Максим Дубаев - Рерих

• Название: Рерих
• Автор: Максим Дубаев
• Издательство: Молодая гвардия
• Жанр: Искусство и Дизайн
• Год: 2003
• ISBN: 5-235-02562-8

Имя Николая Рериха вот уже более ста лет будоражит умы исследователей, а появление новых архивных документов вызывает бесконечные споры о его месте в литературе, науке, политике и искусстве. Многочисленные издания книг Николая Рериха свидетельствуют о неугасающем интересе к нему массового читателя.

Историк-востоковед М. Л. Дубаев уже обращался к этой легендарной личности в своей книге «Харбинская тайна Рериха». В новой работе о Н. К. Рерихе автор впервые воссоздает подлинную биографию, раскрывает внутренний мир человека-гуманиста, одного из выдающихся деятелей русской и мировой культуры XX века, способствовавшего сближению России и Индии. Прожив многие годы в США и Индии, Н. К. Рерих не прерывал связи с Россией. Экспедиции в Центральную Азию, дружба с Рабиндранатом Тагором, Джавахарлалом Неру. Франклином Рузвельтом, Генри Уоллесом, Гербертом Уэллсом, Александром Бенуа, Сергеем Дягилевым, Леонидом Андреевым. Максимом Горьким, Игорем Грабарем, Игорем Стравинским, Алексеем Ремизовым во многом определили судьбу художника. Книга основана на архивных материалах, еще неизвестных широкой публике, и открывает перед читателем многие тайны «Державы Рерихов».

---

М. П. Боткина многие побаивались и поэтому не любили. Как писал о нем художник Игорь Грабарь, «Боткину доставляло физическое наслаждение вливать ложку дегтя во все бочки с медом, стоявшие на его дороге и почему-либо ему мешавшие. Не было такого хорошего и большого художественного предприятия, которого он не стремился бы сорвать. Делал он это столь мастерски, что его участие в очередной „пакости“ не легко было установить: о нем больше догадывались»[53].

Обычно Боткин, проводя через Совет Академии художеств нежелательное для кого-либо решение, говорил именно ему:

— Ну вот я и сделал, как вы хотели!

Чаще всего собеседник моргал, недоумевал и ничего сказать не мог.

Постепенно Николай Рерих научился работать в согласии с М. П. Боткиным.

Когда Боткин говорил ему:

— А я думаю взять ваш кабинетик к себе.

Николай Константинович спокойно отвечал:

— Отлично, правильно, берите!

Михаил Петрович улыбался этому и спрашивал:

— Ну а вы где же будете?

— Найду, не беспокойтесь, — отвечал Рерих.

Боткин почему-то пугался и говорил:

— А не лучше ли оставить все по-прежнему?

— Да ведь вы же хотели?

— Ну, я передумал. Я с вами останусь в кабинете.

— Как желаете, и это можно, — невозмутимо отвечал Н. К. Рерих.

Когда Николай Рерих подавал письменно изложенные соображения или какое-либо заявление, Боткин, обыкновенно хитро улыбаясь, спрашивал:

— Ну зачем же писать было, могли и на словах сказать?

Но у Рериха уже был заготовлен ответ:

— А я это для памяти.

В противном случае все, сказанное на словах, перевиралось М. П. Боткиным и оставалось только сожалеть, что оно не было записано.

В минуты «благодушия» Боткин брал Николая Рериха за руку и сладко говорил:

— По всем вероятиям, вы меня хоронить будете, а может быть, еще я вас похороню.

В довершение всего Боткин всячески давал Николаю понять, что помощник ему не нужен, однако при всех хвалил Рериха и даже ставил в пример его обязательность и исполнительность. При этом в отсутствие Николая Константиновича пояснял:

— Никогда не верьте рекомендациям. Я всегда даю прислуге прекрасные рекомендации, когда она уходит. А если б она была хорошей, я бы ее никогда не отпустил.

В том же 1899 году Николай Петрович Собко провел решение через комитет Общества поощрения художеств о назначении Н. К. Рериха помощником секретаря Общества, чтобы оградить его от нападок М. П. Боткина.

ВЕСЕННЯЯ ВЫСТАВКА ИМПЕРАТОРСКОЙ АКАДЕМИИ ХУДОЖЕСТВ

Вот уже третий год, весной, Императорская академия художеств организовывала выставку картин своих выпускников и маститых художников. Николай Рерих на этой выставке представлял написанную еще в 1898 году картину «Сходятся старцы».

4 марта 1899 года Николай Рерих писал своему учителю В. В. Стасову об организации выставки Академии художеств:

«Глубокоуважаемый, дорогой Владимир Васильевич! Хотел я сегодня вечером направиться к Вам — повидаться, но голова разболелась, и ноги горят после целого дня беготни и хлопот по устройству выставки. Завтра кончаем устройство; послезавтра будет царь, а в Воскресенье — весь народ Божий. Выставка вышла большая. Свою картину ненавижу я страшно — смотрю на нее как на чужую; беспокойство насчет ее у меня прошло после мнения Васнецова… Трудно предположить, чтобы и Васнецов, и Верещагин, и Архип Иванович, и Чистяков, и Беклемишев — все лгали и обманывали. Даже Репин, и тот, как слышно, хвалил; ну что ж, коли производит она на зрителей впечатление, то и слава богу, а мне она надоела бесконечно. Знаете, на днях чуть я не расплакался, когда случайно услыхал разговор, что ее надо повесить на лучшее место. Разговаривающие не предполагали, что я слышу их, — это были хорошие минуты. Повесили ее там, где „Богатыри“ стояли. Хотел шнурок к ней пристроить, чтобы публика не совалась близко, но говорят, что это лишнее, что моя манера письма сама оттолкнет на должное расстояние…

Люблю Вас крепко и искренне уважаю. Н. Рерих»[54].

Предчувствия не обманули Николая, выставка прошла неудачно. Помимо того, что кто-то из зрителей налепил на картину грязный окурок, несколько критиков выступили с неприятными для автора статьями, в которых подчеркивалась грубость письма Н. К. Рериха, даже сам В. В. Стасов публично неодобрительно отозвался о картине «Сходятся старцы» и о картине «Поход». В одной из газет В. В. Стасов писал: «Жаль только, что все к зрителю спиной. И притом почти все опустили головы, словно от меланхолии, и глядят себе под ноги, ни у кого не видать никакой храбрости, мужества или хоть бодрости. Ведь кажется, их никто на войну плетью не гонит». Все похвалы, высказанные до открытия выставки, были таким образом сведены на нет. Не помогло и то, что свою картину «Сходятся старцы» Н. К. Рерих повесил в Екатерининском зале академии на место, где еще в феврале висели «Богатыри» В. М. Васнецова, во время его персональной выставки. Это место было особенным, здесь что-то заставляло всех замолчать, идти чуть ли не на цыпочках и держаться ближе к стене[55].

«Глубокоуважаемый, дорогой Владимир Васильевич… — писал Николай после выставки В. В. Стасову. — Вы скажете: не надо размениваться, надо серьезно штудировать рисунок, не надо увлекаться Обществом поощрения художеств, ибо „служенье муз не терпит суеты“. И все это я сам чувствую, чувствую с такою болью, что хочется мне услышать Ваш совет… Посмотрите теперь на дело с моей стороны. На искусство я не беру ни копейки из дома и считаю невозможным брать, как для дела, противного, в сущности, для отца и домашних. Мне надо содержать мастерскую, нужны краски, натура, все это берет много денег; знаете ли Вы, что „Старцы“ стоили мне около 600 рублей. Их надо было откуда-нибудь взять. Та же академия, те же Репины и весь совет, что умеют кричать о моем таланте и о пробелах моей техники (которые я сознаю), разве они пришли хоть в чем-нибудь мне навстречу?

Если они видят способности, отчего же не могли дать средств съездить за границу? Неужели моя картина не стоит и 1000 рублей, особенно если за головку Щербиновского дают 2000 (то есть заграничную поездку). Я знаю, что картина моя плоха, почти что никуда не годна, но все же не могу ее сравнивать с головкой Щербиновского, которая ни на кого не производила впечатления. Для картины нужны были сведения, материалы, изучение — ведь все согласны, что чувствуется в ней древность, а написать такую головку, кроме незначительного времени, ничего не надо. И вот за головку дают 2000, а за картину хоть бы 500 рублей. Это так обидно! Так тяжело! Все говорят, говорят, а никто ничего не сделает! Все стараются только ущипнуть, толкнуть в темя каблуком.

Не давай мне Общество поощрения средств держать мастерскую, разве я пошел бы в него?

А что же поделаешь, когда академия не только что средств, не только мастерской, не только натуры, но даже костюмов из гардероба не хотела мне дать в прошлом году. И после этого Репин скажет про рисунок, про недостаточную штудировку, будет сожалеть о таланте, что пропадает, и наговорит много, а когда придет время дать средства, то даст их Щербиновскому, ибо тот слаще поет. Стыдился бы Илья Ефимович, ведь, небось, знает, как неприятно работать на чужие деньги. А тут, когда Васнецов и Суриков целуют, когда Верещагин В. В. называет единственной вещью выставки, тогда обходят и дают другому, лучше услужившему, и потом изумляются, отчего их не любят.

Знаю, Владимир Васильевич, что худо я делаю, знаю, что надо учиться, а не расходоваться, но после таких щипков поневоле задумаешься. Если бы мне удалось бросить все текущие дела и уехать за границу, проехаться, встряхнуться, посмотреть, а потом, дома, не торопясь поработать. Неужели же все мое дело, все изучение родной древности, желание воспроизвести родную историю не заслуживает никакой поддержки?..»

В доме у физиолога Тарханова, где в студенческие годы собирался кружок, организованный Н. К. Рерихом, после этой выставки произошел неприятный для Николая разговор: все за столом пытались убедить его больше не брать древнерусскую тему для своих полотен, а попробовать себя в другом амплуа. Такой совет Николай Рерих воспринял в штыки и вконец рассорился с семейством Антокольских.

«А тут еще такие отношения… — рассказывал Николай в этом же письме, — где при мне за столом говорят, что Васнецов — человек ограниченный, ибо заниматься родным эпосом может только ограниченный человек; ведь это меня хотели обидеть; конечно, после такого отношения и после некоторых очень некрасивых (по-моему) намеков Тарханова я не могу бывать у них.

Теперь… И все ругают. И нервы расстраиваются, и все как-то сиротливо и грустно.

Когда я услыхал сегодня Ваши слова, мне они показались хорошими, доброжелательными… Преданный Вам Ник. Рерих»[56].