Ник Хоакин - Избранное

• Название: Избранное
• Автор: Ник Хоакин
• Издательство: Радуга
• Жанр: Драматургия
• Год: 1988
• ISBN: 5-05-002246-0

Том избранных произведений филиппинского англоязычного прозаика, драматурга, поэта и эссеиста Ника (Никомедеса) Хоакина дает читателю достаточно полное представление о творчестве этого выдающегося литератора. В многоплановом, отмеченном глубоким психологизмом романе «Женщина, потерявшая себя» автор пишет о коренных проблемах бытия, о борьбе добра и зла. Действие романа «Пещера и тени» развертывается на фоне политического кризиса в стране, приведшего в начале 70-х гг. к введению на Филиппинах чрезвычайного положения. Сборник включает социально-психологическую пьесу «Портрет художника-филиппинца», а также небольшую подборку рассказов.

---

— Как мне?

— А ты тоже предчувствовала?

— Да, и, пока меня не спрашивают, я помню, а стоит спросить, тут же забываю…

Наталия Ферреро улыбнулась в зеркало, закалывая гребнем черную мантилью на голове.

— И больше ты Марио не видела? — спросил он, застегивая ожерелье у нее на шее.

— Один раз. Когда умер отец. Отец был терциарий, и обмывать и обряжать его пришли монахи-францисканцы. Среди них был Марио, очень худой, почти неузнаваемый и такой непривычный в грубой коричневой рясе — раньше он всегда так элегантно одевался. И я была уже не та — целые годы прошли с того страшного дня. Из-под капюшона горели глаза, которые меня не узнавали. Эти глаза видели только свою истинную любовь — Бог принял его в сердце свое, Андонг, он святой.

— Пути господни… — пробормотал Андонг задумчиво. — К странным последствиям привела эта бешеная скачка, которую ты затеяла.

Наталия засмеялась:

— К невероятным последствиям, не так ли? Ты только послушай, что они там делают!

Оба прислушались, и сквозь колокольный звон, сквозь громыхание уличных оркестров снизу до них донеслись возбужденные мальчишеские голоса.

— Давай-ка спустимся к этим негодяям, — улыбнулся Андонг.

— Но у нас будет и дочка. — Наталия показала мужу серьгу в форме канделябра, которую она собиралась вдеть в ухо. — Я дала обет Пречистой Деве, что моя дочь пойдет за ее статуей.

— С одной серьгой?

— И не дай ей Бог потерять ее! — прошептала Наталия Ферреро, и ее глаза блеснули от внезапных слез.

Немолодая женщина в изумрудном уборе, сутулая, грузная от воспоминаний и беременности, стоя перед зеркалом, на миг почувствовала себя юной Наталией Годой, которая беззаботно кружилась по этой комнате в день, когда отец подарил ей изумруды, а она впервые сказала о своей любви…

Да, верно, думал Андонг Ферреро, она должна носить эту серьгу как трофей, как боевой трофей. Он смотрел на фигуру, замершую перед зеркалом, отяжелевшую от прошлого и будущего, и угадывал в ней гордость и отвагу гвардейца, воина, покрытого шрамами, но не сдавшегося — судьбе ничего не удалось отнять у нее, кроме серьги.

Сегодня она величественным шагом пойдет в окружении таких же величественных женщин, израненных, как она, и, как она, сверкающих драгоценностями. Жрицы, хранительницы талисмана племени, его священного огня.

А утраченный изумруд, уже затерявшийся в легенде и тумане земли, сделает мох на стенах домов еще зеленее, листья на деревьях еще ярче, чистый воздух серебристей, а боль от счастья еще острей и еще богаче чувства, когда из центра города Пречистая Дева, сияя, двинется по улицам, овеваемая прохладным ветром, поющим в колоколах.

Октябрь в Маниле!

Перевод В. Макаренко

В КАНУН МАЙСКОГО ДНЯ

Взрослые распорядились, чтобы танцы окончились ровно в десять, но стрелка часов уже почти приблизилась к полуночи, когда в длинный ряд выстроились у парадного подъезда экипажи, поднялась всеобщая суета: слуги бегали с факелами, освещая путь отъезжающим гостям, девицы стайками быстро взбегали вверх по лестнице в свои спальни; молодые люди окружали их, чтобы пожелать доброй ночи, притворно повздыхать, выразить им свои шутливые опасения по поводу крутизны лестничных маршей, пожаловаться на свою неутешность, свой жалкий жребий, а потом прямехонько отправиться допивать пунш или бренди, хотя они и без того были уже хороши, просто в них бурлило воодушевление, веселье, из всех пор проступали самонадеянность и смелость; эти юные щеголи только что прибыли прямиком из Европы; бал давался в их честь, и они без конца танцевали вальсы и польки и хвастались, важничали, флиртовали весь вечер, и у них совсем не было настроения идти спать — нет, caramba! — нет, и еще раз нет, им не хочется спать в эту влажную тропическую ночь, в этот мистический и волнующий канун майского дня! А ночь так импонировала юности, манила соблазнами, что было бы безумием отправиться в постель, вместо того чтобы идти и идти, идти вперед, распевать серенады под соседскими окнами, перекрикиваться, искупаться в ночном Пасиге и снова бездумно шуметь, веселиться, ловить светлячков, после чего поднять великий крик, возиться, разбирая свои пальто, пелерины, шляпы, трости, а затем бродить, спотыкаясь, среди средневековых теней по грязным, вонючим улицам, едва освещенным парой фонарей, по которым вдруг с грохотом пронесется запоздалый экипаж, подскакивая на булыжной мостовой, по обеим сторонам которой о чем-то шепчутся по секрету слепые темные дома, их черепичные крыши неясно проступают во тьме, словно зловещие шахматные доски на фоне грозового неба, покрытого клоками мрачных облаков, сквозь которые осторожно крадется чертовски молодой месяц, то и дело пугаясь завываний и свиста ветра, разгоняющего облака. Ветер налетает, взвивая столбы пыли, донося запах моря, летних фруктовых садов, незабываемый с детства аромат гуавы, догоняет молодых людей, шумной толпой устремившихся вниз по улице, в то время как отправившиеся наверх, в спальни, девицы, неохотно разоблачаясь, то и дело прилипают к окнам, что-то шепчут друг другу, неожиданно заливаясь хохотом, или томно вздыхают по юнцам, горланящим там, внизу. Из-за этих испорченных молодых людей, их красивой одежды, сверкающих гордостью глаз, элегантных усов, черных и страстных в этом призрачном лунном свете, потеряли головы девушки, которых привела в восторг беззаботность парней; они плакались друг другу на этот ужасный, ужасный мир вокруг, пока старая Анастасия не дергала их за уши или за косички и не прогоняла в кровать, а в это время снизу, с улицы, уже слышалось постукивание по булыжнику тяжелых сапог стражника, позвякивание его фонаря, притороченного к поясу, и мощное эхо его раскатистого голоса, разносившееся в ночи: «Guardia sereno-o-o! A las doce han dado-o-o!»[175]

— Вот и снова наступил май, — говорила старая Анастасия. — В первый день мая все ведьмы улетают ночью далеко от нашей земли. И, — продолжала она, — это ночь предсказаний, гадания, ночь влюбленных, и тот, кто сумеет поглядеть в зеркало, может увидеть там лицо своего суженого…

Так говорила старая Анастасия, хромая по спальне и подбирая брошенные кринолины, складывая шали, составляя рядком туфли в углу, пока девицы, забравшиеся в свои огромные постели, занимавшие чуть ли не всю комнату, не начинали пронзительно визжать со страха, хвататься друг за друга и умолять старую женщину не пугать их.

— Хватит, хватит, Анастасия! Мы хотим спать!

— Лучше иди пугай ребят, а не нас, старая ведьма!

— Она не ведьма, она — болтунья. Она родилась в канун Рождества!

— Святая Анастасия — дева и мученица.

— Ха? Это невозможно! У нее было семеро мужей! Анастасия, а ты не девственница?

— Нет, но семь раз мученица через вас, девушки!

— Пусть погадает, пусть погадает! За кого я выйду замуж, старая цыганка? Ответь-ка скорее мне.

— Ты можешь узнать об этом у зеркала, если не испугаешься!

— А я не боюсь! Вот возьму да и пойду! — воскликнула юная кузина Агуэда, подпрыгивая на кровати.

— Девочки, девочки, нельзя так шуметь! Сейчас придет моя мама, и нам всем попадет. Агуэда, ложись! А ты, Анастасия, замолчи сейчас же! Уходи!

— Ваша мама сказала мне, чтобы я сидела тут с вами всю ночь, моя важная госпожа.

— А вот и не подумаю ложиться! — крикнула строптивая Агуэда, соскальзывая на пол. — Подожди, бабушка. Скажи мне, что я должна сделать?

— Скажи ей! Скажи! — затараторили другие девушки.

Старушка выпустила из рук ворох собранного платья, подошла поближе и пристально взглянула на девушку.

— Ты должна взять свечу, — начала она поучать ее, — и пойти в темную комнату. И чтобы там было зеркало да никого, кроме тебя… Подойди к зеркалу, закрой глаза и скажи:

Зеркало, зеркало, мне скажи,
кого полюбить, мне прикажи.

И если все сделаешь так, как надо, тотчас же из-за твоего левого плеча покажется лицо того, за кого тебе идти замуж.

Наступило полное молчание. Потом Агуэда решилась спросить:

— А что будет, если я не все сделаю так, как надо?

— Ну, тогда надейся на милосердие божье.

— Почему?

— Потому что тогда ты можешь увидеть дьявола!

Девушки дружно вскрикнули и вцепились друг в друга, до смерти перепугавшись.

— Ну уж это-то — глупость! — заявила Агуэда. — У нас сейчас тысяча восемьсот сорок седьмой год. Какие еще могут быть дьяволы! — Тем не менее она заметно побледнела. — А я придумала, куда можно пойти. Придумала! Вниз, в залу. Там как раз висит большое зеркало, и сейчас там никого нет.

— Нет-нет, Агуэда! Нет! Это же грех! А вдруг ты увидишь дьявола? Что тогда?

— Ну и пусть! Я не боюсь! Я иду!

— Ой, ты — испорченная девчонка! Сумасшедшая! Если ты сейчас же не ляжешь в постель, я позову маму.