Вионор Меретуков - Лента Мебиуса

• Название: Лента Мебиуса
• Автор: Вионор Меретуков
• Жанр: Русское современное
• Год: 2009

Это повествование о нравственных поисках человека, для которого постижение мира становится главным делом жизни.

Действие романа происходит в наши дни. В центре романа – фигура короля, правителя некоего карликового государства, расположенного на юго-западе Европы.

Да, хочет сказать автор, человек живет в мире абсурда. Человек тщится навести в мире хоть какой-то порядок, правда, ему это почти никогда не удается. Но мир людей был бы куда катастрофичней и безобразней, если бы некоторые из нас не пытались развернуть его в сторону Добра.

Автор избегает назидательного тона. Он не школьный учитель и не священник: не дело писателя изводить читателя рацеями и наставлять на путь истинный. Хорошо, если при чтении романа читатель пару раз задумается, первый раз – зачем родился, второй – зачем живет; если это произойдет, автор будет считать свою задачу выполненной.

---

«Почти» потому, что в мире людей всегда должна существовать некоторая разумная и справедливая диспропорция, отдающая предпочтение тому, кто по прихоти Фортуны родился в рубашке. Хорошо, если в шелковой, с королевским вензелем…

Конечно, можно было бы обратиться к услугам легкомысленной красавицы Лизхен. Но у той, на беду, муж вчера вернулся, два года по походам. Прекрасный офицер, моряк, служит на эсминце «Кракатау». Известное дело, истосковался без молодой-то жены, ссскотина… Набросился, поди, как зверь какой… И понять его можно. Лизхен просто очаровательна… Грудь, шея, бедра – чистый мрамор. Вот бы услать снова этого мужепеса куда-нибудь подальше… Но на то время нужно. А баба нужна сейчас… А впрочем, черт с ними, с бабами… Хотя у Лизхен такая грудь, ах, какая у нее грудь!..» Король скребет пальцами живот и опять вздыхает…

Не уснуть… Король вертится, кряхтит по-стариковски, хотя до старости еще далеко, ох, как далеко… Он кряхтел, сколько себя помнил, то есть всегда… Даже в детстве…

Мать, королева Виктория, царствие ей небесное, корила его за это недетское кряхтение и ставила ему в пример старшего брата, краснорожего, прыщавого Людвига, принца Остбакского, который не кряхтел даже после обильного ужина или занятий фехтованием. А чего его ставить в пример-то? Дрянной, надо сказать, был братец. Драться любил, все норовил, гаденыш, ударить исподтишка, особенно обожал лягаться… Все в яйца метил, паскуда… И, как правило, попадал… Отъявленная скотина… Словом, весь в отца…

Впрочем, крепким здоровьем старший братец не отличался и окочурился, слава Богу, еще в молодости, обожравшись в королевском саду зелеными сливами до заворота кишок. Так что, кряхти, не кряхти, конец один…

Лечил этого неосмотрительного плодоовощного гурмана, естественно, лейб-медик Краузе. Хорошо лечил, ответственно и активно, не жалея сил. Одних клистиров было поставлено… Но братец все равно помер. Что наводит на размышления…

Причем помер Людвиг в страшных мучениях. Не помогли ему ни клистиры, ни рвотное…

«Орал, говорят, поганец, так, что во всем Армбурге было слышно… Господи, что я говорю, – ужасается король. – Что я за человек? Помню только плохое. Ну, лягался Людвиг. А кого ему еще было лягать, как не младшего брата, который вечно путался под ногами».

А ведь почти выветрился из памяти случай, когда Людвиг спас его от смерти.

Это произошло в королевском саду, когда Самсону было годика три. Играл мальчуган в мяч. И не заметил, как оказался рядом с ямой, вырытой рабочими под фундамент летнего павильона. Строительство павильона по какой-то причине приостановили, а ямы остались. И вот в одну из них, полную дождевой воды, и угодил малыш. Яма была прикрыта куском картона. Кем? Почему?

С какой целью?.. Слабый крик Самсона услышал Людвиг. И спас младшего брата, когда тот уже начал пускать пузыри. Спас и тут же надавал пинков. А на следующий день лягался, как обычно.

Самсону и сейчас кажется, что спас его Людвиг только для того, чтобы было кого лягать…

«Давно это было, – мысли короля плавно перелетают в другие времена. – Ах, как давно! Еще до войны с соседней Ваганией, за три страшные недели унесшей тысячи асперонских жизней… Где сейчас души этих несчастных? В каких горних высях? Скольких добрых работников лишилась тогда страна! Скольких учителей, телефонистов, летчиков, крестьян, инженеров, врачей, моряков, почтальонов, бухгалтеров, артистов, художников, поэтов, шоферов, цветоводов, официантов…»

Особенно много почему-то полегло официантов. Остались какие-то нерасторопные, нескладные. Подать толком ничего не могут… То у них с подноса фужер с шампанским поедет и брякнется об пол, то большой палец утонет в тарелке с супом…

Уж лучше бы на войне перебило побольше врачей. Толку от них… Только и знают, что градусниками задницу буравить да потчевать слабительным по любому поводу…

Или поэты, вон их сколько развелось, не повернешься… И все сочиняют, сочиняют…

Глаза подкатят и, блея, читают свои вирши, слыша только себя… Воспользовались тем, что монарх из соображений экономии распустил цензурный комитет, и увлеклись новой, как им кажется, формой… Мыслей нет, одна форма… Да и прозаики не лучше. Соберутся стаей, это у них называется литературным клубом, и давай друг друга нахваливать. Ты, старик, гений… Да и ты тоже, старик, гений! Все сплошняком у них там гении… Талантом числиться у них как-то не принято… Тьфу! Пожалуй, надо бы опять учредить цензуру…

А театр?..

Если бы не трагедии Шекспира и спектакли по пьесам самого короля, театры пришлось бы закрыть…

Ах, уровень, уровень… Кстати, уровень общественного сознания должен поддерживать сам народ, причем лучшая его часть, лучшие люди… А какие сейчас люди? Не люди, так – людишки… Вообще, надо признать, приличный народ совсем перевелся… Осталась какая-то шушера…

Кроме того, понаехало в столицу несметное множество какого-то беспородного быдла из глубинки. В грудь себя бьют, мы, дескать, и есть настоящие аспероны! Свои правила завели, свой стиль… Дома каменные понастроили, с башенками… Ездят исключительно на «мерседесах». Этот сброд считает себя сливками общества, цветом нации… Ох-хо-хо…

Но больше всего бед, конечно, принесла война… А все предшественник его, папаша, старый дурень король Иероним Первый. Обожал повоевать!

Вот и навоевался. Народ который год одними сухарями питается. Хлеб печь некому! Всех истребила проклятая война… Не за кого выдать замуж красавицу дочь, принцессу Агнию. Да и соседи смотрят чертом. О Карле, короле Вагании и говорить нечего… Одна контрибуция… Да и тип он пренеприятный, этот Карл. Как ни позвонишь, отвечают – спит…

Другое дело король Нибелунгии, славный Манфред… Но как заманить этого осиянного Богом прожигателя жизни за пиршественный стол? Все изгадил проклятущий папаша, Иероним Первый, которому народ, не найдя в короле ни одной запоминающейся черты, кроме способности трахаться без передышки, дал прозвание Неутомимый…

«Как чумы боятся меня соседи. Думают, что я, король Асперонии Самсон Второй, такой же негодяй, каким был мой отец…» Король, ворча, переворачивается на другой бок.

А Манфред! Ах, какой он, по слухам, милейший человек и приятный собутыльник! Рассказывают, что и пить он мастер удивительный! А как божественно начинается у него утро! Пьет он, правда, только вино, но закусывает его с таким азартом, будто пьет водку.

Как пронется, серебряный поднос с вином и закусками уже тут как тут. Он безотлагательно два стакана – необходимо подчеркнуть: два! – вытянет, заест маринованной селедкой или ломтиком карпаччо с пармезаном, потом слуги отнесут его в паланкине – завел он у себя такой приятный обычай – куда-нибудь поближе к полянам с шелковой травой…

А там уж и ручей хрустальный журчит, будто его запускают специальные лесные механики, и птички разные цеперекают… Благодать! Там, на лоне природы, Манфред обожает проводить счастливые часы в обществе хмельных красавиц и лихих друзей…

И любой на его месте поступал бы так же! Что и говорить, природа в Нибелунгии не чета асперонской. В Асперонии всё долгий-долгий, почти нескончаемый песчаный берег, который утюжат волны Асперонского моря. Никто не спорит, пляжи прекрасные, песчинки – форменное золото, песок пушистый, мягкий, теплый. Голову запрокинешь, а там, в сумасшедшей вышине, сосновые кроны точно летят в блистающем бирюзовом небе… Словом, курорт. Но из них, из пляжей, состоит почти вся страна, а что это за страна такая, если, куда ни глянешь, кругом один сплошной пляж?.. Генералы жалуются: танковые траки вязнут в песке. Какие уж тут учения?

А в Нибелунгии горы, покрытые мохнатым синим лесом и альпийскими лугами, на равнинах бесчисленные березовые рощи с райскими полянами. Грибов!.. Река, правда, неширокая, но красоты редчайшей! И называется Герона! Ну, как, скажите, среди этакой волшебной красоты не сделать шаг навстречу душе, рвущейся к Прекрасному, и не утолить жажду клокочущим пенным вином и не выпить третьего стакана?

И он, славный эпикуреец Манфред, пьет, говорят, и третий стакан, и четвертый, и пятнадцатый, а как налижется, для любовных игр у него всегда наготове целый выводок обученных разным интересным штучкам шлюх со всего света, которых специально для него подбирает денщик, такой же законченный пропойца и развратник, проныра из простых по имени Фриц.

И нет надобности Манфреду скрывать свои привычки, привязанности, порывы и слабости… Не женат он, счастливец… И потому на райских полянах прекрасной Нибелунгии неустанно звучит вечная песнь любви и нескончаемой рекой льется животворное вино.

Перед мысленным взором короля возникает кубок с вином, он непроизвольно делает глотательное движение, ему даже чудится дивный вкус бурлящего, как гейзер, терпкого вина, пахнущего солнцем и лозой, привезенной столетия назад с горных склонов Калабрии.

Да, помнил он вкус этого восхитительного напитка, до войны у отца были несметные запасы вина, и в просторных подвалах хранились исполинские винные бочки, и уходили в глухую, прохладную даль подземелий стеллажи с пыльными бутылками, и он, Самсон, тогда юный принц и наследник, пивал его в тайне от всех, и, сидя на винном бочонке, в мечтах уносился в будущее, пламенно веря, что когда-нибудь побывает в краях, где крестьяне этим солнечным вином беспрестанно утоляют жажду, а путнику, пожелавшему остаться у них на ночь, чуть ли не насильно вливают его в глотку…