Феликс Эльдемуров - Тропа Исполинов

• Название: Тропа Исполинов
• Автор: Феликс Эльдемуров
• Жанр: Фэнтези

---

- Ах, милый герцог, - произнесла она, лукаво усмехаясь, - Ваш добрый гость в моём доме сегодня был необычайно учтив и тактичен, хотя, признаться откровенно, я была бы не прочь, если бы он повел себя и не столь утонченно.

- О графиня! - отвечал ей герцог, - О, если бы Богу было угодно скрестить наши пути не вдруг, и - о, если бы это могло продолжаться вечно! Знаете ли вы, как сказал однажды поэт:

...Ещё пред нами не предстал

Рассвет разлуки скорой,

Вот - опрокинутый бокал,

Вот - смутный свет за шторой,

Вот - пальцы тонкие твои

В моей неловкой длани,

И на ладонях, как ручьи -

Следы земных желаний...

Там, завтра - Сдержанности сталь,

За ней, в полупоклоне -

Ползет слюнявая Мораль

В монашьем балахоне,

И теплым лужицам сродни

Отверстия глазные

У возомнивших, что Они -

Вершат судьбы земные.

Там Зависть чёрный рот скривит,

Там, с резвостью лакейской

Поднимут Здравый Смысл на щит

Премудрости житейской.

Пред сим хоть голову сорви

Со шляпой - без вниманья,

И тщетны жалобы Любви,

И тщетны оправданья.

Ещё лик Солнца не багров

В предгрозовом знаменьи,

Ещё под колокола рёв

Не брошены каменья,

Ещё способны мы опять

В поруганном спектакле

И роль - до капли исчерпать,

И яд - испить до капли.

Ещё живёт среди времён

Оболганный с амвонов

Тот, исключительный Закон

Средь всяческих законов,

Тот, обжигающий уста

Из глубины подспудной

Огонь слепого Естества

И Страсти безрассудной,

И пусть, вне лжи, вне суеты

Его вершится Слово:

Пусть Ты и я,

Пусть Я и ты...

И - ничего другого!.."

3

- "И сказал ему на то Великий Дух:

- Запомни, друг мой, что на земле, этой обители грешников и убийц, имеют ценность лишь любовь, боль и трепет за ближнего своего. Прости людям, что глаза их слепы, а уши закрыты для твоих увещеваний. Из мира снов ты проникнешь в мир света, из мира боли - в мир блаженства, и тысячи звезд осыплют дорогу твою золотом истины. Помни, что если разум твой не омрачен ненавистью, то путь твой в царство Божие открыт, и ты увидишь души такими, как они есть, и зачерпнёшь из вод источника вечного, и растает грусть, и чистая любовь озарит дорогу твою...

- Помни, однако, что как в Пресветлом Храме есть место святое - куда допускаются все, место святое святого - куда допускаются лишь служители, и место святая святых - куда допускаются только избранные, так и в доме твоём горница - место святое, место приёма гостей. Спальня - место святое святого, где имеют право бывать лишь домашние. Постель супружеская - место святая святых..."

"...И спросил Седрод Отшельника:

- Скажи, о Таргрек, в чём смысл жизни?

- Я говорил об этом со Смертью, - ответствовал Таргрек. - Я - единственный из смертных, кто разговаривал со своей смертью будучи живым. На этот вопрос она, вечно юная Дева, Меняющая Жизни, отвечала так:

- Путь человека - извилистая линия, а смысл её - дорога. Или ты мелочишься и бросаешься на жареное, или ищешь и подбираешь с неё драгоценные камни... Я ищу тех, кто понял это. Я люблю, я направляю и я убиваю тех, кто осознал это счастье, во имя новой жизни.

- А что такое счастье, о Таргрек? - спросил Седрод. - Быть может, Великая Дева сказала тебе и об этом?

- О да! - ответил ему Таргрек. - Счастье, сказала она: это, во-первых, быть свободным от страданий, во-вторых - твёрдо знать, чего желаешь добиться, и в-третьих - оставаться самим собой.

- А как же любовь, о Таргрек? - спросил Седрод.

- Любовь - это счастливейшая связь от Бога, что помогает и велит человеку достигнуть вершины в понимании себя и мира, - отвечал ему Таргрек..."

- И скажи мне, Тинчи...

Тайра сидела, поджав ноги, на лежанке, совсем близко от него. Свет керосиновой лампы выхватывал из темноты её лицо - крутой упрямый лоб, огромные беспокойные, бешеные глаза, чьи зрачки были расширены, как у встревоженной пантеры; иссиня-чёрные, с искоркой волосы, рассыпанные по узору грубо вязаного свитера, надетого прямо на голое тело. Из-под напряжённой смуглой кожи выпирали коричневые ключицы. Сильные пальцы с длинными ногтями туго обхватывали блестящие в свете лампы, округлые колени.

- Скажи, ты действительно веришь всему этому?

- Верю.

- И ты думаешь, что где-то там, в каком-то царстве, нам с тобой будет лучше, чем тут, на Земле?

- Я не знаю, где это царство, - ответил Тинч. - Но мне кажется, что человек и здесь может быть... должен получить хотя бы капельку счастья.

- Скоро ты уходишь...

Это было правдой. Клем подыскал для товарища подходящую работу. В Башне Тратина, где проживало братство художников, требовался уборщик.

"Заодно и рисовать поучишься..."

Договор был заключён, вещи собраны, и назавтра с утра ожидался Клем - провести в центр Бугдена, познакомить с будущими хозяевами.

- Ты не бойся, я буду себя хорошо вести, - сказала Тайра, не отводя от Тинча напряжённого взгляда, помрачневшая и загадочная как Удана.

Потом добавила строго:

- Погаси лампу. И иди ко мне.

Тинч, чувствуя, как всё сжимается внутри, неловко повиновался.

- Не знаю, я, наверное, воровка, воровка, - ласкаясь, приговаривала она. - Ворую чужое счастье, но, знаешь, ведь мне тоже иногда хочется, так его хочется, хотя бы капельку... ну, обними меня, ну хотя бы чуть-чуть, крепче, крепче...

И он, подавшись к ней, впервые в жизни почувствовал на губах всю полноту, влажность и мягкость поцелуя и - действительно, обнял её, и даже не чуть-чуть, а по-мужски, грубо и сильно, крепко-крепко-крепко...

- Я знаю, знаю, - шептала она, задыхаясь в его объятиях. - Ты путешественник, ты долго со мной не останешься. Но я всё равно буду любить только тебя, только тебя, ты слышишь, только тебя...

Среди холодных скал и замерзших рек этого мира, крепко обнявшись, согревая друг друга, мирно спали двое... Были ли они уже взрослыми? Были ли они детьми? Ведал о том, очевидно, лишь один, Сам вечно молодой и седобородый Господь Бог...

Приворожи меня, приворожи,

Заставь остановиться на пороге,

С собой незримой ниточкой свяжи

Солдата, заглянувшего с дороги...

Рассыпь по небу звезд алмазных горсть

Над полем нераспаханным, уснувшим...

Так долго шёл он,

Столько горьких верст

В его котомке, плечи оттянувшей.

И с исповедью скорой - не спеши,

В молчании само созреет Слово,

Чтоб истинно пред Богом две души

Соединить безгрешно и сурово.

Над нами небо Вечности вскружит,

И ввысь умчатся золотом чертоги...

Приворожи меня, приворожи,

Заставь остановиться на пороге!..

Глава 16 - Башня Тратина

Подобно молнии-пружине

Исполнен дерзости, опять

Ты скромный лик своей Богини

Решил у плоскости отнять.

Твой карандаш плясал сердито,

Стуча, крошился на листе

И возникали Афродиты -

Совсем не те, не те, не те.

Ты клял себя в порыве рьяном

И недостойным, и лжецом,

Долбил бумагу как тараном

И тёр измятое лицо...

И - в новый бой!

И - в бой сначала!

Чтоб, в гневе, в боли рождена,

Из многоликости восстала

Неповторимая,

Одна!

"Баллада о Художнике"

1

Башней Тратина в Бугдене прозывали большой трехэтажный особняк с высокой гребенчатой крышей. Былой чудак-хозяин украсил его прихотливым карнизом с зубцами и декоративными бойницами - за что дом и получил это прозвище. Со временем Харман Тратин перебрался жить в родной Бэрланд, а бастион его имени несколько раз переходил из рук в руки, пока его не присмотрел под свои планы некто Моуллс, полуразорившийся богач и художник-любитель - с намерением основать здесь братство художников.

В первом этаже Башни размещались мастерские, где резчики по дереву трудились над изготовлением причудливой тонкой мебели. Её продажа приносила Моуллсу доход, позволявший неплохо сводить концы с концами. Здесь же, в душных, пропахших серным газом комнатках, трудились ювелиры, а в просторных залах учились рисовать будущие художники. Второй этаж дома был отведен под столовую и спальные комнаты. На третьем размещался сам Моуллс - его собственная мастерская, спальня и небольшой гимнастический зал. Заходить сюда дозволялось лишь по специальному приглашению. В мансарде жила и принимала пищу прислуга.

Помимо всех этих помещений, под Башней существовали глубокие подвалы, и о том, что хранилось в тех подвалах мало кто ведал. Поговаривали, что дело тут не совсем чисто, а поскольку Моуллс, как все просвещённые люди того времени, не чуждался занятий астрологией и магией, о лабиринте подвалов и подземных ходов бытовали Бог знает какие слухи.

Тинч проживал в отдельной тесной комнатке с единственным окном, выходившем во двор. В ней было достаточно места для лежанки, табурета и небольшого стола. Одна из стен каморки, со стороны улицы была холодной, другая - тёплой... Странно, но Тинчу пришлась по душе эта келейная теснота, что позволяла собирать воедино мысли и чувства. И более - со временем он полюбил эту уютную норку, где в полном одиночестве можно было без помех читать книги, взятые под залог из городской библиотеки, а порой, как накатывало желание - по-прежнему доверять бумаге свои зарисовки.