Светлана Рябцева - Дети восьмидесятых

• Название: Дети восьмидесятых
• Автор: Светлана Рябцева
• Издательство: Педагогика
• Жанр: Педагогика
• Год: 1989
• ISBN: 5-7155-0227-6

Эта книга — откровенный разговор с читателем о трудностях и проблемах первых лет школьной жизни, о борьбе за утверждение принципов гуманистической педагогики. Основное внимание автор, учительница младших классов, уделяет нравственному становлению своих воспитанников, раскрытию методики общения, в основе которой — творческая деятельность, юмор, игра.

Для учителей.

---

G новенькими мне было легко, потому что помогали крепкие «старички».

— Кто хочет помочь Серёже Д. и Жене Т.?

Отбоя нет! У каждого мольба во взгляде: можно я, помогу?! С Женей сел Антон, наш самый младшенький, а с Серёжей — Слава Б. Серёжа слушался его беспрекословно, сразу же признав его авторитет в делах учебных. Да Слава ещё и командир!

К концу года Серёжа самостоятельно писал диктанты, делая по 2–3 ошибки (в начале года ошибок была такая тьма, что мне никак не удавалось их сосчитать), хорошо выполнял работы по математике, уверенно объяснял решение, трудился с большим рвением, не отставая от ребят. Отношения в коллективе дружелюбные, Серёжу приняли хорошо, и он постепенно оттаял, повеселел. И когда мама пришла за характеристикой для психиатра, я даже в толк не могла взять, о чём это она. Мальчик просто был придавленным, а сейчас и не узнать.

Так что помощники надёжные, с ними не пропадёшь. И те результаты, за которые я билась в одиночку три года, мы бы увидели в новом классе гораздо быстрее: была бы живая связь I и IV классов. Живая и ничем не заменимая.

Родители очень хотели, чтобы я осталась классным руководителем, обращались — куда только не обращались, дошли до гороно. Бесполезно. «Не положено». «Нельзя». «Так не принято».

Как я буду расставаться с моими детьми? Даже думать об этом тяжело. Со Старшими мы все-таки виделись. Да и за них я была спокойна: в хороших руках. А эти, Младшие? В какие руки они попадут? Я не знаю в нашей школе человека, который захотел бы продолжить то, что начато, т. е. пойти вразрез с курсом школы, с курсом формализма. Они будут выпадать из этой бесчеловечной системы, будут там, как кость в горле. И вряд ли смогут сохранить себя и свой коллектив: малы еще, не окрепли. Что станет с ними? И меня рядом не будет. Думаю, что некоторые родители не устоят и примут сторону сильнейшего, а сила, как и сейчас, на стороне системы. Это будут те, которые не умеют смотреть в будущее, стараются жить тихо, «как все». В неприглядной, немыслимой истории с Вельяминовыми все единодушно вступились за меня. Надежда Дорофеевна, председатель родительского комитета, человек боевой и деятельный. Она никого не побоится, за детей она горой, в обиду не даст. И других за собой поведёт. Но потом, когда надавит эта железная машина всей своей властью, раскол, я думаю, неизбежен. И тогда дома начнут ломать и выкорчевывать самое ценное, что есть в детях, — в угоду профанаторам педагогики.

Меня поражает близорукость (или слабоволие?), с которой иногда родители вредят своим детям. Такие потери ребенка, которыми он обязан самым близким людям, особенно тяжелы. Чувствуешь себя, как человек со связанными руками: всё видишь, ясно понимаешь, чем кончится, изо всех сил стараешься удержать, предотвратить и ничего не в силах изменить. Родители не дают.

Один из таких случаев — с Серёжей В. Мама — учительница. Есть папа и старший брат. Серёжа — славный, сметливый мальчик с очень подвижной, неустойчивой психикой. Поведение его (в III классе это особенно бросалось в глаза) сильно отличалось от поведения одноклассников, но почти полностью походило на поведение первоклашки: всё на импульсах и рывках, детские взгляды и суждения, детские капризы, детская рассеянность. Он всей душой принял наши ценностные ориентации, он изо всех сил тянулся к хорошему, но, чтобы воспитывать, творить самого себя, ему нужна была помощь родителей, бережная, умная поддержка его порывов.

Но мама помочь сыну не хотела, а для меня у неё наготове было припасено два довода:

1. «А что я сделаю, если он не хочет?» (Читать, выполнять домашнюю работу, подготовить всё для урока труда, взять с собой спортивную форму, надевать шапку в мороз, стричь ногти и многое, многое другое.)

2. «Мне некогда. Я работаю в школе, да ещё у меня семья. У вас семьи нет — вам легче…»

После чего разговор прекращался. Что-то абсолютно непробиваемое… Она не хотела понять, что выращивает в своём ребёнке безответственность, ненадежность, культивирует легкомыслие и оправдывает отсутствие трудолюбия.

Когда её близорукость завела ребенка в тупик, она поступила крайне непорядочно: вместо того чтобы всё-таки преодолеть свою неохоту заниматься воспитанием сына, признать неправоту и постараться что-то исправить, обвинила во всем меня — к вящему удовольствию моего начальства. Всю эту историю горько вспоминать. А Серёжу — больно. Пострадавшим был он. Он видел и понимал всю дикую несправедливость слов и поступков родителей и был всё время рядом со мной: на уроках старался работать, как никогда, встречал у входа в школу и помогал нести сумку, всеми способами проявлял внимание и заботу. И печально заглядывал в глаза: извинялся за родителей… Он и стыдился их и любил — рвался пополам. А со стороны родителей атака за атакой. У Сережи полный разлад: мама такое говорит на учительницу… и всё неправда, он-то, Серёжа, это знает, и всё в нём возмущается. Но учительница всегда говорит, что маму надо слушать, уважать, беречь…

Вмешалось родительское собрание и всё расставило по местам. А комитет предложил маме перевести мальчика в свою школу, чтобы иметь возможность заниматься его воспитанием и постоянно контролировать. Я была против, но, действительно, иного выхода не было.

И Серёжа от нас ушёл, хотя правильнее было бы мне его забрать, хотя бы на время, к себе домой, пока не окрепнет. Но не принято…

Мне всё чаще приходится слышать, что родители определённого склада, как правило некультурные и невежественные, стали видеть в школе место, где можно безнаказанно дать себе волю и устроить замечательный скандал. В учителе же видят человека, которому можно со смаком наговорить гадостей, обидеть и оскорбить. Где-то в другом месте поостережёшься — могут ведь и ответить похлеще и с лестницы спустить. А в школе — можно. Там разнервничаются, руки у них задрожат (приятно смотреть!), начнут уговаривать, увещевать, а то ещё и оправдываться — умора! А ты им вывалишь на голову всё, что взбредёт на ум, и полегчает на душе. легчает на душе. Да ещё и перед соседками похвалишься: я, мол, этим учителям дала жару — надолго меня запомнят!

Действительно, учитель перед родителями бесправен. Хорошо, если они люди культурные, тогда получается диалог и сотрудничество. Но есть вот такие…

Серёжа учился в другой школе, но расстаться с нами так и не смог, хотя чувствовал переменившееся, холодное отношение к себе ребят. У нас шли уроки, а он выделывал круги и восьмерки под нашими окнами, катаясь на велосипеде (мы учились во вторую, а он в первую смену).

На перемене Инна и Наташа, стоя у окна, иронизируют:

— Серёжа, как ушёл в другую школу, сразу стал пионером.

— За какие, интересно, заслуги?

— Да говорит, что учится чуть ли не отлично.

— А в каком, интересно, классе?

— Кто его знает, наверное, уже в четвёртом. А может, его и в пятый пригласили…

После уроков махнула Серёже рукой. Он бросил велосипед и прибежал.

— Приходи к нам на сбор.

— А можно?! — обрадовался он.

— Конечно. Если хочешь — выступи вместе с ребятами.

Разулыбался:

— Ещё бы! Конечно хочу!

И вприпрыжку домой.

Пришёл на сбор нарядный, отутюженный, в пионерском галстуке. И настороженный: как примут? Он уже как-то похвастался: «Вы меня в пионеры не принимали, а в той школе сразу приняли. Там зато все — пионеры, а здесь-только несколько». (Он явно идёт не туда. Влияние мамы?..) Не знаю, что сказали ему ребята, но прибегал он к нам после этого только «в штатском», без галстука. Принимали его приветливо, но без восторга. Выступал Серёжа, как всегда, с охотой и старанием (он очень любил наш театр).

Другая моя боль — Дима Л., тот самый, который пришёл к нам во II классе хилым, болезненным, со старческим личиком. И курящим. Потом он бросил курить, повеселел, стал лучше учиться, начал заниматься в секции самбо, танцевал, хорошо играл в театре. Он подружился с ребятами, тянулся к добру. Но ему тоже, как и Серёже, позарез необходима была помощь родителей. Помощь — понимание и поддержка. Её не было. И вот срыв в III классе. Опять замаячили возле Димы фигуры шестиклассников, которых никак не назовёшь цветом общества. В его манерах опять появилось что-то грубое и разухабистое. И завелись пустые клетки в журнале: не сдано… не сдано…

За Димой долг по труду — газетница. Всем даю задание.

— Лодыри, ох, простите, бывшие лодыри, а ныне — беззаветные труженики несут сдавать свои «хвосты».

Дима подходит, подаёт газетницу — ни в сказке сказать! Загляденье!

— С одной стороны, ты, конечно, молодец. Но, с другой стороны, мне кажется, молодец-то вовсе и не ты. Газетницу кто делал: мама или сестра?

Честный взгляд, детская бесхитростная обида в глазах:

— Я сам делал, правда-правда!

— Тогда вот что сделаем. Ты сейчас повторишь эти швы по 4–5 сантиметров каждый, как образцы. Если швы будут такими же, как на газетнице, я перед тобой извинюсь. Но если нет…