Жан де Лафонтен - Любовь Психеи и Купидона

• Название: Любовь Психеи и Купидона
• Автор: Жан де Лафонтен
• Издательство: Издательство "Наука"
• Жанр: Классическая проза
• Год: 1964

Писательской славой Жан де Лафонтен — поэт, драматург, член Французской академии — прежде всего обязан своим знаменитым «Басням» и озорным «Сказкам и рассказам в стихах». Мастерству Лафонтена свойственны смелая игра воображения, остроумие, фривольность выражения, творческая раскованность. Данью галантной литературе стало прозаическое произведение Лафонтена — повесть «Любовь Психеи и Купидона». Сказочная история о прекрасной девушке Психее и капризном взбалмошном боге любви Купидоне — оригинальная творческая переработка известной сказки Апулея об Амуре и Психее из его романа «Золотой осел».

Прозаическая часть повести переведена А.А.Смирновым, стихи переведены Н.Я.Рыковой.

---

Психея, встревоженная и изумленная, заторопилась прочь из подземелья, спеша добраться до какого-нибудь источника, который бы помог ей выяснить состояние, в которое ее привел этот пар. Когда она достигла башни и оказалась перед ее дверью, колючки, скрывавшие ее и сами собой отодвинувшиеся, чтобы пропустить Психею в первый раз, теперь уже не узнавали и не пропускали ее, а башня вынуждена была спросить, как зовут пришелицу. Наша неудачница со вздохом назвала себя.

— Как! Это ты, Психея? Кто же так выкрасил тебе лицо? Иди, умойся скорей и не вздумай показываться твоему мужу в таком виде!

Психея побежала к ручью, протекавшему поблизости, причем сердце у нее билось так, что при каждом шаге дыхание прерывалось. Наконец, она достигла берега ручья и, наклонившись над ним, увидела прекраснейшую в мире мавританку. Удивленная, Психея обернулась, предполагая увидеть позади себя какую-нибудь африканку. Но никого не увидев и удостоверившись в своем несчастье, она почувствовала, что ноги у нее затряслись и руки опустились. Она все же попробовала отмыть водой ручья эту ужасную черноту, но безуспешно.

После долгих и бесплодных стараний она воскликнула:

— О, Судьбы! Неужели вы обрекаете меня на утрату также и красоты? Киферея, Киферея, какое удовлетворение тебя ждет! Когда я появлюсь перед твоими рабынями, они меня прогонят — я стану посмешищем твоего двора. Что я сделала, чтобы заслужить такой позор? Или тебе мало, что я утратила родителей, мужа, богатства, свободу, и ты пожелала отнять у меня единственное благо, которое утешает женщин в их бедах? Неужели ты не могла потерпеть, чтобы годы отомстили мне за тебя? Ведь красота смертных увядает так быстро! К тому же годам приходит на помощь печаль. Но я неправа, обвиняя тебя: причина моего несчастья — я сама, мое неисправимое любопытство, не удовлетворенное тем, что оно отняло у меня благоволение твоего сына, отнимает теперь у меня средство вернуть его. Увы! Твой сын первый взглянет на меня с ужасом и убежит. Я искала его по всему миру, а сейчас страшусь его найти. Как! Мой муж будет убегать от меня! Мой муж, находивший меня такой прелестной! Нет, нет, Венера, ты не дождешься такого удовольствия, и раз мне запрещено прервать мои дни, я уйду в пустыню, где никто не будет меня видеть и окончу свою жизнь среди змей и волков. Надеюсь, кто-нибудь из них окажется достаточно милосердным и пожрет меня.

С этим намерением она бежит в соседний лес, углубляется в чащу и выбирает себе жилищем ужасную пещеру. Единственное ее занятие там — вздыхать и лить слезы; щеки ее запали, глаза провалились; это уже не та Психея, к которой ревновала Венера. Теперь на свете нашлось бы немало и смертных, которые взирали бы на нее без зависти.

Тем временем Амур начал выходить. Он излечился как от гнева, так и от ожога, и больше не помышлял ни о чем, кроме Психеи. Психея составит его единственную радость, он покинет свои храмы, чтобы служить ей, — таково было его решение, достойное любовника. У мужей бывают такие возвраты нежности, но они длятся недолго. Однако Амур был убежден, что его страсти и заботам, которыми он намеревался окружить жену, не будет предела. Он собирался броситься к ее ногам, вымолить у нее прощение и поклясться, что он никогда больше не позволит себе подобных вздорных причуд. Он был поглощен этими мыслями, пока длился день; когда же наступала ночь, он продолжал предаваться им, и они не оставляли его даже во сне. Как только начинала брезжить Аврора, он молил ее привести к нему Психею, ибо фея заверила его, что она вернется из ада. Лишь только вставало солнце, юный супруг покидал постель, чтобы избежать визитов матери, и уходил гулять в лес, который сделала своим приютом прекрасная эфиопка: он считал его самым подходящим местом для любовных мечтаний.

Однажды Психея заснула у входа в свою пещеру. Она лежала на боку, повернув лицо к земле, набросив на него носовой платок, чтобы ее никто не увидел, и из осторожности еще положив на платок руку. Если бы она могла окутаться мраком, она бы сделала и это. Другая рука ее покоилась на бедре; она уже утратила ту округлость, какой отличалась прежде — может ли обладать приятной пухлостью особа, которая питается лишь дикими плодами и омывает слезами все, что вкушает? Но изящество форм и белизна тела остались все же прежними.

Амур заметил ее издали. Он почувствовал трепет, подсказавший ему, что перед ним Психея. Чем более он приближался, тем более укреплялся в своей уверенности: какая другая женщина могла обладать такими изящными формами? Когда Амур подошел настолько, что мог уже рассмотреть руки спящей, он отбросил последние сомнения; правда, его удивила худоба рук, но он находил, что существо, истерзанное скорбью, не может быть в лучшем состоянии. Изумление бога было беспредельным. Что касается его радости, предоставляю вам самим вообразить ее. Влюбленный, которого рисуют наши романисты, провел бы часа два, созерцая предмет своей страсти, но не решаясь коснуться его и потревожить его сон. Амур поступил иначе. Он прежде всего опустился перед Психеей на одно колено и приподнял ее руку, которую затем опустил на свою; после чего, пустив в ход права бога и мужа, запечатлел на ней два поцелуя.

Психея была так утомлена, что пробудилась лишь при втором поцелуе. Увидев Амура, она вскочила, кинулась в пещеру и спряталась в самом дальнем ее уголке, взволнованная и не зная, на что решиться. Состояние, в котором ее нашел бог, его умоляющий вид, поцелуй, жар которого показывал, что это подлинный поцелуй любви, а не любовная игра, — все это придавало ей смелости; но она не дерзала показаться столь черной и обезображенной тому, чье сердце жаждала себе вернуть.

Амур между тем приблизился к пещере; вспоминая об эбеновом лике той, кого он видел, он думал уже, что ошибся, и готов был сурово корить себя за то, что принял эфиопку за свою супругу.

— Прекрасная мавританка, — сказал он, оказавшись в пещере, — ты не знаешь, кто я такой, если так убегаешь от меня, встреча со мной не должна тебя пугать. Скажи мне, что ты ищешь в этих краях; мало кто приходит сюда, чтобы любить; но если тебя привело сюда это, я могу тебе помочь. Тебе нужен возлюбленный? Я бог, их творящий. Как! Ты не хочешь мне отвечать? Ты бежишь от меня?

— Увы! — промолвила Психея. — Я не бегу от тебя; я лишь удаляю с твоих глаз предмет, от которого, я боюсь, ты бежишь сам.

Этот голос, такой нежный, приятный и когда-то близкий сыну Венеры, был сразу узнан им. Он кинулся в уголок, где пряталась его супруга.

— Как! — вскричал он. — Так это ты! Как, моя милая Психея, это действительно, ты?

И он тотчас же бросился к ногам красавицы.

— Я был неправ, — продолжал он, обнимая ее. — Моя причуда — причина того, что невинное существо, созданное лишь для наслаждений, страдало от мук, которых не знают даже преступники. И я не перевернул небо и землю, чтобы воспрепятствовать этому! Я не обрушил на мир хаос! Я не покончил с собой, хоть я и бог! Ах, Психея, сколько у тебя причин ненавидеть меня! Я должен умереть и должен найти средство к этому, хоть это и невозможно!

Психея схватила его руку, желая поцеловать ее. Амур ждал этого и, отшатнувшись, воскликнул:

— Ты еще прибавляешь нежность к другим твоим очарованиям! Я знаю чувства, которые ты питала ко мне: вся природа свидетельствовала мне о них, а у тебя не вырвалось ни одной жалобы против чудовища, недостойного твоей любви.

И так как она наконец поймала его руку, он добавил:

— Нет, не оказывай мне такую милость: я недостоин ее. Прошу тебя об одной милости — назначь мне сама наказание. О Психея, милая моя Психея, скажи мне, на что ты меня осуждаешь?

— Я осуждаю тебя на то, что ты будешь нежно любим твоей Психеей, — сказала наша героиня. — Сама она не смеет просить о том, чтоб ты любил ее — она уже не прекрасна.

Эти слова были произнесены таким трогательным тоном, что Амур не сдержал слез. Он оросил ими руку Психеи и, сжимая ее в своих ладонях, погрузился в долгое молчание, более выразительное, чем речи. Потоки слез сказали то, чего не сказали бы потоки слов. Психея, очарованная таким красноречием, отвечала на него как особа, посвященная во все его тонкости. Подумайте, прошу вас, какая странная вещь любовь! Пара самых страстных в мире любовников, отлично ладящих между собой, воспользовались столь удобным случаем лишь для того, чтобы проливать слезы и испускать вздохи. О, счастливые любовники, лишь вы одни знаете, что такое наслаждение.

При этом восклицании Полифил, глубоко взволнованный, выронил рукопись, которую держал в руках; Акант же, вспомнив о чем-то, вздохнул. Геласт сказал им с насмешливой улыбкой:

— Смелее, господа любовники! Вы прекрасно исполняете свой долг. О, блаженные, трижды блаженные люди! А я, несчастный, не умею вздыхать после удовольствия пролить слезы.

Затем, подняв рукопись Полифила, он добавил: