Натиг Расул-заде - Рисую птицу

• Название: Рисую птицу
• Автор: Натиг Расул-заде
• Издательство: Известия
• Жанр: Короткие истории
• Год: 1982

---

— Ну что же ты? — спокойно спросила Наргиз. — Мне было очень интересно. Дорасскажи.

— Неохота, — сказал я и швырнул сигарету в бассейн.

— Ты опять? — спросила она.

— Что опять? — не понял я.

— Опять засоряешь чистый бассейн. Его же побелили.

— Ах да, я забыл — сказал я и закурил новую сигарету, чувствуя глухое, растущее раздражение.

Она некоторое время внимательно глядела на меня, потом сказала:

— Ты много куришь.

— Да, — сказал я.

— Много курить вредно, — сказала она.

— Откуда ты знаешь? — спросил я.

— Как откуда? В журнале «Здоровье» пишут. Врачи говорят по телевизору.

— Я не слушаю по телевизору врачей и не читаю журнала «Здоровье».

— И напрасно.

Я назло ей шнырнул в бассейн и вторую сигарету, встал со скамейки и медленно пошел вдоль аллеи. Я прошел шагов десять, когда она догнала меня.

— На, — сказала она и протянула мне пачку. — Ты забыл на скамейке свои сигареты. Ты, как всегда, рассеян. А нужно быть повнимательнее.

— Кому нужно? — спросил я.

— Тебе, наверное, — удивленно ответила она.

— Наверное, — повторил я. — Видишь, ты сама еще точно не знаешь. На свете есть много чего, о чем мы не имеем представления.

Она хмыкнула и пожала плечами. Я приостановился и пропустил ее вперед. Я любил смотреть на ее походку. Когда она шла, то будто светилась, и походка ее странным, непостижимым образом будто оголяла ее всю, и шла она нагая, с маленькими мячиками грудей, с пятнышками светлых сосков, легко, словно взлетала на каждом шагу, переступая ровными и гладкими ногами, а маленький шрам от давней операции внизу живота был особенно бледным и светился с гордостью маленького изъяна, превратившегося в заманчивое и привлекательное достоинство. Шла она, и казалось, в следующую минуту должна была раствориться в воздухе, слиться с ним воедино.

Я подошел и крепко взял ее за руку. Она испуганно и удивленно взглянула на меня.

— Мне грустно без тебя, — сказал я.

— Но я здесь, — сказала она.

— А мне грустно без тебя…

Она молча смотрела на меня. Потом неожиданно хорошо улыбнулась.

— Ты чего? — спросил я.

— Мы в первый раз с тобой так гуляем… На бульваре посидели, — сказала она. — Ты не зайдешь сегодня ко мне?

— В последнее время у меня появился панический страх перед твоим бывшим мужем. Вдруг мы пойдем, а он заявится к тебе пьяный.

— Ну что ты? — сказала она. — Он давно уже не откалывает подобных штук.

— Да я пошутил. Устал просто, спать пойду.

Мы шли молча, и вдруг ни с того ни с сего я рассказал ей, что дедушка с недавних пор стал помогать на кладбище копать могилы.

— Зачем это? — удивилась она. — Разве ему не хватает денег?

— Не в деньгах счастье, — сострил я.

— А в чем? — совершенно серьезно спросила она, словно веря, что сейчас получит от меня рецепт с формулой счастья.

— Не знаю, — разочаровал я тут же ее.

— Кстати, что ты делал три дня назад ночью на пляже?

— Во-первых, это некстати, во-вторых, если тебе донесли, что я был на пляже, наверняка ты знаешь и то, что я там делал.

— Мне сказали, что вы с ребятами отправились на мотоциклах туда драться с другими какими-то ребятами. Я ужасно переволновалась.

— Это видно по тому, что ты вспомнила об этом в конце вечера.

Она хотела что-то сказать, но осеклась.

— Драться нехорошо. Ты взрослый мужчина, а ведешь себя, как ребенок.

— Думаю, в каждом взрослом должно быть что-то от ребенка, должен остаться кусочек от его детства. У меня, видимо, остался огромный кусок. А у тебя его вовсе нет.

— Почему ты так думаешь? — спросила она.

— Мы знаем друг друга вот уже полгода, и за это время я слышал от тебя только правильные, разумные вещи. Курить вредно, сорить нельзя, драться опасно, сорить деньгами глупо!..

— Что ты кричишь? — испугалась она, — Успокойся.

Я успокоился.

— Просто, — сказал я через некоторое время. — Просто я рисую птицу…

— Что, что? — не поняла она.

— Есть такой французский поэт Жак Превер, — сказал я. — И есть у него стихотворение. Называется «Как нарисовать птицу?»… И оказывается, сначала нужно знаешь что нарисовать?

— Что? — спросила она.

— Клетку…

— А-а… Чтоб птица жила в ней.

— Да. Чтоб жила. Так вот, я рисую сначала птицу, а ты клетку.

— Что ж, клетка тоже нужна, — сказала она.

— Конечно, — сказал я. Хотя не был уверен, так ли я запомнил смысл стихов Превера. Скорее всего я их переврал. Я что-то смутно помнил насчет птицы — ее, кажется, не рисуют, она сама прилетает после того, как нарисуешь клетку. Впрочем, я, наверное, и хотел нарисовать то, чего с нетерпением ждут, что само прилетает.

— И не все же умеют рисовать птицу, — сказала она вдруг, и было видно, что она поняла меня.

Я проводил ее до дома и вернулся к себе. Я понял, что больше мне не захочется видеть эту девушку.

Целую неделю я лихорадочно работал, не выходя из мастерской. Я сделал еще два дедушкиных портрета, и один с руками в обычной их позе — на коленях. Руки получились изумительно. И оба портрета удались отлично. Я ходил по мастерской, ошпаренный радостью. А дедушка был благодарной и послушной моделью и не роптал на судьбу. Два раза в течение недели он отлучался на несколько часов и возвращался усталый, грязный и счастливый.

Отец с Вахидом работали, у них был аврал на работе, и они по вечерам корпели над чертежами, от одного вида которых на меня нападала зевота. Никто из нас не мешал другому, и каждый занимался своим делом, жил своей жизнью и радовался своим, непонятным для других, радостям. И следующую неделю я доделывал портреты. Иногда заходили ребята, смотрели и очень хвалили. Советовали отправлять туда, сюда, к черту на рога. Как бы не так! Я подарю их дедушке. Меня не снедает зависть и жажда славы. Меня пожирает моя работа, и я рад частой тревоге в душе моей, потому что знаю, что за ней последует сонное душевное равновесие, ясность и спокойствие. Отсутствие терзаний и полное умиротворение. Черт бы его побрал.

Часто звонила Наргиз. Но я не подходил к телефону, хотя временами чувствовал себя одиноким осликом. Одинокий ослик — островок тишины и неудач в море людской суеты. Дедушка говорил Наргиз, что нет меня, и ему каждый раз было очень стыдно. Он долго ворчал после очередного ее звонка, что ему, старику, по моей милости приходится врать. Я знал, что больше не стану ходить к Наргиз, и чувствовал, что необходимо объясниться с ней, но работал и как-то не до этого было. И потом такие объяснения — это очень утомительная штука. Будто голого меня за клеткой должны показывать веселым школьникам. И поэтому пока за меня отдувался дедушка.

А однажды он вошел ко мне и говорит:

— Опять звонила. Очень просила передать одну странную вещь. Говорит, передайте ему, что я постараюсь нарисовать птицу. Очень просила так и передать — мол, непременно постараюсь нарисовать птицу. А что это? — спросил дедушка.

— Чепуха! У нее наверняка ничего не получится. Это не все умеют, — сказал я.

И я был счастлив, что я это умею, что я рисую птицу, которую каждый день, каждый час кто-то ждет у нарисованной клетки.