Ба Цзинь - Избранное

• Название: Избранное
• Автор: Ба Цзинь
• Издательство: Радуга
• Жанр: Современная проза
• Год: 1991
• ISBN: 5-05-002531-1

В книгу вошли лучшие произведения крупнейшего писателя современного Китая Ба Цзиня, отражающие этапы эволюции его художественного мастерства. Некоторые произведения уже известны советскому читателю, другие дают представление о творчестве Ба Цзиня в последние годы.

---

Тем не менее и среди лавочников нашлось несколько умудренных опытом старцев, занявшихся анализом этой необычной ситуации. Разумеется, их рассуждения не допускали и тени сомнения, поскольку даже последние глупцы знали, что в городе Шанхае приказы начальства являются истиной в последней инстанции и пересмотру не подлежат. Их анализ, по существу, был лишь комментарием к распоряжениям полицейских, основанным на предшествующем опыте. Вот говорят, что «красная партия» собирается бунтовать, а что это за «красная партия»? Наверное, это та самая «ревпартия», которая свергла Цинскую династию[13] и велела всем отрезать косы! Только в те времена ревпартийцы, помнится, ходили в белом, почему же теперь их зовут «партией красных»? Тогда распевали частушку: «Великую Цин переделывают в Великую Хань[14], заставляют отстригать косы, а сами у всех на глазах прислуживают иностранцам…» Но теперь говорят, что «партия красных» хочет бить иностранцев, значит, «партия красных» и «ревпартия» не одно и то же. Только надо помнить, что все совершающееся сейчас уже бывало в старые времена. Ну да, конечно же! «Партия красных» — это, наверное, то же самое, что «длинноволосые»[15]. «Длинноволосые» обвязывали головы красными лентами, к тому же слово «красный» можно произносить «хун», предводителя же «длинноволосых» как раз звали Хун Сюцюань. Следовательно, «партия красных» и есть «длинноволосые»! А если снова появились «длинноволосые», значит, в Поднебесной будет большая смута, простой народ ожидают великие бедствия. Помните телеграмму маршала У, который уподобляет себя Гуаню и Юэ[16]? «Красная опасность распространяется повсюду. Срединная равнина бурлит, народу грозит истребление…» Дойдя в своих размышлениях до этого пункта, озабоченные судьбами страны старцы обычно роняли несколько старческих слез.

Но как бы то ни было, в Китае, где «красная опасность распространяется повсюду», Шанхай оставался своего рода райской обителью. Хотя несколько лет назад его задели междоусобные войны, ущерб от них был не так уж велик. В этом городе есть подвластные иностранцам концессии, а кроме того, в нем стоят войска командующего Сунь Чуаньфана, который из города Золотого холма[17] управляет пятью провинциями. Под его благодатной защитой простой люд все-таки может спокойно заниматься своим делом. Очень может быть, что именно этот почтенный человек станет тем «истинным Сыном Неба», который уничтожит «длинноволосых», успокоит Поднебесную и взойдет на Драконов трон. Тут озабоченные старцы успокаивались и шли себе спать.

Хуже приходилось господам полицейским, находившимся в ночном дозоре. Хотя ими тоже правил будущий «истинный Сын Неба», главнокомандующий войсками пяти провинций, тем не менее они не скрывали своего недовольства: другие сейчас сладко дрыхнут под одеялами, а они мерзнут на этой пустой улице. И за какие грехи послали их в этот чертов ночной дозор?

Уличные фонари бросали тусклый, дрожащий свет — казалось, их того и гляди задует ветром. Подрагивала и начавшая седеть борода у того полицейского, что шел справа, а в ней поблескивали капельки слюны. Левый, более молодой, держался подчеркнуто прямо, выпячивал грудь и походил на восклицательный знак.

— Мать твою растак… Революция! Изменим всю жизнь! — начал ворчать тот, что постарше, и тут же зевнул. — Вот и изменили! Выгнали нас на ночь глядя на холод… — Он еще раз зевнул, у него потекло из носу. Молодой заметил:

— Ты что-то совсем раскис, небось, опять повело?

Пожилой, будто теряя последние силы, извлек из правого кармана штанов маленький бумажный пакет и при слабом свете фонаря раскрыл его. Там лежало с дюжину черных шариков, из которых он отобрал три, положил в рот, смочил слюной и проглотил. «Восклицательный знак» стоял рядом и с усмешкой наблюдал за его действиями. Прошло немного времени.

— Ну, слава богу, полегчало, а то из-за этих проклятых революционеров можно и с жизнью расстаться. Меня ведь как поведет, так я себе места не нахожу. Хорошо, я заранее обзавелся этими пилюлями, иначе старому Чэню сегодня хана бы пришла…

Под действием наркотика Чэнь приободрился и зашагал вперед, продолжая рассуждать:

— Тебе, старина, хорошо — ты еще молод, «большой дым»[18] не глотаешь, вина не пьешь — знай себе копи денежки да живи в свое удовольствие. А вот я все, что получаю, в опийной трубке сжигаю…

На лице молодого заиграла довольная улыбка:

— Я же тебя всегда уговаривал покончить с зельем, это ведь нетрудно…

— Нетрудно, говоришь? — возмутился старый Чэнь. — Что вы, некурящие, можете в этом понимать! Я как бросал курить, так сразу заболевал. А теперь постарел и вовсе бросать не собираюсь. Когда я был молодой, вроде тебя, мне совсем не хотелось курить, да в те времена воздержаться было непросто. Зелье было дешевое, каждый мог себе позволить, пришел в гости — тебя опять же им угощают. Не куришь — одни скажут, что ты не умеешь себя вести на людях, другие назовут тебя чурбаном, третьи просто потащат тебя к трубке. Тебя угощают, ты отказываешься — человек обижается. А уж в гарнизонах, почитай, все до единого курили. А зелье-то подавали в больших чашках, отборное, без всякой примеси… Я в молодые годы был парень крепкий, упитанный. Маршал Чжао Эрсюнь взял меня в свою армию, мы и в Сычуань, и в Тибет ходили. Какой я тогда был здоровый, бойкий — вспоминаешь, как будто с тех пор целый век прошел… Революция! Все беды от нее! В армии становилось все хуже и хуже, брату нашего командующего «революшники» отрубили голову, кончились наши хорошие деньки… Эх, поймать бы кого из «революшников» — разрубил бы на десять тысяч кусков, до того их ненавижу! — Старый Чэнь разошелся до того, что от злости не мог дальше говорить.

Вдруг чья-то черная тень промелькнула перед плотно закрытыми дверьми лавки. Не раздумывая ни секунды, Чэнь скомандовал: «Стой!» Но тень продолжала быстро двигаться. Изумленный таким открытым неподчинением его приказу, старый вояка ринулся вперед, молодой собрат устремился за ним. Вскоре они увидели, что убегающему от них человеку мешает тяжелый сверток. У самой границы с иностранной концессией они настигли беглеца. Чэнь крепко ухватил его за плечи.

— Чего тебе? — огрызнулся тот, глядя на полицейскою ненавидящими глазами.

— Говори, что у тебя в свертке!

— Оберточная бумага, несу в магазин.

— А ну, показывай! — крикнул молодой страж порядка и дернул сверток к себе так резко, что человек не смог его удержать. Полицейский разорвал сверток, извлек из него пачку прокламаций и стал читать вслух: «Долой милитариста Сунь Чуаньфана, обдирающего народ!» От удивления он даже язык высунул, но тут же спрятал его:

— А ты смельчак, самого главнокомандующего ругаешь!

Следом за этим он извлек из свертка листок побольше — «Рабочую декаду» — и стал читать заголовки: «Совет профсоюзов объявляет забастовку», «Настал последний день бандита Суня»! «Рабочие Шанхая, вооружайтесь!»

— Ха, да ты из партии революции? Таких-то нам и велено хватать!

Полицейский разорвал газету и со всего размаху ударил беглеца по щеке, затем по другой. Тот стал отбиваться. С криком «Бей длинноволосого!» в драку включился старый Чэнь. Одной рукой он вцепился в длинные волосы предполагаемого «революционера», другой стал бить его куда попало. «Ты из партии революции, ты мою жизнь изменить хочешь, так мои кулаки не дадут тебе ничего менять!» — кричал Чэнь и бил еще ожесточеннее. Под ударами двух нападающих молодой беглец стал постепенно сдавать, хотя продолжал вырываться и браниться. Было видно, что он не собирается просить пощады.

Когда же крики избиваемого стали стихать, полицейские умерили свой пыл и стали подумывать об ожидающей их награде. Они всерьез верили, что, если переловить революционеров, в Поднебесной наступит спокойствие и благоденствие. Довольный донельзя старый Чэнь потащил по земле полумертвого революционера, а молодой собрат со свертком агитлитературы пошел следом, насвистывая какую-то песенку.

Вскоре на улицу вернулась тишина. Но к этому времени исчезли последние звезды, и с черного, как тушь, неба полил сильный дождь.

ДНИ ТРЕВОГИ

Когда Чжан Вэйцюнь глубокой ночью не вернулся домой, и его жена, и Ду Дасинь очень забеспокоились. Расставаясь в шесть часов на территории концессии с Ду Дасинем, Чжан сказал ему, что идет в типографию забрать листовки и «Рабочую декаду». Так почему же его до сих пор нет? Ду предчувствовал, что вышла какая-нибудь неприятность. Он дважды ходил к Чжоу Байшуню, но и тот ничего не знал. По всему было видно, что жена Чжана все больше тревожится, а глядя на нее, волновался и Ду Дасинь.

— А я как раз шел к тебе, нам надо поговорить. Или лучше пойдем к Чжоу Байшуню.

По виду говорившего Ду Дасинь сразу догадался, что случилось что-то нехорошее, но по дороге они не проронили ни слова — каждый хранил свою тайну. Войдя в дом Чжоу, Гао Хунфа заговорил первым: «Чжан Вэйцюнь сидит в полицейском управлении». Эту новость он узнал от одного приятеля, служившего в этом управлении детективом. По его словам, задержанного собираются отправить в военную комендатуру, а это не предвещало ничего хорошего. Гао сообщил: тот приятель уговаривал его быть поосторожнее и припрятать все, что может вызвать подозрения. Наконец, он попросил Ду Дасиня быть особенно осмотрительным — как бывший студент, он может легко привлечь к себе внимание в этом районе, а ведь на нем лежит главная ответственность за работу отдела пропаганды. Гао Хунфа опасался, что Чжан Вэйцюнь не выдержит побоев и выдаст Ду Дасиня.