Вионор Меретуков - Лента Мебиуса

• Название: Лента Мебиуса
• Автор: Вионор Меретуков
• Жанр: Русское современное
• Год: 2009

Это повествование о нравственных поисках человека, для которого постижение мира становится главным делом жизни.

Действие романа происходит в наши дни. В центре романа – фигура короля, правителя некоего карликового государства, расположенного на юго-западе Европы.

Да, хочет сказать автор, человек живет в мире абсурда. Человек тщится навести в мире хоть какой-то порядок, правда, ему это почти никогда не удается. Но мир людей был бы куда катастрофичней и безобразней, если бы некоторые из нас не пытались развернуть его в сторону Добра.

Автор избегает назидательного тона. Он не школьный учитель и не священник: не дело писателя изводить читателя рацеями и наставлять на путь истинный. Хорошо, если при чтении романа читатель пару раз задумается, первый раз – зачем родился, второй – зачем живет; если это произойдет, автор будет считать свою задачу выполненной.

---

– У меня были интеллигентные родители. Они хотели, чтобы я стал скрипачом…

– Да, я помню твоих интеллигентных родителей. Папа у тебя, помнится…

Нежное лицо графа становится пунцовым.

– Ваше величество!..

– Чего же ты стесняешься? Хорошим портным был твой папаша Исаак Нисельсон, упокой, Господи, его душу… А ты вон в графы вылез… Не обижайся… Это я так, для разговора, ты ведь знаешь, я тебя ценю и люблю… М-да… Ладно, иди, зови своего Закса…

…Король подходит к окну. Ограниченная королевская власть… Ее настолько ограничили, что он чувствует себя связанным по рукам и ногам. Ничего нельзя!

Ему вдруг в голову пришла совершенно дикая мысль: он подумал, что страшно похож на слона из зоопарка. Король не так давно посетил армбургский городской зоопарк, где, стоя на высокой обзорной площадке, наблюдал за обедающим африканским слоном. Слон шастал, шастал по покрытой серой пылью вольере, пока не оказался внизу, прямо под ногами короля, и, с тяжким вздохом привалившись к ограде, надолго закрепился там, и Самсон мог спокойно наблюдать, как гигант машет нелепым поросячьим хвостиком и хлопает ушами, как, ломая хоботом свежие ветви, ловко отправляет их себе в нежно-розовую пасть, как тяжело переминается и, продолжая подпирать ограду, медленно-медленно переносит массу своего огромного тела с одной ноги на другую…

Глядя на ноги-тумбы, король вспомнил, что раньше ноги убитого африканского слона чернокожие аборигены запекали целиком в песке, и это считалось у них лакомством. Говорят, уплетая слоновью ногу, дикари не брезговали ногтями…

Глядя на деловито жующее животное, на всю эту гору мяса, король подумал о том, как не рационально тратит слон те колоссальные силы и энергию, которые вложили в него Бог или Природа. Стоит, переминаясь с ноги на ногу, и часами глодает какую-то дурацкую палку, дабы поддержать силы, необходимые для того, чтобы не подохнуть в этом рае для невольников…

Поди, в глубинах его громадного мозга сохранились воспоминания о том времени, когда он, маленький слоненок, рожденный влажной ночью под яркими экваториальными звездами, чуял, что мир огромен, что он не ограничен рвом с гнилой водой и неодолимой каменной стеной, утыканной острыми кольями, а простирается далеко-далеко, за дрожащий в горячем воздухе горизонт. Там, в бескрайней жаркой саванне, в какую сторону ни брось взгляд – всюду свобода…

А здесь, в мире людей, нет свободы ни зверям, ни самим людям…

Король ограничен в своих действиях, будто он не король, а какой-нибудь бесправный портовый грузчик. Да что грузчик, как самый последний нищий в королевстве!

Все, все, все решают министры и парламент…

Правда, на каждом серьезном государственном документе должна стоять подпись короля, без этого документ не действителен, но король этим своим правом – правом вето – почти никогда не пользовался и всегда, немного поворчав, подписывал всё, что ему подсовывали.

Этим, кстати, он освобождал себя от необходимости что-то решать… Ах, как это прельстительно – ничего не делать, не задумываться и не отягощать себя заботами о благе государства!

И как это по-русски! Ведь по линии матери, королевы Виктории, Самсон Второй находится в родстве с российскими царями…

Те хоть и были изрядными немцами, но русской лени за столетия сидения на российском престоле накопили предостаточно.

До поры до времени русским царям это сходило с рук, выручали удачно складывавшиеся обстоятельства и умные советники. Но при царе Николае Кровавом, слабом, бесцветном правителе, совершенно равнодушном к судьбам своих подданных, фортуна, наконец-то, повернулась к монархии задницей.

И придурковатого императора, верившего, подобно дремучей деревенской бабе, всяким колдунам, безграмотным прорицателям и прочим проходимцам, расторопные большевички предали суровой казни, и от помазанника Божьего не осталось ни рожек, ни ножек. Правда, в конце концов, после многолетних поисков, чьи-то косточки всё же нашли. Русские, радуясь и ликуя, признали их царскими и торжественно предали земле…

Король Самсон вспоминает, что читал в какой-то газете сообщение о причислении императора Николая Второго клику святых… Непонятно, чем руководствовалась Русская православная церковь, когда принимала столь ответственное – перед памятью других нормальных святых – решение…

Причислить к лику святых полуидиота, руки которого по локоть в людской крови…

Признать святым великомучеником негодяя, бестрепетно положившего на полях сражений миллионы своих сограждан и бездарно проигравшего войну, а потом и вообще к чертям собачьим просравшего великое государство, это, конечно, смелое решение. Тут надо иметь известное псевдорелигиозное мужество… Либо, что кажется более вероятным, быть таким же бессмысленным и беспринципным идиотом, каким был покойный император…

Странные, право же, люди, эти русские…

Король, мысленно прогулявшись по истории, возвращается к началу раздумий… На чём он остановился? Ах, да, на том, что он формально может отвергнуть любой закон, может не подписывать любой документ, который ему чем-то не понравится. Это, что бы там ни говорили, большая привилегия. В Англии, например, у королевы и этого нет…

И все же, как это немыслимо мало!

«Как я мог так жить столько времени?» – спрашивает король сам себя.

Этот вопрос он начал задавать себе с тех пор, как его провозгласили королем. Это когда толпы обезумевших от пьяного восторга асперонов с криками «Король умер, да здравствует король!» штурмовали армбургские кабаки, а потом, нажравшись до блевотины дарового рома, всю ночь бороздили просторы асперонской столицы, держа над головами портреты Самсона Второго, юного короля, только что взошедшего на престол.

«Как я мог так жить…»

«Когда был жив поганый братец Людвиг, я был на вторых ролях. Я и сейчас на вторых ролях… А на первых – такие, как Берковские и прочие, у кого карманы раздулись от денег».

«Пока Людвиг не совершил свой единственный в жизни подвиг, неосмотрительно набив брюхо незрелыми сливами, я был братом номер два, я был братом второго сорта. И это всем казалось нормальным. Братом первого сорта мог быть только Людвиг. Для него это было так же естественно, как видеть солнце над головой. Он был высокосортным по праву первородства. От меня не ждали ничего – ничего! – чего были просто обязаны ждать от Людвига. Я должен был знать свое место, место во втором ряду. И от меня требовали понимания и спокойного признания этого. Это значило, что брат первого сорта, прыщавый Людвиг, первым получал все, включая черепаховый суп за обеденным столом и ордена, которыми в соответствии с вековой традицией члены королевской семьи награждались с малолетства. Со смертью Людвига автоматически освободилось место брата первого сорта, и состоялся мой переход в другую категорию. Померев, Людвиг, сам того не желая, как бы приколол мне на задницу ценник, недвусмысленно указывавший на мою высокосортность. И так уж вышло, что в новой для себя весовой категории я оказался единственным бойцом. Соперников у меня не было. Я мог стать победителем без боя».

«Рефери уже поднимал мою руку, чтобы провозгласить чемпионом, когда король и королева, после неожиданной смерти главного преемника некоторое время пребывавшие в отупелом замешательстве, пришли в себя и ринулись в бой. Я не принимался в расчет. Они даже и мысли не допускали, что я могу заменить старшего и любимого сына. И, понятное дело, никто не собирался вызывать меня из Парижа».

«Об их желании поправить дело и заиметь еще одного наследника, взамен обожравшегося сливами, говорят их бурные занятия любовью. Мои весьма и весьма немолодые родители, на пару им тогда было уже больше ста тридцати лет, принялись предаваться любовным утехам с таким неуемным безумством и бесстрашием, будто они последние люди на земле и от них зависит, наступит завтра конец света или с этим концом можно слегка повременить».

«Теперь-то мне понятно, что они нуждались в полноценном наследнике, таком же предсказуемом и понятном, каким был их безвременно подохший сыночек. И если бы не проклятые сливы, король и королева могли жить в абсолютной уверенности, что после их смерти монаршую корону не закатят под кровать, где она найдет упокоение рядом с вонючим ночным горшком, как это и произошло на самом деле, а возложат на достойную, предсказуемую и высокородную голову».

«В качестве наследника я их не устраивал. Тогда я не мог понять почему. Много позже, когда родителей не стало, мне открылось, что основной причиной моей непригодности была не их нелюбовь ко мне, а нечто эфемерное. Они своим звериным, идущим из глубин средневековья инстинктом чувствовали, что я не подхожу к роли короля Асперонии, что я человек другой породы».

И поэтому они трудились, не покладая рук, если это выражение уместно, успев за месяц развалить три деревянные кровати… Заметим, что все это время престарелые супруги почти не покидали пределов королевской спальни.