Лидия Сычёва - Время Бояна

• Название: Время Бояна
• Автор: Лидия Сычёва
• Издательство: БУКИ ВЕДИ
• Жанр: Публицистика
• Год: 2011
• ISBN: 978-5-4253-0172-7

От автора.

В 2002 году в Челябинске вышла моя книга «Тайна поэта», посвященная жизни и творчеству Валентина Сорокина. Мне казалось, что я закрыла тему, и добавить что-то принципиально новое к этому исследованию будет сложно.

Но с того времени написано и опубликовано несколько книг о Валентине Сорокине — «Беречь Россию не устану…» Юрия Прокушева, «Красивая мудрость слова» Николая Захарова, «Культовый поэт русских клубов Валентин Сорокин. 15 тайн русского сопротивления» Александра Байгушева; вышел в свет очерк Анатолия Белозёрцева «Журавлиная высь» (в сборнике «Священного призвания огонь»). В литературной периодике то и дело вспыхивала полемика по поводу творческой и общественной деятельности поэта. У Валентина Сорокина выходили новые книги, его стихи публиковались в «Литературной газете», газете «Завтра», «Нашем современнике», «Московском литераторе», «Приокских зорях», «Подъеме», «Слове», «Литературном меридиане» и многих других изданиях. Жизнь шла своим чередом и получала отражение в очерках и эссе, интервью и статьях, прямо или косвенно посвященных творчеству поэта. Мои новые работы по данной теме были напечатаны в журналах «Москва», «РФ сегодня», «Поэзия», «Молодая гвардия», «Полдень», «МОЛОКО», газетах «Танкоград», «Литературная Россия», на сайтах АПН, «Русская народная линия».

Так родилась книга «Время Бояна». Надеюсь, она будет интересна всем, кто любит русскую поэзию и художественное слово.

---

— Ничего. Но сделано холодно. Читатель это чувствует, а значит, когда поэт писал, он был бесстрастным! И так ли важна сия информация?

— Лишь я один — ни сено, ни солома,
И видит Бог, нигде не состоял.
Но вырван был поэзией из дома
И вот… музейным экспонатом стал.

— Плохо это! Игорь Тюленев — человек честный, умный, он учился у нас на Высших Литературных курсах, занимался в семинаре Юрия Кузнецова. Но понимаете, в чем дело: у одного душа кричит, прекрасный язык, голос прекрасный, а совершенство техническое, как говорится, техника стиха, ему не дается. Слово его хромает, ритм хромает. Так вот, лучше его читать! Знаете, лучше смотреть на усталого скакуна, усталого коня с печальными глазами, чем на огромного, дурного бугая.

Игорю захотелось сказать, что он поэт, что он отличен от других выпускников, хоть и попал в школьный музей. Стихотворение сделано технически громоздко — будто это телега, свободно пущенная с горы. И вот она тарахтит вниз — без хозяина и без коня. Ну что же, такие стихи имеют право на существование. Особенно много их было в эпоху индустриализации и военной поры.

— Прочитаю еще одно короткое стихотворение:

Лишь эту землю
Признаю одну
Не только потому,
Что здесь родился,
Я с ней своей кровью
Поделился
Когда в ней хоронил
Свою родню.

— Хорошо. Крепкие стихи, только не надо было рифму терять. «Одну» и «родню», это все-таки рифма, как бы вам сказать… Придавленная полутрезвым сапогом. Фрукт лежит на асфальте, человек наступил, и яблоко лопнуло. А не надо этого делать! Поэт должен быть красивым и в действии, и во фразе.

— Еще одно стихотворение на эту же тему. Эпиграф: «46 Тюленевых из нашей округи геройски пали на фронтах Отечественной, в том числе и мой родной дядя Федор Иванович».

46 Тюленевых в округе
Защищают Родину мою.
46 царя-грузина слуги,
Я их всех по ликам узнаю.

— Молодец! Посмотрите, когда душа искренна, она независима от равнодушия. Мало ли чего я хочу сказать, но если душа моя равнодушна, если она меня не окликнет, я и скажу бесстрастно. Люди прочтут стихотворение и подумают: «А зачем он это написал?» Посмотрите, от одного эпиграфа плакать охота!.. Это строфа изумительная!

— Дальше:

Вот иду согбенный по погосту,
Тот и этот — вся моя родня.
Защищать Отечество не просто
С той поры до нынешнего дня.

— Хорошо! Он говорит, и куда денешься от его горя, от его признания, от доверчивости его! Он нас не знает, мы ему чужие; допустим, он в поезде едет, или по тропе шел, мы встретились, закурили, или за чаркой с ним сели, и вот он говорит о своем чувстве, о своем горе… А после ты подумаешь: какой умный мне человек повстречался! Молодец. Но пусть уберёт «попо» в первой строчке…

— Продолжу:

Я один фамилию размножил,
Вешками расставил по стране.
С вами 46 я жизней прожил,
Ваша слава остается мне!

— «Размножил»… Это же не ксерокс, не надо было ему так говорить! Но все равно молодец. Я, конечно, очень суровый человек, и молодой поэт может осерчать: «Да пошел он подальше, подумаешь, учит!» Но когда он будет такой же опытный, как я, он скажет: «А Василич-то был прав!..»

— С криками: — За Родину! За Сталина!
Падала убитая родня.
Нынешними всё на горца свалено
Значит и на вас, и на меня.

— Я, конечно, далек от того, чтобы обожать Ленина или Сталина. И не все их имена выкрикивали. Нужно поэту иметь расстояние между собой и ними. И помнить, что на этом расстоянии стоит мать, а за нею Мать-Богородица, а за ней Иисус Христос, а там отец твой, брат твой, а там — могилы родные. Если человек этого не помнит, он или балда, или слепец. А Игорь Тюленев это понимает, молодец, если глубже поймет.

— И заключительная строфа:

Но идет народная стихия,
Словно искра Божьего огня!
46 Тюленевых в России,
46 Тюленевых и я!

— Молодец Игорь, молодец! Сегодня я рано проснулся и думал об Александре Блоке. У него очень много стихов, которые летят, как веселые листья. Вроде бы пролетели, и всё, осени ещё нет, лето ещё не созрело, а они откуда-то взялись, сорвались на ветру и летят… Человек посмотрел на них и забыл. Потому что впереди ещё все будет золотое перед тобой: трава будет на цыпочки подниматься, птицы будут плакать от радости осени, где золотая заря всплывет над нами, и над очами нашими, и над крестами нашими… А листья — улетели.

Такими у Блока были юношеские стихи. И подобные стихи можно найти у каждого поэта, даже у Пушкина — некоторые его ранние произведения были очень наивны. Я говорю это к тому, что поэт и не обязан каждое стихотворение выдавать сильным. Это и не получится. Но стихотворение технически должно быть опрятно. А страсть, глубина, трагичность, звездное ощущение радости — всё это иногда даже и от поэта не зависит. Но один поэт напишет десять, а другой — пятьдесят звездных стихотворений. Значит, Христос больше его любит, чем других и присылает ему это состояние. И говорит: на тебе, Вася, на тебе, Саша, на тебе, господин Пушкин. Ну что же делать, Бог дарит!.. Потому мы прощаем Игорю Тюленеву первое слабое стихотворение, а за это, очень искреннее, благодарим… Хотя, всё равно, «размножил», ну что это такое?! Я вот сейчас сижу, на мне темный костюм. Вдруг посмотрел — на нем белая пуговица. Да ведь с ума можно сойти! Так и это.

— Прочту еще одно стихотворение из этой книги.

Ночное. Детский бег коня,
Луна, как лаз в Эдем.
Но там еще не ждут меня,
Туда приду я с чем?

— «Лаз» — плохо. Эдем — это же не сарай! Сегодня у нас есть такие, извините за выражение, ночные кабаре, с условным девизом: «Не желаете ли отдохнуть в сумерках?» Туда может быть лаз, допустим, через второй этаж, если есть милиционер знакомый или Лужков подъезд не отремонтировал. А Эдем это Эдем, и там все было сделано по тем временам прочно. И даже после наших несогласий с Богом, порчи и прочего всё осталось в камне и в ажуре. Лаза там не было, в этом он может не сомневаться.

— Строгий вы человек… Продолжаю.

С губной помадой на щеке,
С бутылкою в одной руке
И со стилом в другой,
Сказав Петру: «Я — свой!»

— Пока не свой, — промолвит Петр,
И я скажу в ответ:
— Да, я с тобой согласен, Петр.
Мне дорог этот свет!

— По логике и по совести, так мы скажем, это ведь очень правильное стихотворение. Оно — протест против эдемной «перестройки» и против «телохранителей» этого здания, начиная с президентов, с премьеров, ну и кончая чеченами, боевиками. Честное стихотворение. Но оно не имеет того крика, вздоха того, какой должен быть, и который стихотворение сделал бы глубже. Я заметил такую вещь: всё, что глубоко, всё трагично. Бывает человек смолоду очень легковесный — всё хохочет. А бывает, что человек смеётся с такой грустью, что ты, беседуя с ним, умнеешь. То есть все эти неисчислимые цвета наших чувств, расчувст, подчувств, надчувств, они — безбрежны, почти неуловимы. А в русском народе еще говорят: смех сквозь слезы. Это же не зря сказано!

Игорь взял очень трагические темы. Он переживает за наш житейский бардак, когда унижена женщина, унижена любовь, красота унижена. Ну что ж, по Сеньке и шапка, будь здоров, будь на уровне этой трагедии! Но я возвращаюсь снова к принципу возникновения темы, образа и к возможности красиво, вдохновенно сказать об этом, или о спокойствии, которое помешает это сделать. Желание и тема, посетившая тебя, и даже нарисованный образ этой темы — далеко еще не воплощение твоих чаяний. И здесь самообман — частый гость: как бы обязанный всеми посетившими тебя возможностями, ты забываешь о главном — о неизбежной стихии, о безбрежном чувстве. Бывает такое состояние, что говоришь не ты, не ты, а кто-то другой — очень умный, страдающий и сильный. Вот какой-то заревой ком подступил к твоему сердцу и выразил тебя! Игорю Тюленеву надо очень следить за появлением под его сердцем желанием сказать и за тем, чтобы это желание было объято огнем вдохновения, которое бы выразило самого поэта.

Игорь Тюленев человек хороший, поворотливый, с умной тревогой в глазах. Вот так вот я о нем думаю…

О РАЗДУМЬЯХ ПОЭТОВ

— В прошлой нашей беседе мы говорили о том, что значит Есенин для русских. Но мне кажется, что ваша поэзия ближе к блоковской традиции…