Александр Фурсенко - Адская игра. Секретная история Карибского кризиса 1958-1964

• Название: Адская игра. Секретная история Карибского кризиса 1958-1964
• Автор: Александр Фурсенко
• Издательство: Гея итэрум
• Жанр: Публицистика
• Год: 2001
• ISBN: 5-85589-046-5

Книга российского и американского историков освещает наиболее драматический период «холодной войны» — Карибский кризис, когда человечество стояло на грани ядерной катастрофы. Основанный на ранее скрытых за семью печатями материалов архивов США и СССР, включая документы Н.С. Хрущева, его ближайшего окружения и КГБ, — это первый полный отчет о самом опасном противостоянии великих держав во второй половине XX века.

Шаг за шагом, день за днем в книге показан путь к роковому дню 22 октября 1962 года, который мог стать последним в истории человечества.

---

Хрущев объявил, что защита от американских У-2 становится приоритетным направлением операции. В первоначальном плане приоритетным считалась только сама по себе установка ракет на Кубе. Хрущев предложил первыми направить на Кубу ракеты ПВО, легендарные СА-2 с тем, чтобы любой американский самолет-разведчик был сбит прежде, чем он сможет засечь сооружение пусковых установок на самом начальном этапе{36}.

Восемьдесят пять судов, которые должны были доставить людей и оборудование, были рассредоточены по 6 портам, начиная с Севастополя на юге Крыма до Североморска, в районе Мурманска, на севере{37}. На этапе погрузки для сохранения секретности никто из капитанов не знал, куда направляется груз. Каждому из них был вручен запечатанный пакет, который хранился в сейфе и подлежал вскрытию в присутствии сопровождавшего судно представителя КГБ в открытом море, после выхода в Атлантику. В пакете был приказ идти на Кубу. Инструкция предписывала капитанам предпринять все возможные меры, чтобы уйти при попытке атаковать корабль или высадиться на его борт. Если бы такие меры не дали результата или оказались невозможными, они должны были «уничтожить всю документацию, содержащую государственную и военную тайну», и в случае очевидной попытки иностранной группы захватить судно и его груз, «капитан и командир группы военных, находящихся на борту, обязаны принять меры, чтобы обеспечить безопасность людей и потопить судно»{38}. Некоторым капитанам было также сказано, что в случае поломки в открытом море и необходимости просить помощи они должны объяснять пришедшим на помощь иностранным морякам, что они везут автомобили на экспорт{39}.

Даже вновь назначенный командующий советского военного контингента на Кубе был замаскирован другой фамилией. Посмотрев на паспорт, подготовленный для него, генерал Иса Плиев воскликнул: «Что это? Это, должно быть, какая-то ошибка!» Фотография была его, но имя было не то. «Я не Павлов», — сказал он{40}.

Решение Президиума ЦК от 7 июля по кандидатуре генерала Плиева, которому был дан псевдоним «Павлов», было неоднозначным. Плиев был артиллеристом. Наиболее очевидной кандидатурой считался командующий ракетными войсками на Украине и в Белоруссии генерал-лейтенант Павел Борисович Данкевич, под командованием которого находились ракетные дивизионы, направленные на Кубу{41}. Но Хрущев решил поставить заслон любым подозрениям относительно его планов в отношении Кубы. Выбор фигуры, столь очевидно связанной со стратегическими ракетными войсками, как Данкевич, ослабил бы прикрытие операции на Кубе. Была и Другая причина, почему выбрали Плиева. Он был героем войны, его лично знал Хрущев, и он был дружен с министром обороны Малиновским. Его военная карьера началась еще в годы гражданской войны в России. Незадолго до этого в качестве командующего Северо-Кавказским военным округом Плиев привлек внимание Хрущева энергичными действиями по подавлению беспорядков в Новочеркасске. Хрущев чувствовал, что может доверять этому человеку, и, пользуясь своей властью, назначил Плиева командующим советским военным контингентом на Кубе{42}.

Из Генерального штаба Плиев получил приказ вылететь на Кубу 10 июля во главе инспекционной группы. Председатель Совета министров Хрущев только что одобрил количество ядерных ракет и численность подразделений сопровождения. Однако план составлялся в такой спешке, что на Кубе не были определены места развертывания ракет{43}. Москва возлагала на Плиева ответственность за быстрые действия. В полученных им инструкциях, содержавших 14 пунктов, первым значилось — к 15 июля сообщить «шифрованной телеграммой» названия кубинских портов, где может быть проведена разгрузка. Министерство морского флота спешно завершало составление инструкций капитанам советских судов{44}.

Попытки Хрущева сохранить тайну

В то время как советские торговые суда, взявшие на борт солдат и загрузившие военное снаряжение, начали выходить в море, операция «Анадырь» вступила в опасную стадию. Начиная с середины июля и до конца сентября, когда оборонительные ракеты СА-2 могли быть приведены в боевую готовность на Кубе, перемещение 50-тысячной советской военной группировки через Атлантику и ее развертывание в Карибском бассейне приходилось осуществлять в открытую при очень небольшом камуфляже. В конце июля Хрущев попытался принять дополнительные меры, чтобы не дать американцам обнаружить советские перевозки на Кубу. Во второй раз с тех пор, как Георгий Большаков начал встречаться с Робертом Кеннеди в 1961 году, в Кремле решили воспользоваться этим каналом, чтобы предложить свою инициативу{45}. Хрущев не мог заставить Джона Кеннеди прекратить полеты У-2 над Кубой; но он мог добиться от него прекращения использования самолетов-разведчиков, совершавших облеты советских судов с целью фотографирования грузов, направляющихся на Кубу. Охарактеризовав американскую воздушную разведку в международных водах как «запугивание», советское правительство направило в июле 1962 года через Большакова просьбу прекратить эти полеты во имя улучшения отношений между двумя странами{46}.

В конце июля, когда генеральный прокурор передал это послание Москвы по назначению, основным беспокойством президента Кеннеди был Берлин, а не Куба. Менее чем через четыре месяца в США должны были состояться выборы в конгресс, и Кеннеди не хотел, чтобы какой-нибудь сюрприз со стороны Хрущева подорвал его репутацию лидера, крепко держащего в руках руководство внешней политикой. Кеннеди был уверен, что именно в Западном Берлине Кремль скорее всего может создать для него трудности. Как объяснил летом пресс-секретарь Пьер Сэллинджер источнику КГБ, «даже незначительное отступление правительства (США) от его нынешней позиции по Западному Берлину будет использовано республиканской партией в предвыборной кампании»{47}.

Джон Кеннеди недооценил значение беспокойства Хрущева относительно действий американской разведки по сбору данных о советских поставках. Думая о том, как использовать просьбу Хрущева о прекращении облета советских судов, он решил использовать частный канал связи через Большакова. Президент предложил брату пригласить Большакова 30 июля в Белый дом с тем, чтобы самому принять участие в разговоре с ним{48}. Кеннеди был готов приказать прекратить американские разведывательные полеты в открытом море, но в ответ на это он хотел, чтобы советское правительство обещало, говоря его словами, «заморозить» берлинскую проблему.

Поначалу казалось, что план Хрущева сработал. В начале августа Президиум ЦК поручил Большакову сообщить Кеннеди: «Н.С.Хрущев доволен тем, что президент отдал приказ прекратить облеты советских судов в открытом море». В то же время советский лидер не считал, что он должен умиротворять Кеннеди в Берлине, чтобы достичь своей цели на Кубе. Берлин все еще был для него как кость в горле, и замечание Кеннеди о том, чтобы «заморозить» дело, предполагало, что советская сторона виновна в этом споре. Наряду с инструкцией поблагодарить Кеннеди за отзыв разведывательных самолетов, Хрущев приказал Большакову передать в Белый дом, что он «хотел бы понять, что имел в виду Джон Ф. Кеннеди, когда говорил о том, чтобы „заморозить берлинский вопрос“»{49}. Контроль над вооружениями — только этот аспект отношений сверхдержав готов был упомянуть Хрущев, чтобы успокоить нервы Кеннеди, пока ракеты на Кубе не будут приведены в боевую готовность. В августе из Кремля Большакову дали указание поговорить с братьями Кеннеди о проблеме запрещения испытаний ядерного оружия. Это не было обманом, но это не было и предложением начать переговоры. У Кремля не было новых предложений по этому вопросу, но до Москвы не доходило и каких-либо сигналов, свидетельствовавших о смягчении позиции США. Москва проинструктировала Георгия Большакова сказать Роберту Кеннеди «для Джона Кеннеди лично»: «Мы должны более упорно работать, чтобы добиться запрещения испытаний ядерного оружия»{50}. Это могло на время несколько ослабить подозрения в Белом доме.

На протяжении всего лета Фидель Кастро не раз наталкивался на осторожность Хрущева и не мог понять ее причин. В середине августа он дал понять, что его не вполне устраивает проект советско-кубинского договора об обороне, который его брат привез из Москвы в середине июля. «Кастро заверил, что все кубинское руководство единодушно принимает все изложенное в нашем проекте, но по внутренним причинам и международным причинам желал бы сделать эту декларацию неуязвимой для реакционной пропаганды»{51}. Тем не менее Кастро горел желанием раскрыть миру факт существования договора об обороне с Москвой и хотел, чтобы Хрущев подписал новый проект до конца месяца. Он предложил направить Че Гевару и Эмилио Арагонеса в Москву в конце месяца для объяснений не только того, чем новый проект договора лучше прежнего, но и потому, что их визит явился бы хорошей «психологической подготовкой для опубликования декларации о взаимной обороне (между Кубой и СССР)». Хрущев приветствовал Че и Арагонеса, но охладил стремление Кастро обнародовать договор об обороне. Активность Кастро резко контрастировала с тем, как понимал ситуацию Хрущев. Учитывая желание Кеннеди заморозить главные проблемы американо-советских отношений до выборов в конгресс и вероятность того, что Вашингтон обнаружит ракеты, когда они прибудут на Кубу, Хрущев не хотел давать ему дополнительного повода жаловаться в связи с развитием ситуации на Кубе{52}.