и ни разу не представились друг другу. Обращались друг к другу «Слышь!», или «Эй!», или «Але!». И ведь не то, чтобы у Горика было много друзей, совсем наоборот… А Веточкин если и не друг, то хотя бы имеет больше прав называться таковым, чем кто бы то ни было… А я даже не знаю, как его зовут, подумал Горик. Все Веточкин, да Веточкин…

Плешивый отчим выжидательно смотрел на Горика, а тот не знал, что ему сказать. Не спросить же: «А Веточкин дома?» Можно, конечно, попросить его позвать своего сына, но ведь Веточкин ему не сын. Позовите, пожалуйста, своего неродного сына… дебилизм. Горик почувствовал, что обильно потеет, и от стыда закусил нижнюю губу. Ситуация выходила на редкость идиотская.

— Добрый день, — сказал наконец Веточкин отчим подчеркнуто вежливо.

— Здравствуйте, — ответил Горик так же.

— Вы к Сереже?

Горику захотелось подпрыгнуть, подбросить вверх шляпу (если бы она у него была) и протяжно заорать: «Ура-а-а-а-а!!!» Сережа, подумал он, надо же…

— Да.

— Заходите.

Горику было непривычно, что к нему обращаются на «вы» и без мата. Он зашел в маленький коридор, обклеенный местами оборванными обоями кирпичного цвета.

— Разувайтесь, проходите вон туда, — отчим указал на дверь и крикнул. — Сергей, к тебе пришли!

Дверь приоткрылась, высунулось испуганное цыплячье лицо Веточкина. Оно было взлохмаченным и бледным. Увидев Горика, Веточкин испытал заметное облегчение и вылез целиком.

— А-а, это ты, — сказал он. — А я думал эти…

— Какие? — тут же поинтересовался Горик.

— Неважно.

Дома Веточкин выглядел совсем иначе. Он был без веточки и видеть это было странно. На нем были порванные спортивные штаны и безразмерный зеленый балахон в сальных разноцветных пятнах. В балахоне поместилось бы и пять Веточкиных, рукава свисали чуть ли не к полу, и от этого Веточкин походил на печальную марионетку.

Горик снял обувь, с неудовольствием отметив, как воняют носки, и пошел за Веточкиным в его комнату.

Комната была такой же, как и в тот раз: ветхий диван с заплатами, на котором совершали половые акты вандализма еще немецко-фашистские захватчики; стол со стулом; шкаф, набитый чьей-то литературой по электромеханике, сопромату и научному атеизму; маленький телевизор на подоконнике с пыльным экраном и рогатой антенной, разбросанные по ковру модельки автомобилей и клетка с белым зубастым зверьком. Неизбежная веточка с торчащим листком стояла в графине возле телевизора.

Горик подошел к клетке с метающимся зверем.

— Как зовут хомяка? — поинтересовался Горик.

— Это не хомяк, а крыса. Я тебе говорил уже. Зовут Кузя.

Кузя почесал мордочку и заморгал на Горика красными глазками.

— Кузя, надо же. У меня есть один Кузя знакомый.

— Да? — спросил Веточкин без интереса. Он присел у шкафа и начал собирать модельки автомобилей на черную пластмассовую подставку.

— Угу, — сказал Горик. — Мудак он, кстати, редкий. Достает меня все время. Я с ним думаю на днях разобраться. Может даже завтра.

— Дашь пизды? — рассеяно спросил Веточкин.

— Я бы с радостью. Только он сильнее. Ты б его видел: под два метра ростом, морда тупая… Нет, я думаю его припугнуть. Взять на понт. Делается просто: берется кирпич, подходится к нему на перемене и швыряется в голову…

— В голову? — заинтересовался Веточкин.

— Обязательно в голову. Тут смысл не в том, чтоб его убить. За это и сесть можно…

— Не сядешь, — перебил Веточкин, — ты ж малолетка.

— Ну и что. В колонию могут отправить, в детскую. А знаешь как там, в колониях? Мне один пацан рассказывал… Смысл в том, чтоб он зассал. Подумал, что я псих и больше меня не трогал. Поэтому надо или промахнуться, или швырнуть кирпич так, чтоб его только чуть-чуть зацепило.

— А где ты кирпич возьмешь? — спросил Веточкин.

— Мало ли где. У нас в школе, например. Там ремонт, под лестницей на первом этаже, тех кирпичей навалом.

Веточкин сложил все модельки, запихнул их в шкаф и спросил:

— Я тебе показывал свою коллекцию сигаретных пачек?

— Давай.

— А ты на уроке подойди, — сказал вдруг Веточкин, доставая картонную коробку с коллекцией.

— Что? — не понял Горик.

— Ну, ты говоришь, возьмешь кирпичей, подойдешь на перемене и бросишь. А ты лучше зайди к нему в класс на уроке. Без стука. С кирпичом. И брось. При всех. Тогда тебя точно психом посчитают. И этот твой знакомый, и остальные. Могут даже на дурку забрать.

— Ну и пусть забирают. Мне все похуй.

— Ты там просто не был. А мне Майор Милиции как-то рассказывал. Говорит: привезли, привязали к кровати и обширяли сульфазином там, галаперидолом. И вот ты лежишь, говорит, и тебе хуево-хуево, так хуево, что выпрыгнул бы с окошка, если б встать мог. Лежишь, говорит, то слюну пустишь, то обосрешься, то соплю проглотишь… А под потолком розовые слоники летают…

— Сам ты розовый слоник. — Сказал Горик. Потом испугался и спросил. — Что, в натуре могут на дурку забрать?

Веточкин подумал.

— Да нет, наверно, — сказал он. — Родителей в школу вызовут, конечно, а на дурку… нет…

— Родителей как раз не вызовут. Они моих родителей знают. Может, из школы выгонят?

— Из третьей-то? — хмыкнул Веточкин. — Не, чувак, из вашей школы не выгоняют. Это все знают. Можно выгнать в третью школу, но чтоб кого-то выгнали из третьей… Это надо директора зарезать… И все равно не выгонят, а только на второй год оставят.

— И то правда, — согласился Горик, вспомнив Юру Несмешного.

Минут пять они рассматривали коллекцию сигаретных пачек. Веточкин эмоционально комментировал каждую пачку, а Горик делал вид, что ему интересно. Он вспомнил про дядю Себастьяна, и ему вновь стало паршиво.

— Слушай, — сказал наконец Горик, — я ведь не за этим пришел. Я спросить хотел. У тебя бабки есть?

— Зачем?

— За тем же.

Веточкин задумчиво опустил взгляд. Потом присел, открыл дверку шкафа и нырнул внутрь, так, что из-за дверки торчала лишь тощая задница в блестящих от грязи спортивных да лапчатые пятки в дырявых носках. Он долго рылся в шкафу, гремел всеми его внутренностями, что-то куда-то перекладывал. Наконец, он вынырнул и протянул Горику большой еще не начатый тюбик «Момента».