Юрий Клименченко - Штурман дальнего плавания

• Название: Штурман дальнего плавания
• Автор: Юрий Клименченко
• Издательство: Лениздат
• Жанр: Морские приключения
• Год: 1983

Роман о становлении характера молодого человека, связавшего свою жизнь с морем, о трудных испытаниях, выпавших на его долю в годы Великой Отечественной войны, когда главный герой вместе со своими товарищами оказался интернированным в одном из фашистских портов, о налаживании мирной жизни.

---

Все разошлись по каютам.

Когда мы с Сережкой укладывались в кубрике, он шепотом сказал:

— Видал, Лев Васильевич какой? Правильно он тебя.

— Правильно, Серега, — ответил я и повернулся к стенке.

«Орион» тихо покачивался. По мачте надоедливо стучала какая-то незакрепленная снасть.

Слова Льва Васильевича я запомнил на всю жизнь и когда потом ошибался, то всегда видел перед собой укоризненные глаза Бакурина, как будто бы говорящие: «Ведь ты же обещал!»

6

Ромку на «Орион» приняли. Он был очень доволен и тоже переехал жить на яхту. «Волну» мы продали Леньке. Теперь почти вся команда жила на «Орионе». В море выходили часто, а к субботе обязательно возвращались в клуб. Готовили судно к приему пассажиров. Николай Юльевич тоже изредка приезжал на яхту и с удовлетворением наблюдал за нашими успехами. Дни бежали быстро, всегда новые и интересные.

Приближалась осень. Тридцатого августа Ромка, Серега и я покинули «Орион», тепло простившись со всей командой и Львом Васильевичем. Начинался новый учебный год. Нам нужно было учиться. На прощанье Лев Васильевич пригласил нас на следующую навигацию. Мы с Ромкой подали заявления начальнику клуба о зачислении на курсы яхтенных капитанов. Нас поддержал Любавин, и мы были приняты. Курсы начинали работать с декабря.

— Только вот что, мореплаватели: если узнаю, что плохо учитесь, на курсы не допущу, — предупредил нас Любавин.

В школе я попал в Ромкин класс. Мы с ним страшно фасонили, ходили покачиваясь, употребляли, где нужно и где не нужно, морские словечки.

Девочки смотрели на нас с восторгом, мальчики — с завистью.

Изредка я ездил на Лермонтовский навестить Аполлинашу — свою старую учительницу, у которой проучился несколько лет. Она всегда бывала рада моим приездам. Спрашивала о жизни, о новой школе, о товарищах. Я рассказывал ей о плаваниях на «Орионе», о «Волне», о маме, о школьных успехах и неудачах. Я чувствовал в ней друга и верил в ее советы. И если Аполлинаша говорила, что это — плохо, а это — хорошо, я никогда не сомневался. Часто она осуждала мои поступки, говорила прямо и резко, не стараясь смягчать их. От этого я только больше уважал ее, больше ей верил.

До сих пор я храню о ней память, до сих пор произношу ее имя с уважением и любовью.

В январе 1924 года произошло событие, которое невозможно было забыть.

Мы с Ромкой сидели и готовили уроки, когда пришла мама. Что-то необычное было в том, как она вошла в комнату. Медленно, тихо, не поздоровалась. Я обернулся и увидел ее. На улице, вероятно, было очень холодно, и потому мамино лицо покраснело. Перчаток на руках почему-то не было, и руки тоже были красные. Я заглянул ей в глаза и сразу же понял: что-то случилось. По щекам у нее катились слезы.

Это было так не похоже на маму, что я вскочил и бросился к ней:

— Мамочка, что с тобой? Что случилось?

Она посмотрела на нас и тихо сказала:

— Горе, мальчики, большое горе. Ленина не стало. Умер…

Она отвернулась и несгибающимися, закоченевшими пальцами старалась достать платок. Я оцепенел. Это было так неожиданно. Мы знали, что Владимир Ильич болен, но ни одной секунды не думали о том, что он может умереть.

Ленин умер… Владимир Ильич Ленин, который был таким близким, таким понятным и родным… Ленин, которого мы привыкли видеть на портретах смотрящим на нас живыми, проницательными, умными глазами… Ленин, к которому все обращались в своих мечтах… Ленин — надежда на лучшую жизнь…

Ромка застыл у окна.

— Мальчики, выключите свет, а я полежу немного… Посидите так… — сказала мама и прилегла. Я повернул выключатель.

Потом мы с Ромкой долго стояли, прижавшись друг к другу, и молча смотрели на темную улицу. Все было как обычно. На углу Миллионной горел фонарь. Мимо окна проходили редкие прохожие, под ногами у них скрипел снег. Но в этой обычной и знакомой картине было что-то тоскливое и мучительно тяжелое. Я сдерживал слезы, но они падали мне на курточку. Ромка тер глаза кулаком, — наверное, тоже плакал.

— Как же теперь? Что же будет? — наконец шепотом прервал молчание Ромка.

Я не ответил. Мама не спала, и слышно было, как она тяжело вздыхает. Когда Ромка ушел, я подсел к ней и тихо спросил:

— Мамочка, что же будет без Ильича? Как будем жить дальше?

Казалось, что без Ленина жизнь должна остановиться…

На следующий день на всех домах повесили траурные плакаты с портретом Владимира Ильича и горячими, полными скорби словами Центрального Комитета партии.

Я выпросил один такой плакат и повесил его в комнате. Такие слова были написаны там, что без слез нельзя было их читать. Я читал и плакал.

Вечером была траурная демонстрация. Стоял сильный мороз. На улицах горели костры. Тысячи людей направлялись к Марсову полю. Потрескивали факелы, и красные пляшущие отблески пламени освещали лица людей. У музыкантов примерзали губы к медным инструментам, но звуки траурного марша не смолкали. Люди шли… В молчании, медленно, несмотря на мороз, двигались колонны… Ленина не стало…

В эти тяжелые дни мы, ребята, слышали о Ленинском призыве в партию, и нам тоже хотелось быть вместе со всеми, чем-то помочь, что-то сделать.

Как раз в это время у нас в школе организовалась комсомольская ячейка, и мы подали заявление о приеме. В заявлении я написал:

«Прошу принять меня в комсомол. Хочу вместе со всеми бороться за дело Ленина».

— Только вот что, ребята, — сказал секретарь комсомольской ячейки, серьезный высокий девятиклассник, — нужны две партийные рекомендации. Без этого нельзя.

Я решил попросить рекомендацию у Льва Васильевича.

Вечером поехал к нему в пригород, где он жил. Бакурина еще не было дома, и я остался его ждать. Меня провели в небольшую, уютную и хорошо натопленную комнату. Все стены были увешаны фотографиями яхт в море. В простенке между окнами висел большой портрет. На нем была изображена молодая женщина с густыми золотистыми волосами и с такими же, как у Бакурина, глазами. Я почему-то подумал: «Мать».

Под стеклом на письменном столе лежала фотография Льва Васильевича. Он был в бушлате, с пулеметной лентой вокруг пояса и в бескозырке. Большой книжный шкаф со стеклянными дверцами доверху наполняли книги. В углу на тумбочке стоял портрет Ленина.

— А, Игорь! Как это ты решился меня навестить? Не думал увидеть тебя здесь! Сейчас будем чай пить, — шумно приветствовал меня Лев Васильевич, входя в комнату. Видно было, что он искренне рад моему приходу. Я смутился:

— Лев Васильевич, я по делу к вам пришел.

— Вот как? Ну, все равно. Поставлю чай. Он делу твоему не повредит. Ну, так что?.. — спросил Бакурин, когда вернулся с кухни.

— Лев Васильевич, у меня к вам просьба. Вы мне дадите рекомендацию в комсомол?

— Тебе? — Бакурин быстро взглянул на меня. — Дам, Игорь. Ты вступаешь в комсомол? Это хорошо. Это серьезный шаг. Комсомольцам много дела — ведь они первые помощники партии. Помни это. Ты теперь не один будешь. Рядом — друзья, и все вы в большую жизнь выходите, в большое плавание.

Искренние слова Льва Васильевича тронули меня. Мне было хорошо у него. Разговаривая, я не чувствовал в нем превосходства взрослого над маленьким.

Лев Васильевич сел за письменный стол, взял бумагу и начал писать. Закончив, он протянул мне лист, на котором разборчивым твердым почерком в заголовке было крупно выведено: «Рекомендация».

— Вот, Игорь, получай. Надеюсь, что оправдаешь мое доверие. Помни, что теперь за твои поступки несу ответственность и я. Они должны быть такими, чтобы мне не пришлось краснеть.

— Нет, не придется, Лев Васильевич. Спасибо большое.

Мы поговорили еще об «Орионе». Бакурин обещал в будущую навигацию поучить нас с Ромкой управлять яхтой и делать маневры. Я еще раз поблагодарил Льва Васильевича и поехал домой.

Вторую рекомендацию мне дала Аполлинаша. Она обрадовалась, когда увидела меня, входившего в ее квартиру. Как всегда, расспросила обо всем, а на прощанье сказала:

— Гоша, я старый член партии, и мне бы хотелось, чтобы тот человек, которого я рекомендую, оправдал мое доверие, доверие его учителя. Перед тобой лежит широкая дорога жизни. По этой дороге надо пройти с высоко поднятой головой. Ты не должен опускать ее перед трудностями, а они у тебя будут. Не должен отступать. Надо все время совершенствоваться, всегда идти вперед. Все свои знания, уменье, ум отдать этой прекрасной, светлой жизни, которую мы начали строить для всех людей. Ты счастливый, Гоша! Ты увидишь такой расцвет нашей Родины, о котором мы не смели и мечтать раньше. Я хотела бы дожить до этого времени.

На всю жизнь запомнились мне ее слова.

Ромка тоже получил рекомендации, и нас приняли в комсомол. Вскоре мы поехали в райком получать билеты. Это был торжественный день. Мама ждала меня. Гордый и счастливый, я вернулся домой с комсомольским билетом в кармане. По этому случаю мама устроила праздничный обед. Когда мы сели за стол, она сказала: