Александр Лаврентьев - Неформал

• Название: Неформал
• Автор: Александр Лаврентьев
• Жанр: Боевая фантастика

«Неформал» – второй из романов трилогии «Кругом была тьма». Наряду с романами «Пограничник» и «Каратель» он открывает дверь в мир после Апокалипсиса.

2051 год. Москва. Неодемократия. Федерация Евразийских штатов ведет войну с Халифатом. Главный герой романа – рано повзрослевший подросток Шурыч, жертва ювенальной юстиции, которая запрещает родителям из маргинальных слоев общества воспитывать детей в семьях, считая их недостаточно патриотичными. Шурыч – не такой, как все, даже в условиях тотального контроля, он живет вразрез с системой. Против шестнадцатилетнего подростка все: лидеры интерната, куратор, агенты бюро национальной безопасности и местные банды. Но главная опасность впереди: никто, ни сам Шурыч, ни его враги не знают о том, что существовать этому миру с его противоестественными нравами осталось всего несколько дней.

Мир переворачивается с ног на голову, когда Шурыч в одном из коридоров московских подземелий находит чемодан с наркотой и кто-то убивает одного из его немногочисленных друзей…

---

– Да тебя зацепило, брат!

Я вниз посветил, а у меня гача мокрая от крови. Ну тут мне самому плохо стало. Но я сказал себе: «Стоп, Шурыч! Если сейчас размажешься, как потом выбираться отсюда будешь?»

А ведь мы еще и половину пути до места не прошли. Ну отошли мы еще немного, потом остановились, я гачу задрал, пощупал. Вот ведь фигня какая! И неглубоко чиркнуло, а больно и кровищи! Целое море! Джокер аптечку вытащил, я кое-как кровь бинтом стер, ногу перебинтовал как мог, сверху скотча налепил, чтобы повязка не упала. Хотел дальше идти, да Джокер пристал, как детская резинка-липучка: съешь таблетку да съешь, а то заражение будет. А чем запить-то? Джокер дал мне свою бутылку с водой. Сунул я ее, эту таблетку, в рот, нет бы проглотить сразу, так она здоровая! Ну я ее и раскусил.

Лучше б я этого не делал! Потому что вкус у нее оказался!.. У меня разве только пена ртом не пошла, как у Ираиды, когда она беситься. Но делать нечего, собрал я волю в кулак, проглотил эту гадость, запил водичкой и поплелся следом за Джокером, стараясь не думать о том, что именно мне вкус этой таблетки напоминает.

Ну да ладно. Это не самое страшное, что может произойти с человеком.

Дальше мы стали спускаться все ниже и ниже, чтобы под Яузой пройти. А вода в коллекторах становилась все выше и выше, и нам ОЗК [5] пришлось надеть. Как Яузу миновали, так полегче стало. И коллекторы посуше и потолки повыше, и даже вони вроде бы поменьше, ну а вскоре мы на место притопали. Мы с Джокером тут уже как-то бывали. Ну не прямо здесь, а рядом, в соседнем тоннеле. Я даже и не знал, что тут дальше лаз есть. Узкий, правда, но мы протиснулись и оказались в каком-то старом переходе. Кладка кирпичная, высокая, а пол сухой. А в полу несколько колодцев. Видимо, Джокер и раньше туда лазал, но раньше там скобы железные были, а сейчас там сгнило уже все, ухватишься за скобы, а они обрываются. А внизу темнота и ничего не видно.

Джокер противогаз надел и туда полез. Пока он спускался, я его веревкой страховал. Спускался он долго, у меня, наверное, метров двадцать веревки ушло, а потом она ослабла, и я понял, что он до конца долез. Пошарился он там немного, слышу: обратно лезет. Ну вылез, противогаз снял, потом пояс страховочный отстегнул. Я смотрю, а в руках у него ничего нет. А он и говорит:

– Ну вот, нормалек! Можно обратно топать!

Свернули мы веревку, сложили ее обратно в рюкзак, а я все думаю, чего же он оттуда вытащил, что в руках у него пусто? Класть он в тайник точно ничего бы не стал, зачем тогда мне этот тайник показывать? Значит, что-то забрал. Конечно, не моего ума это дело, и уговор есть уговор. Ножик – мой. А что мне еще надо? А надо, чтоб в меня не стреляли, да живым до общаги добраться!

Потопали мы назад. Пришлось в сторону уйти, чтобы через Семеновскую обратно не возвращаться. В принципе, бюреры все входы и выходы в подземелья наверху давно перекрыли, но Джокер ушлый диггер, у него то там, то здесь запасные лазы есть. Сунулись в один, ближе к Преображенской, а там перекрыли все! Решетки такие хитрые – не только выход закрывают, но и еще сигнал подадут, если кто вздумает взламывать. Сигнал Джокер, допустим, отключить сможет, но открыть-то ее как? Лома у нас нет. Пилить напильником? Да помрешь, пока перепилишь. Пришлось нам все-таки возвращаться к Измайловскому. Линию метро мы пересекли в другом месте, бежали так, словно бюреры уже за нами по пятам гнались. Обошлось, но все зря. В своей родной, в своей до боли знакомой норе нас тоже ждала новенькая решетка! В общем, снова-здорово! Было похоже, что кого-то бюреры сегодня ищут, и поэтому объявлен всеобщий шухер. А мы просто попались под горячую руку. Велосипед мой, который я в кустах оставил, конечно, сделал мне ручкой.

Но велосипед – не жизнь. Другой соберу.

Я тут было приуныл, но скиснуть мне не дал Джокер, он осторожненько так подлез к решетке, вытащил антенну так, чтоб ловило, связался со своими друганами по лаймеру. Оказалось, по официальной информации искали террористов, которые взорвали торговый комплекс, по неофициальной – кого-то совсем другого. Но не нас. И то хорошо.

К этому времени я уже устал, как собака, ногу саднило, в животе от голода урчало. С обеда во рту ни крошки не было. А тут я еще понял, что до отбоя мне точно в общагу не вернуться. Но делать было нечего, надо было направо свернуть, на юг уйти, а потом по техническим коллекторам разного диаметра вдоль шоссе Энтузиастов почти до самой речки Серебрянки тащиться: там можно было через стоки на поверхность выйти. Ну я, понятное дело, шел и думал, что мы будем делать, если и там все перекрыто? Скитаться по подземельям мне было уже не в дугу, сдаваться бюрерам тоже в планы не входило.

Но оказалось, зря думал. Выход свободен был. А возле выхода мы случайно схрон нашли. А в схроне чемоданчик. Открыли мы этот чемоданчик. А там − триметодол! Килограммов, наверное, семь! Это на вес, а если упаковками считать, то я не знаю, сколько!

Закрыли мы с Джокером этот чемодан и пораскинули мозгами. Получалось, что это товар Чики или соседней банды, Лохматый у нее вожаком был. Это в Новогиреево. Но я-то склонялся к тому, что товар Чике принадлежит, потому что знал я, что он под крышей куратора этим самым триметодолом приторговывает. Да это многие знали, а кто не знали – те догадывались. Напару они травили этой дрянью всю округу, да и воспитанниками тоже не брезговали. То-то у куратора машины с каждым годом все дороже и дороже становились. Тоже – гражданин!

В общем, перепрятали мы триметодол. Чемодан оставили на месте: в нем мог быть маячок, а товар переложили в два пакета, они у Джокера в рюкзаке нашлись. Времени, чтобы найти новый тайник, потребовалось больше, чем думали, но что поделать, в городе мало мест, где можно тайник хороший устроить. Пришлось для этого через ливневку за МКАД уйти, там технопарк заброшенный был. В канализационном колодце мы все и спрятали. Колодец был старый, от теплотрассы отключенный, бомжи там не жили, натоптано не было, я внимательно все осмотрел. Спрятали в глубине, сверху всякого хламу нагребли, не должны были его найти. Предварительно пришлось проверить упаковки на наличие маячков, но я ничего не нашел. Оставалось надеяться, что там и в самом деле ничего не было. А потом мы обратно вернулись, в пруде кое-как грязь отмыли и лесочком обратно потопали. У Измайловского Джокер отдал мне свой ножик вместе с ножнами, пожал руку, хотел было уйти, да в последний момент передумал.

– Обожди, – говорит, – чуток, – и сам за пазуху лезет.

Вытащил он оттуда маленькую такую шкатулочку. Шкатулка сама деревянная, резная, от времени темная, перевязана шнурком, чтобы не раскрылась. Развязал он шнурок, шкатулку открыл, а там какие-то бумажки были, фотографии, маленькие такие рисованные портреты и несколько крестиков разной величины. Джокер и вытащил оттуда один такой на цепочке.

А я сразу понял: такие крестики конви носят. Я башкой замотал, мол, не надо! Меня же спалят с этим крестиком сразу, пусть он хоть какой дорогой будет! Но Джокер и без того все понял, он крестик отцепил и себе оставил, а мне цепочку отдал. Цепочка серебряная, не очень дорогая, но все-таки ценная. Я ее посмотрел: плетение у нее такое интересное было, наверное, старинная.

– Ладно! – сказал я, подарок принял, попрощались мы с Джокером, а потом расстались.

Смеркалось уже. Идти за велосипедом я не рискнул, вдруг там бюреры топтунов оставили? И я пешком потащился со своей раненой ногой до интерната. Шел я и особо не таился, потому что меня мысли занимали. А мысли были такие: если в этой коробочке, которую Джокер так бережно хранил у самой груди, ничего, кроме крестиков и старых фоток не было, и если коробка эта была так важна для него, значит, Джокер был конви. То есть, его родители были конви, поэтому он так и среза́л каждый раз Ираиду, которая ненавидела и самих конви, и веру их так, словно они сделали ей что-то такое, чего и простить нельзя. Но Джокер не был ни неудачником, ни дураком, короче говоря, не подходил он под тот образ конви, который нам втюхивали в интернате с утра до ночи. Он был крутым пацаном. Реально крутым. Я-то знаю, о чем говорю. Однажды он и меня вытащил, как я тогда Шнурка: я наглотался испарений и чуть коньки не отбросил в одном из проходов недалеко от Курской. После этого я под землей всегда носил с собой противогаз.

Ну вот иду я так, мысли про себя гоняю и незаметно для себя к интернату подхожу. И тут вижу такую картину: в переулке у общаги стоят трое бандючат из группировки Чики, и к стенке девчонку прижимают. А присмотревшись, я понимаю, что девчонка эта – Маришка. Хоть и темно уже было, а сразу стало ясно, что это она: и рюкзачок такой яркий, со светоотражающими полосками, и джинсы светло-зеленые – ее. Тут я остановился и обо всем забыл, что в этот день было: и про Длинного, и про Джокера, и про ногу – тоже забыл. Ничего не чувствовал, кроме того, что кровь закипает. Понятное дело, мне против них не выстоять ни в жизнь, покрошат меня, как повариха Михайловна – картошку на кухне, но только мне все равно стало. Я только увидел, как один белобрысый ее зажимает и ржет при этом, а она сжалась вся, но даже пикнуть не смеет, знает, что никто ей не поможет, даже куратор. И только озирается беспомощно.