Алана Инош - Дочери Лалады. (Книга 1)

• Название: Дочери Лалады. (Книга 1)
• Автор: Алана Инош
• Жанр: Короткие любовные романы

Это старинный языческий мир, наполненный чудесами, в нём люди живут по законам природы и умеют разговаривать с богами. Реки чисты, леса девственны и дремучи, а между западом и востоком протянулись Белые горы – богатая самоцветами и благословенная богиней Лаладой земля, населённая необыкновенным народом – женщинами-кошками, как их называют жители соседних земель. Рука женщины-кошки умеет и ковать зачарованное оружие, и возводить прекрасные жилища, и исцелять недуги. Быть может, мужчина и хотел бы коснуться этой руки, но в ладонь обитательницы Белых гор на свадебном обряде ложатся только девичьи пальчики – так уж повелось издревле.

---

Но сильная рука неведомого светлого освободителя сорвала с глаз тьму. В груди Дарёны что-то клокотало, мешая дышать, когтистая лапа кашля стиснула рёбра, и девушку просто вывернуло наизнанку. Горло разрывалось от натуги, издавая лающие надрывные звуки, а на деревянный пол тягуче падали капли чёрной слизи с кровавыми прожилками. К мучительному кашлю добавился ужас: неужели Дарёна жила с этой гадостью в груди? Какой же отравой становился вдыхаемый воздух, проходя сквозь неё!…

«Давай, давай, доченька… Выгоняй эту дрянь!»

Крепкие руки Твердяны поддерживали её. Дарёна почти висела на них, судорожно извиваясь в приступах кашля, и их железная сила была надёжной спасительной опорой. Последний когтистый натиск за грудиной, последняя капля чёрной мерзости с губ – и Дарёна измученно, почти не ощущая под собой ног, припала к груди родительницы Млады. Та, гладя её по голове, как ребёнка, приговаривала ласково:

«Ну, вот и всё… Всё, моя хорошая».

Лужица слизи с шипением вспыхнула и в мгновение ока обратилась в щепотку пепла. Жужжащая истома слабости окутала Дарёну… Но каким сладостным, живительным питьём влился теперь в её лёгкие воздух!… Твердяна вывела её на площадку перед домом, обнимая за плечи и поддерживая под руку, и девушка со слезами на глазах вбирала в себя и горьковатую сосновую грусть, и снежное дыхание гор, и терпкую, ядрёную осеннюю свежесть.

«Ну, каково теперь дышится?» – тепло прогудел над ухом голос Твердяны.

Дарёна не могла подобрать слов, только устало улыбалась сквозь слёзы. Шершавые, загрубевшие от работы пальцы утёрли их с её щёк.

«Ну, так-то лучше будет… И сны дурные тебя больше беспокоить не станут».

Дарёна вздрогнула, словно от укола иглой. Утонув в ясновидящих глазах Твердяны, она пробормотала, мучительно запинаясь:

«Госпожа… Тебе всё известно… Ты знаешь, о ком я сейчас думаю. Ты можешь сказать мне, жива она или нет?»

Твердяна казалась ей всезнающей волшебницей, и во внезапном порыве отчаяния девушка открыла ей свою душу, чувствуя: её поймут и не осудят. Любые горести можно было поведать этим угрюмоватым и пронзительным, но исполненным светлой загадочной мудрости глазам, рассказать без утайки обо всех тревогах и недоумениях, получив взамен понимание и поддержку – пусть и немногословную, зато драгоценную. Обширный ожоговый рубец не отталкивал и не пугал: он становился невидимым при погружении в эти глаза.

Шершавые пальцы тронули подбородок Дарёны.

«Не могу тебя утешить, доченька. Я не вижу её ни среди живых, ни среди мёртвых… Хмарь застит мне глаза. Тех, кто ушёл в Марушину тень, нельзя разглядеть, а из тени нет обратного пути. Если хочешь её оплакать – сделай это сейчас. Раз и навсегда. Отпусти её и иди дальше. А будешь цепляться за неё – погибнешь. Больше ничего не скажу, прости».

В первый миг встречи, впечатлённая и даже слегка устрашённая внушительным обликом Твердяны, Дарёна даже представить себе не смогла бы, что будет рыдать на её плече, содрогаясь всем телом и чувствуя тёплую тяжесть её руки на своей голове. Вот так – просто и по-родственному…

«Млада говорит, что я – её суженая, – всхлипнув и утерев нос, вздохнула девушка. – Это правда?»

Снова ласковые лучики-морщинки у глаз смягчили суровость взгляда.

«Это ты должна понять сама. Слушай сердце, оно всё тебе скажет».

Свернув косу и спрятав её под шапку, Твердяна засобиралась уходить. На прощание она сказала:

«От хмари мы тебя почистили, но это ещё не всё. То, что тебе нужно – это Слёзы Нярины. Скажи Младе, она знает. Два раза в седмицу пусть водит тебя на Нярину купаться и растираться снегом с её склонов. Делать это следует полгода, чтобы окрепнуть. Ну… Вроде всё. Пора мне, работа ждёт. Не забывайте – приходите к нам».

Дарёне даже не хотелось, чтобы она уходила. Внутри болезненно заныла струнка, привязанная одним концом к сердцу девушки, а другим тянувшаяся в сторону Твердяны. Когда она успела образоваться? Дарёна не сумела заметить этого. Она знала лишь то, что будет с нетерпением ждать следующего четверга или пятницы, чтобы вновь увидеть родительницу Млады и окунуться в её тепло, спрятанное под ледяной корочкой взгляда.

Сумерки сгустились и зашелестели дождём. Развешенное в углу у протопленной печки бельё быстро просохло, и Дарёна снимала его с верёвки, когда на плечи ей легли тяжёлые и тёплые руки – такие же крепкие, как у Твердяны.

«Ах ты, моя хозяюшка…» – согревающе защекотал ухо девушки голос Млады.

Наверное, вместе с тем сгустком чёрной слизи из Дарёны вышло ещё что-то – какое-то невидимое препятствие, мешавшее ей в полной мере почувствовать синеглазую женщину-кошку, открыться навстречу жару её нежности и грустноватому прикосновению её терпеливой любви, столько лет ждавшей первого поцелуя. Сейчас всё это обожгло Дарёну так, что она задохнулась от подступившего к горлу кома. Круто повернувшись, она с размаху обняла Младу за шею – для этого ей пришлось приподняться на цыпочки.

«Что такое Слёзы Нярины? – спросила она за ужином. – Сегодня приходила твоя родительница – Твердяна… Она дала мне какое-то зелье, от которого из моей груди вышла чёрная гадость. А ещё она сказала, что мне нужно в течение полугода два раза в седмицу купаться и растираться снегом…»

«Это горячий источник на горе Нярина, – ответила Млада. – Он обладает целительной силой, очищая и укрепляя не только тело, но и дух. Нярина – утешительница. К ней полезно ходить тем, кто одержим кручиной и горем, охвачен тревогой и унынием: она утоляет печали и забирает душевные сокрушения, просветляет ум и сердце. Моя родительница дала хороший совет… Завтра днём я свободна, так что можем туда сходить, окунуться, как рассветёт».

«А ещё она звала нас к себе на будущей седмице, в четверг или пятницу», – сообщила Дарёна.

«От неё ничего не скроешь, – улыбнулась Млада. – Я ни словом о тебе не обмолвилась, но ей, похоже, и так всё известно… Что ж, пойдём, коли зовёт. – И, задумавшись на мгновение, добавила: – Ждану-то она с первого взгляда не приняла – смотрела сквозь неё, будто знала, что та надолго у нас не задержится. А к тебе, видишь, сама пришла. Добрый знак».

Ночью, устроившись на тёплом и мягком ложе в виде свернувшейся кошки, Дарёна слушала предание о войне великанов-бактов и рождении Белых гор. Её щёку грел пушистый чёрный мех, а в голове слышался голос Млады, рассказывавший о безумии, насланном на бактов Марушей, о вражде между вождём Ирмаэлем и его сыном Сугумом, о гибели прекрасной Нярины и о погребении павших в битве великанов под горами. Не пережив горя, причинённого ей потерей возлюбленного, после смерти Нярина стала утешительницей всех страждущих, смывая людские печали своими горячими слезами – источниками, бьющими из склонов одноимённой горы. В тёплой темноте Дарёне виделись печальные звёзды – глаза матери, из уст которой она в раннем детстве впервые слышала это предание, успевшее подёрнуться дымкой забвения и сейчас воскресавшее в её памяти во всех красках. Огромные воины, охваченные кровавым безумием, неистово рубились; умирающий Ирмаэль с пропитанными кровью седыми волосами скрежетал зубами и цеплялся за землю, пытаясь ползти; Нярина, поникшая над изрубленным телом Сугума, как ива над водой, с мраморно-белым, окаменевшим лицом роняла слёзы… Чёрные косы и светлое монисто, кинжал в девичьей руке… А потом – великое воздвижение гор, сопровождавшееся сорок дней и ночей страшным землетрясением: это богиня земных недр Огунь хоронила павших.

Розовато-серый, мглистый рассвет застал Младу с Дарёной на пологом склоне горы, где среди корявых сосен и елей исходил паром горячий ключ. Из каменной расселины била светлая струя воды, наполняя большую выемку неправильной формы, обложенную по краям крупными валунами. Присев на один из них, Дарёна попробовала рукой воду: та была умеренно горячей, не обжигающей – как раз такой, чтобы не дать телу замёрзнуть пронзительно холодным осенним утром. Раздеваться не хотелось, но Млада заставила Дарёну снять всё, вплоть до исподнего белья. От леденящих объятий ветра девушка спаслась, забравшись в воду до самого подбородка. Там она уютно поёжилась, покрывшись мурашками блаженства…

Каменистый водоёмчик оказался неглубоким – по грудь. Дарёна поплавала, а потом пристроилась отдохнуть на тёплых камнях, сложенных под водой в виде кресла – как раз так, что видна оставалась только голова. Млада сидела на валуне, подстелив соломенный коврик.

«Хорошо?» – улыбнулась она.

«Угу», – промычала Дарёна. Приятная горячая водичка так расслабила её, что не хотелось даже размыкать губы.