Алана Инош - Дочери Лалады. (Книга 1)

• Название: Дочери Лалады. (Книга 1)
• Автор: Алана Инош
• Жанр: Короткие любовные романы

Это старинный языческий мир, наполненный чудесами, в нём люди живут по законам природы и умеют разговаривать с богами. Реки чисты, леса девственны и дремучи, а между западом и востоком протянулись Белые горы – богатая самоцветами и благословенная богиней Лаладой земля, населённая необыкновенным народом – женщинами-кошками, как их называют жители соседних земель. Рука женщины-кошки умеет и ковать зачарованное оружие, и возводить прекрасные жилища, и исцелять недуги. Быть может, мужчина и хотел бы коснуться этой руки, но в ладонь обитательницы Белых гор на свадебном обряде ложатся только девичьи пальчики – так уж повелось издревле.

---

«Как тебя звать-величать? Что-то я тебя раньше не видела среди наших певцов. Давно ты в Гудке?»

Видя в «Зайце» неравнодушного слушателя, Дарёна поведала о своей беде. На протяжении всего рассказа синева глаз Цветанки отражала все чувства Дарёны, как зеркало: грусть, боль, тоску, неуверенность в будущем… А когда наша путешественница с досадой пожаловалась, что на базаре её обворовали, синеглазая девчонка зарумянилась, смущённо опустила взгляд, а потом, вздохнув, достала откуда-то из-под рубахи тот самый украденный кошелёк и бросила на одеяло. Монеты в нём весело звякнули, когда он упал перед своей хозяйкой. Рот у Дарёны так и раскрылся.

«Так ты – воришка?! Ах ты…»

Монет в кошельке звенело ровно пятнадцать – столько же, сколько и было до пропажи.

К своим четырнадцати годам Цветанка была одним из лучших щипачей в городе – за исключительный талант её уважал даже вор Ярилко с его дружиной. Однако на собственные нужды она оставляла лишь небольшую часть добычи, а всё остальное раздавала нищему, голодному люду и детям. Обчищала она в основном тех, кто позажиточнее, а отнять последний грош у бедняка считала за низость. Бабуля в прежние времена кормилась своим ведовским ремеслом, а теперь стала отходить от дел, и Цветанка взяла на себя обязанности главной добытчицы.

Это позже Цветанка войдёт во вкус к одежде и станет заядлой щеголихой, а пока Дарёна видела перед собой красивого мальчишку-сорванца с совершенно незаметной под свободной рубахой грудью, бесшабашной ясной улыбкой и смелыми искорками в бездонно-синих глазах. И даже не хотелось сердиться за срезанный кошелёк: взгляд Цветанки согрел Дарёну сочувствием и летним васильковым теплом.

«Ну ничего, со мной не пропадёшь, – заверила золотоволосая девчонка, откидывая одеяло из шкур. – Ложись-ка. Притомилась, поди, с дороги-то».

Дарёна действительно смертельно устала: истома и слабость наполняли тело, делая его ленивым и похожим на кисель. Поблагодарив, она улеглась, а Цветанка накинула на неё пахнущее псиной одеяло. Слегка отвернув его край, она осмотрела сбитые в долгом пешем походе ноги Дарёны и принялась с ловкостью хорька рыться на полочках со снадобьями.

«А бабушка не рассердится?» – прошептала Дарёна, тревожно высунув нос из-под пахучей шкуры.

Цветанка только озорно подмигнула: ничего, мол. Деловито заглядывая в сосудцы и коробочки, она нюхала их содержимое, чихала и морщилась, корча смешные рожи. Потом, видимо, нашла то, что искала – круглую баночку с какой-то вонючей мазью. Подцепив на палец немного зеленовато-коричневой гадости, она стала натирать ею натруженные гудящие ноги Дарёны.

«Уйдите, раны-мозоли, уйди, хворь-усталость, – приговаривала она вполголоса. – Пусть Дарёнкины белы ноженьки станут здоровы».

«А ты, часом, не того?… Не ведьмачишь тоже?» – полюбопытствовала Дарёна.

«И-и! Что ты! – махнула рукой Цветанка. – Бабуля мне свои секреты передавать не хочет, хоть уж и помирать ей, вестимо, скоро. Так, подслушала кой-чего…»

***

– Ну, что ты, что ты…

На губах Дарёны соль слёз смешалась с терпкой сладостью мёда. Её лесная сказка смотрела с чуть грустной добротой, вытирая пальцами мокрые щёки девушки. Уткнувшись в плечо Млады, Дарёна тихо всхлипывала, оплакивая Цветанку, а черноволосая незнакомка, и таинственная, и до странной дрожи в сердце родная, прижала девушку к своей груди и успокаивающе ворошила её волосы. Потом, приподняв лицо Дарёны за подбородок, она вытерла ей слёзы и мягко коснулась губами обеих щёк.

Дарёна замерла в её объятиях, будто провалившись в тёплую янтарную бесконечность. Слушая дыхание Млады, она закрывала глаза, и ей казалось, что именно его она слышала в детстве в шелесте берёз над головой… Валяясь на сочной летней траве, она слушала непонятные, зелёные лесные сказания, которые нашёптывали ей белоствольные красавицы, а порой вздрагивала, когда ей мерещилось, будто к ней кто-то подкрадывался на мягких лапах. Этот невидимый кто-то всегда подкарауливал её в самых таинственных и тенистых уголках, он ждал её из года в год, но не показывался на глаза, оставаясь неуловимым призраком. Он то ласкал её дуновением ветра, то пугал вечерней темнотой лесной чащи, то звенел звёздами и будоражил душу, раскрывая перед Дарёной все богатства томной соблазнительницы-ночи. Сама того не замечая, Дарёна жила ожиданием встречи с этим ускользающим, незримым и неизвестным другом, и вот – встреча произошла.

– Мне кажется, я знаю тебя, – сказала Дарёна, проваливаясь в обморочную бездну, синюю, как ручей на дне оврага…

2. Лицом к смерти. Страж пещеры и можжевеловая баня

Пальцы Дарёны задрожали в тёплой руке Млады: у края обрыва колыхалась, ласкаясь к ногам, высокая, ещё не начавшая желтеть и буреть трава, а впереди, сколько было видно глазу, раскинулась зеркально-синяя озёрная гладь. Внизу, прямо под ними, росла старая, кряжистая и сгорбленная сосна, широко раскинувшая объятия кривых веток навстречу голубому простору. Сосновый лес покрывал все берега, а вдали, в холодной синеватой дымке, возвышались грозно и величественно белоснежные горные вершины.

– Так мы в Белых горах? – поёжилась девушка, кутаясь в свой просушенный на печке плащ.

Ветер трепал угольно-чёрные кудри Млады. Её окидывающие озёрно-горный простор глаза прищурились, зоркие и пронзительные.

– Не бойся, Дарёнка. Дочери Лалады – не Марушины псы. Никто тебя здесь не тронет. Хоть ты и пришла из княжества, затянутого мёртвой хмарью Маруши, на тебе нет её печати.

Лалада… Это имя из маминых сказок звенело сладостью весеннего цветения, бубенцами капели, блестело подтаявшей льдинкой на солнце. Оно пело, как ветер на запредельной заоблачной высоте, и журчало, точно лесной родник. Имя Лалады пахло земляничной поляной в жаркий полдень, нагретой сосновой смолой и полевыми цветами. Если с Марушей было связано всё тёмное – гибель, мрак, холод, вражда, неправда и коварство, то Лалада олицетворяла свет, жизнь, весну, плодородие, любовь и материнство. В Белых горах, отделявших Воронецкое княжество от Светлореченского – владения князя Искрена, жило племя диковинных кошек – дочерей Лалады. Они могли за мгновение преодолевать огромные расстояния, обладали целительским даром и волшебными чарами, да ещё умели принимать женский облик – по образу и подобию самой богини. Мужчин, между тем, как рассказывала мама, в этом племени не было: женщины-кошки обладали способностью оплодотворять. Когда-то дочери Лалады сами вынашивали детей друг от друга, но со временем, во избежание вырождения племени, стали привлекать свежую кровь из других краёв. Для продления рода они искали себе жён среди жительниц соседних княжеств – но только тех дев, чьего лона не касался мужчина. Дети рождались только женского пола; если они вскармливались молоком своей родительницы-кошки, то вырастали дочерьми Лалады, способными к превращению в зверя, а если молоком своей человеческой матери, то – почти обычными людьми, разве что наделёнными долголетием, огромной силой, звериным чутьём и несокрушимым здоровьем.

Всё это неугасимо жило в сердце Дарёны: ночной сумрак тёплой спальни, звёздный блеск маминых глаз и её голос, рассказывающий истории «про кошек». Их Дарёна любила больше прочих. Мама рассказывала их так, будто сама была в Белых горах и видела это таинственное племя своими глазами. Родом она происходила как раз из-за гор, из княжества Светлореченского, но своё прошлое обходила молчанием… А сказания о дочерях Лалады зажигали в её взгляде грустный, горьковатый свет.

– Так ты… – начала было Дарёна.

Договорить она не успела – была подхвачена Младой на руки, а в следующий миг… Хоть крыльев у черноволосой горной жительницы не было, но девушке показалось, что они взлетели. Сердце ухнуло в синюю озёрную бездну, струи ветра обхватили тело упруго и прохладно, а душа рванулась ввысь – к всезнающему небу. Прыжок был коротким, как вскрик: едва Дарёна успела втянуть в грудь душераздирающий небесный восторг, как уже оказалась на сосне, росшей под обрывом. Её спина упиралась в шершавый ствол, а ноги шатко ютились на ветке. Поддерживаемая одной рукой Млады, она смогла только испуганно задышать, но не издала ни звука. Чернокудрая женщина, стоя на двух близко растущих ветках, держалась за третью, протянувшуюся прямо у них над головами. Голубая бесконечность глаз приблизилась, завораживая и лаская, а дыхание согрело губы Дарёны. Внизу головокружительно синела отмель с длинными прядями зелёно-бурых водорослей, обрамлённая узкой каменистой полосой берега.

– Ай, – пискнула Дарёна и обмерла, крепко обвив шею Млады руками.