Виктор Конецкий - Виктор Конецкий: Ненаписанная автобиография

• Название: Виктор Конецкий: Ненаписанная автобиография
• Автор: Виктор Конецкий
• Издательство: Азбука-классика
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2006
• ISBN: 5-91181-077-8

Виктор Конецкий — любимый писатель нескольких поколений российских читателей. Он автор романа-странствия в восьми книгах «ЗА ДОБРОЙ НАДЕЖДОЙ», куда вошла путевая проза «Соленый лед», «Ледовые брызги», «Среди мифов и рифов», а также повести «Завтрашние заботы», «Третий лишний» и многое другое. Конецкий — автор книг «Камни под водой», «Кто смотрит на облака», «Эхо».

Конецкий — соавтор блистательных сценариев к ставшим культовыми кинофильмам, и среди них — «Полосатый рейс», «Путь к причалу», «Тридцать три».

В конце жизни Конецкий задумывал подготовить книгу на основе материалов своего архива, но замысел этот так и не был осуществлен.

Настоящая книга — попытка исполнить волю писателя. Попытка создать его посмертную «ненаписанную автобиографию».

Большая часть книги состоит из ранее не публиковавшихся рассказов, отрывков из дневников Конецкого, а также переписки и литературных заметок разных лет.

Вторая часть книги — это монтаж из отзывов писателей, критиков и читателей на прозу и сам «феномен Конецкого».

В приложении впервые публикуется литературный сценарий кинокомедии «Через звезды к терниям».

---

Да, заскорузла в нас уверенность в том, что наступание на собственное горло, умолчание — необходимы народу. А это — преступление перед народом и историей. Это хилость мысли и страх души, а не величие самоотречения, как считалось во времена Маяковского. Страшна участь Фадеева, который перекренил в политическую публицистику, будучи по природе художником, а не профессиональным политиком.

А попробуйте-ка устоять на ногах, решая для себя вопросы: нужна или нет сейчас литература беллетризованных проблем? Что важнее — сила художественной исповеди или смелость публицистического называния вещей своими именами? Следует ли художнику непосредственно вмешиваться в хозяйственно-экономическое мышление, когда общественное хозяйство достигло такой запредельной степени сложности?

Все нынче смертельно устали от лжи. Женщины устали от мужской, мужчины — от женской. Все вместе — от всемирной. И фантазии, сочиненности, выдуманности перестают воздействовать на читателя. Люди хотят доподлинности хотя бы в книге, если в жизни им суют ложь и в глаза, и в уши, и в нос, и даже в вены — уколы какой-нибудь глюкозы. И вот в англосаксонской литературе возник новый жанр фэкшн, соединивший «фэкт» (факт) и «фикшн» (вымысел). «В США ведущее значение приобретает автобиографический роман, который превращается в нечто среднее между саморекламой и самоанализом» (Лэш, «Культура нарциссизма»). Где граница между искренностью и откровенностью? Вот самый коварный вопрос, который я знаю в жизни. Ведь это различные вещи, хотя для автора мучительны одинаково.

«Ледовые брызги» — седьмая книга, написанная в этаком факто-фрагментарно-автобиографически-саморекламном жанре. Все вместе называется романом-странствием «ЗА ДОБРОЙ НАДЕЖДОЙ». В моем жанре фон, подмалевка должны быть абсолютно документальными, истинно — без дураков — правдивыми, остальное уж как получится. В таком жанре автор пытается обманывать читателя изощреннее. Не просто изображать Базарова, но, например, сообщить, что Базаров на самом деле был, явился в дом Виардо, дал автору пощечину, они подрались, потом помирились, нашли общий язык и вместе угодили в медвытрезвитель, который находился на углу улицы Жобера и Коньяк-Жей, недалеко от площади Пигаль. И вот к этому полезно еще приложить выписку из дневника супруга Полины, где тот злобствует по поводу происшедшего с Иваном Сергеевичем, которого, вообще-то, нежно любил всю жизнь. Наши критики слишком озабочены выяснением вопроса — писатели они сами или не писатели? — чтобы заниматься анализом современных прозаических жанров.

В новой книге рассчитываю главным образом на тех читателей, которые следят за мной давно, которым интересна жизнь и которых волнует море, морская работа. Отсюда необходимость продолжать плавать. И в этом году отработал навигацию в Арктике — это уже чисто для биографии…

Литература сейчас в растерянности — даже очень крупные таланты срываются в литературщину. Поколение мое стареет. Сверстники начинают покидать капитанские мостики. Морякам проще — им точку в морской судьбе медкомиссия ставит. По идее писатель, как балерина, должен сам уходить со сцены. Но писательство такая зараза, что так просто не закруглишься.

В книге много смертей и воспоминаний об ушедших раньше срока товарищах. Вечно себя перед ними в долгу чувствуешь. Так что по настрою «Ледовые брызги», пожалуй, печальнее других моих сочинений.

Литературное обозрение. 1987. № 3

10

В. Конецкий — В. Шкловский[28] Переписка (1963–1984)

Дорогой Виктор Викторович!

Прочитал книгу «Луна днем» (Лениздат, 1963.— Т. А.). Вероятно, Вы знаете, какая это хорошая книга.

«Повесть о радисте Камушкине», «Заиндевелые провода», «Две женщины» очень хороши. Пишу, пока, после радости, не зачерствела моя душа. «Две осени» и «На весеннем льду» мне не поверились. Но Вы очень хороший и печальный писатель.

Пусть Ваш талант принесет Вам радость.

Виктор Шкловский

21 октября 1963 года

Я печален. Ленинград у Вас замечательный. Новую Голландию, любимую мною, увидел снова.

Прогулки, судьбы, сны — все верное. В.Ш.

Телефон на конверте написал потому, что не поверил в название канала.

Виктор Борисович!

Сами, конечно, знаете, как редко и как счастливо получение таких писем, как написали мне Вы.

Волею судеб в стране нашей живет мало старших мужчин.

Мое поколение осталось без отцов очень рано. И тоску по старшему мужчине мы знаем почти все.

Для меня — Вы патриарх в литературе. И патриарх из того чрезвычайно маленького круга ныне живущих старших, которых есть за что уважать и о которых я не знаю ничего дурного.

Очень нужно слово старших, их похвала или ругань. Очень, очень, очень тяжело без этого. И самое интересное (несмотря на взросление по годам, свое собственное взросление), тоска по общению со старшим, знание о том, что старший за тобой наблюдает, не проходит и становится все более острым.

Совсем недавно я читал главы из Вашего «Толстого» и думал как раз о том, что сейчас пишу Вам. Поэтому письмо от Вас было особенно приятно мне.

Вы пожелали, чтобы талант мне принес радость. Очевидно, если Вы так говорите, у меня есть талант. Но кому и когда он приносил радость? А ее очень хочется. Видите, я, очевидно, вру сейчас. Вчера у меня была большая, настоящая радость от Ваших слов, а я кляну судьбу. Запутался. Простите.

Будьте здоровы, работящи, покойны.

Навсегда останусь благодарен Вам.

Виктор Конецкий

30 октября 1963

Ленинград

P. S. Название канала — правильное. Это бывший Адмиралтейский канал. А номер кв. не 19, а 6.

Дорогой Вика!

По способу написания письма Вы видите, что книга прочитана внимательно. Книга очень хорошая. Обложка с трезубцем, соединяющим мифы и рифы, несколько замысловата («Среди мифов и рифов». — Т. А.). Книга же пронзает не буквы, а сердце. Книга полна печалью морского блужданья, когда товарищи и случаи штрихуют мир человека.

Характеры людей и автора разноформатны, а не сближены, и это очень хорошо. Коробка корабля и затаенная, подавленная эротика внятны. Народы взяты с краю, так, как видит их матрос. Море дано влюбленно, а каждая любовь — трагедия со многими актами, довольно привлекательными, и многоверстными антрактами, когда надо беречь коробку, терпеть ветер, тоску и непонимание.

Люди разговаривают друг с другом через отверстия портов. Мы все (и сухопутные) так живем. Мы говорим от себя, а нас воспринимают, как будто наши слова стираются.

Вы очень хороший и уже большой писатель.

История кораблекрушения и все рифы сделаны вами заново. Тут исписался карандаш… Очень хороша Сардиния, Маврикий и Англия, пахнущая с краю мочой.

Какая трудная жизнь у нас.

Я уже хожу. Рана, натертая гипсом, прошла. Кости молоды, но дороги наши старые, а почта жизни — сурова.

Моя первая жена, мать моих двух детей, двадцать лет не давала мне развода, я дошел до Президиума Верховного суда. Только сейчас ко мне приходил внук, которого я люблю, как отец. Дочь берет меня с опасением, как ручную гранату. Наше спасение только в нас самих, в ветре, который нас несет, сохраняя принудительную молодость. Она потом тяжела, как доспехи. Собачки, кошки и маленькие медведи, а также женщины на корабле у Вас поняты точно и хорошо. Где берег нашей страны, где порты, где счастье.

Пить, Вика, надо, соразмерив голод, лед, походы, казармы… Отнеситесь к себе так, как люди к книгам. Пожалейте человечество.

С Новым годом, друг.

Виктор Шкловский

26 декабря 1972

Дорогой Виктор Борисович!

Я закончил расшифровку Вашего письма и сделал машинописную копию. Теперь я занят составлением графологического словаря «шкловского языка» — этот труд я посвящаю пятидесятилетию нашего Союза.

Дорогой Виктор Борисович, Вы пронзили мне душу, сказав: «Книга полна печалью морского блужданья». Ради того, чтобы сказать об этом, и писалась книга. И если Вы это отметили, то теперь мне наплевать на любых критиков. И я буду больше беречь и уважать себя.

Посылаю Вам «Ленинград». Думаю, вы уже и забыли, что был такой номер, — с Вашими авиационными фото. Я нашел журнал за два часа до Нового года. Я человек суеверный и считаю, что эта моя находка Ваших молодых изображений в канун Нового года — хорошая примета.

Для меня год начался хорошо: я нашел хорошую уборщицу. Ее зовут Мария Ивановна. Она стоит семь рублей в день каждую среду. И она уже надраила мне кухню, которая раньше напоминала конюшню. И это я считаю хорошей приметой для себя.

Самое дурное — ночи, когда бессонница.

Подтвердите, пожалуйста, свое намерение ехать в Ялту на март — апрель−май, чтобы я мог решительно подавать заявку на путевку, ибо пока я это не сделал.