Rein Oberst - Чужой для всех

• Название: Чужой для всех
• Автор: Rein Oberst
• Жанр: Альтернативная история

Попаданцы бывают разные. Этот особенный. Он загадка для Абвера. Он загадка для Смерш. Кто же он такой «чужой», чуть не сорвавший операцию Красной Армии «Багратион», а позже наголову разбивший американский контингент в Арденах?

---

— За мной! Не отставать сержант, — не поворачиваясь назад, бросил тому офицер и скорой походкой направился в глубину рощи.

«Куда меня ведет этот «старлей», похоже «особист» из армии», — тревожные мысли, иглами покалывали сердце и болезненно отдавались в душе Михаила с каждым его шагом. Он сильной упругой походкой с автоматом ППШ на плече шел, не отставая от офицера. Тот явно спешил. Но идти пришлось недолго. Буквально через двести метров по роще они вышли к дороге. Там стоял армейский «Виллис».

— С машиной все нормально? — спросил офицер у водителя сержанта, на груди которого красовалось несколько медалей.

— Все в лучшем виде товарищ старший лейтенант. Доедем хоть до Берлина.

— До Берлина пока рановато, а вот в сторону Журавич через Рогачев прокатимся, — с усмешкой сказал «особист» и по-хозяйски уселся на заднее сидение американского джипа. — Присаживайся и ты сержант, не стесняйся. Говорить будем в дороге, время не ждет.

При упоминании Журавич, Миша вздрогнул, лицо его чуть посерело, но он постарался не показывать свое волнение, усаживаясь рядом со старшим лейтенантом. В голову пришла первая мысль: «Что-то случилось с родными, с мамой».

— Не волнуйся Дедушкин, с матерью все в порядке, — самодовольно проронил офицер, как будто прочитав мысли Михаила. — Трогай Николай.

От линии фронта до Рогачева ехали, молча и недолго, километров пятнадцать. Водитель умело и лихо крутил баранкой, оставляя позади тыловой транспорт. Офицер курил и иногда с интересом посматривал на Михаила. Тот старался сидеть спокойно, однако это ему удавалось с большим трудом. «Особист», машина, дорога, неизвестность одновременно тревожили его, но и давали повод выплеску в кровь новых порций адреналина. У Миши начал появляться повышенный интерес к предстоящим событиям. А то, что они должны быть он с каждым убегающим километром чувствовал все сильнее нутром. «Что-то молчит особист», — думал Михаил. «Выжидает, высматривает. Подождем». Лишь когда пересекли стратегически важный мост через Днепр, непомерно укрепленный и усиленный дополнительными огневыми точками, даже танками и артиллерией, как подметил математический ум Михаила, офицер повел с ним разговор.

— Дедушкин, — наконец обратился к нему офицер. — Вы уже догадались, почему вас вызвали с передовой и везут в сторону дома? Время у вас было достаточно подумать.

Миша не предполагал, что так начнется беседа и в такой форме. С органами госбезопасности он встречался впервые. Поэтому он не сразу ответил. Он не знал, как надо отвечать. Сказать догадывался, значит иметь за собой дела, которыми заинтересовались, наконец, то «особисты». Но таких дел он за собой не помнил. Сказать, что не догадывался. Значит, быть не искренним. Ведь он им для каких-то целей понадобился. Миша даже заерзал на сидении.

— Не волнуйтесь сержант, подумайте еще минуту, — офицер заговорил с ним почему-то на вы.

— Да я не волнуюсь товарищ старший лейтенант. Просто я не знаю, как ответить.

— Вы перед нами чисты? Никакими делами не запятнаны?

— Вроде нет товарищ старший лейтенант.

— Тогда будьте искренни и ответьте мне на следующий вопрос: «От кого у вашей сестры Веры ребенок, девочка чуть более двух лет? — контрразведчик, развернулся к Михаилу, ухватившись рукой за дугу водительского сидения и, пристально посмотрел ему в глаза.

— Миша почувствовал, как сердце его забилось чаще. На лбу выступило несколько капелек пота. Пальцы рук противно задрожали.

Он даже мысленно не мог представить, что услышит этот вопрос. Он предполагал услышать любые вопросы, связанные с партизанами, с боевыми действиями, с оценкой действий командиров и бойцов на передовой и дать на них исчерпывающие ответы. Но чтобы такое спросили?

Время шло, и нужно было отвечать.

— Так это она нагуляла от наших ребят, — вдруг просто ответил он и почувствовал, как его щеки стали наливаться краской.

— Каких именно ребят товарищ сержант? Когда вы были в оккупационной зоне, — голос офицера завибрировал более жестко. — Может тех ребят, что партизан вешали и сжигали крестьянские хаты? Или эшелонами увозили белорусскую молодежь в Германию? А может тех, кто носил черную нацистскую форму и говорил: «Хайль Гитлер»?

— Да нет, из наших кто-то местных, — глаза Миши забегали.

— Кто именно: Трофим, Потап, Степан или еще назвать несколько имен?

Миша был поражен осведомленностью «гэбешника». Молодых хлопцев из поселков Поляниновичи и Заболотное по тем или иным причинам, оставшихся в немецкой оккупации, тот называл поименно. «Вот так попался. Не выкрутишься у этого ужаки».

— Михаил! — тем временем продолжал беседу офицер, придержав фуражку, чтобы она не слетела, когда их подбросила на кочке. — Орденом Красной Звезды, за какие заслуги вас наградили?

Миша растерялся. Он был подавлен. Он впервые за двадцать один год своей молодой жизни попал в такое неприятное положение. Он впервые солгал, притом чекисту. Он сам до конца не понял, почему. Просто так вышло. Возможно, сыграла потаенная жалость к Вере. Возможно племянница Златовласка, как ее назвала Вера, так засела в сердце своей детской красотой и непосредственностью. Возможно, годами нагнетаемый страх перед органами НКВД заговорил его языком. Возможно все вместе взятое.

Михаил крепко задумался над тем как ему отвечать дальше и не смотрел в глаза офицеру.

— Дедушкин! — вновь обратился к нему «особист». — Вы не заснули часом? Или вас укачала быстрая езда? — И он щелкнул пальцем у того перед носом.

— Что вы спросили, повторите? — сбивчиво проговорил Миша.

— Я спросил, орденом Красной Звезды вас наградили, за какие заслуги?

— За взятие Рогачева, — несколько вяло, чуть помедлив, ответил он.

— А точнее.

— А точнее? — Миша немного воспрянул духом. Эта тема разговора его отвлекала от кричащей правды, которую придется, видимо говорить.

— Были сильные бои зимой, — с интересом вспоминал он. — Город несколько раз переходил из рук в руки. Очередную атаку повел сам командир батальона капитан Грицевец. От разрыва мины его убило. Ротный лежал раненый. Люди залегли. Немцы защищались яростно. Я поднялся и побежал вперед. За мной поднялись и другие бойцы. В общем, мы заняли тогда первую траншею, и засели там. Дальше поднялась за нами другая рота, которая закрепила наш успех. Вскоре немцев мы выбили из города окончательно.

— Так вы я гляжу отважный человек сержант Дедушкин. Почти герой Перекопа. А мне лжете, как трусливый солдат. Вы же на учителя в институте в Витебске учились, даже преподавали в восьмых классах математику, а мне лжете, как второгодник-двоечник. Вы же партизанили два года. Ваша мать за это тяжело пострадала от фашистов, а становитесь на позиции пособника немцев. Как это понимать?

Миша молчал и был весь пунцовый. Он понял, что его зажали в угол и поставили ему детский мат. Дальше его обман будет расцениваться как предательство. Нужно было говорить всю правду. Ох, как произнести ее было нелегко. Правда казалась теперь такой давней, почти выдуманной, но так хлестко бьющей по его самолюбию. Она была его позором. Она была позором его семьи.

— Вы извините меня товарищ старший лейтенант. Как то само вышло. Я вам все расскажу. — Миша нервно теребил свою пилотку, которую держал в руках. Он снял ее сразу, когда поехали быстро, боялся что снесет ветром. Оглянулся по сторонам и, в который раз ему показалось, непомерно большое количество войск вдоль дороги, ведущей к Довску. Притом замаскированных противотанковых орудий и самоходных артиллерийских установок. Но об этом сейчас ему некогда было думать. Нужно было рассказывать горькую и неприятную правду. — Я вам все расскажу, — тяжело вздохнув, повторил он.

— Я понимаю вас сержант, — подбодрил его офицер. — Вы невольно защищали интересы своей сестры, своей семьи, а Родина требует в этот переломный момент войны защитить ее интересы. Говорите, я вас слушаю.

До самого Довска и до Журавич Миша рассказывал старшему лейтенанту Киселеву, офицеру отдела Смерш сорок восьмой армии о трагедии связанной с началом войны для сельчан, для Веры, для его семьи. Рассказывал с жаром, с внутренними переживаниями.

Офицер с большим интересом слушал очевидца о начальном периоде войны, когда отступала Красная Армия, когда он с сестрой Верой пытался уйти к своим через Пропойск, о сотни погибших и тысячи растерянных людей и военных, метавшихся по полю, когда их бомбили немецкие бомбардировщики.

Особо заинтересовали Киселева подробности подбитого танка Т-26 и пленения советского танкиста, оставшегося в живых.

Недоверчиво отнесся он к рассказу об отношениях Веры и немецкого офицера. Но поведение Веры, ее личные признания, а также приезд старшего лейтенанта Вермахта Франца Ольбрихта в начале августа 41 года за Верой, чтобы ее увезти в Берлин и жениться на ней, драка с ним Михаила были весомыми доказательствами их порочной связи и серьезности намерений немца. Тем более Михаилу оставили жизнь. И еще один момент приблизил убежденность контрразведчика в правильности выводов майора Лобанова, куда будет прорываться «Ариец» на танках, это то, что Веру на протяжении двух лет оккупации немцы не трогали и запретили трогать полиции. Ее не увезли как других селян в Германии осенью 43 года. А после того как Миша, вспоминая, обрисовал внешний облик немецкого офицера и Киселев его сопоставил с тем, что дал в показаниях Новосельцев, он уже почти с полной гарантией мог ответить что это один и тот же человек. Разве, что у нынешнего есть лицевой шрам от правого уха. Но эту отметку войны он видимо получил в боях за эти три года.