Энцо Бьяджи - Причуды любви

• Название: Причуды любви
• Автор: Энцо Бьяджи
• Жанр: Современные любовные романы
• Год: 1993

Книга известного итальянского писателя и журналиста состоит из документальных и документированных love stories таких мировых знаменитостей, как Мэрилин Монро, Марчелло Мастроянни, Франческа Бертини, Вуди Аллен. Здесь вы найдете интервью с Ольгой Ивинской, поведавшей Бьяджи о Борисе Пастернаке многое из того, чего не знали самые близкие его друзья. Рядом идут рассказы о трагической любви Светланы Аллилуевой и Алексея Каплера, о приключениях в любовном море недавно умершего Арманда Хаммера, о единственной подлинной страсти собирателя женщин Бенито Муссолини…

Не ища универсального ответа на извечный вопрос: «Что же такое любовь?», Энцо Бьяджи утверждает, что в этом всесильном чувстве заключены все драматические, а порой и комические коллизии всех времен и народов.

---

— И как дальше сложилась ваша жизнь?

— Не знаю, можно ли назвать это жизнью. Сплошные муки, бесконечное ожидание, слабая надежда на чудо. Но, видно, время чудес миновало. Я была очень молода, но думаю, лучше них понимала истинное положение вещей.

— Чем в основном занималась ваша сестра на озере Гарда?

— Как всегда, ждала его звонка, ждала встречи. Только это и придавало ей сил.

— Она говорила о стычке с его женой?

— Говорила, но я не хочу об этом вспоминать.

— А вы в тот период видели дуче?

— Два-три раза.

— Где, при каких обстоятельствах?

— На вилле Фьордализо. Он произвел на меня удручающее впечатление: совершенно другой человек, усталый, морально сломленный.

— Клара понимала, чем она рискует?

— Думаю, да. Мы все были настроены крайне мрачно. Но она скрывала свои подлинные чувства, шутила, улыбалась, чтобы приободрить нас. Так или иначе, в одном она была уверена: она не покинет дуче, что бы с ним ни случилось.

— Когда вы поняли, что игра окончательно проиграна?

— Пожалуй, начиная с двадцать пятого июля.

— Как по-вашему, Клара предчувствовала, какая именно судьба ей уготована?

— Да. Однажды ночью она вдруг проснулась и говорит: «В него стреляли, а я рванулась вперед, чтоб заслонить. Поэтому сначала попали в меня, а потом и он упал». Увы, предчувствие ее не обмануло.

— А вы когда узнали о казни на пьяццале Лорето?

— К несчастью, я была далеко, в Испании. Утром взяла газету и узнала, что Клара погибла вместе с ним.

А вот как рассказывает об июльской ночи сорок третьего, которая стала роковой для фашизма, Ракеле Муссолини:

«Он приехал на машине часа в три-четыре ночи — точное время не помню, но уже светало. Я подала ему чашку бульона и спросила: «Ну как?» Он ответил: «Заседание только что кончилось». А я: «Ты приказал их всех арестовать?» — «Прикажу». — Но я-то знала, что ничего подобного он не сделает. Еще он сказал, что поедет к королю и должен переодеться в штатское. А я говорю: «То, что ты будешь в штатском, развяжет им руки. Они тебя опередят». Но Бенито объяснил мне, что ему необходимо ехать, ведь документ об объявлении войны подписывал не только он, там еще стоит подпись Его Величества. Я снова стала его отговаривать, боясь, что он уже не вернется.

Мы еще немного поговорили, потом я посоветовала ему прилечь: у него был такой усталый вид. Напоила его отваром ромашки, и он уснул, но поднялся чуть свет, чтобы к восьми быть уже в палаццо Венеция.

А на следующий день дом окружили человек триста солдат во главе с полковником. Были даже танки и орудия.

Я вышла покормить кур: кроме меня, в доме никого не осталось. Смотрю — навстречу мне офицер. «Это дом Муссолини?» — спрашивает. Я говорю: «Да, его». А он мне: «Знаете, вчера по радио передали, что его поймали в Милане с полным чемоданом мехов и драгоценностей». «Да ну? — говорю я. — Надо же, всех перехитрил!» Он вошел, огляделся: «А ничего вилла!» Я говорю: «Никакая это не вилла, это наш деревенский дом». Тут офицер заметил бюст моего покойного сына Бруно. «А ведь я его знаю, отличный парень! Мы с ним в начальной школе вместе учились. А вы с ним знакомы?» «Да, — говорю, — была знакома, это мой сын». Он как-то смутился, подошел ко мне поближе: «Нас не предупредили, что вы здесь. Я, пожалуй, пойду скажу полковнику, а то он тоже ничего не знает».

Они поставили у дверей охрану, чтобы никто меня не тронул, и вообще обращались со мной уважительно. А еще через день ко мне с черного хода пробрался паренек и говорит: «Я знаю, где сейчас находится ваш муж. Правда-правда, он в казарме карабинеров».

Вскоре я получила письмо от принцессы Мафальды. Она сообщала, что Бенито жив, просила не волноваться».

Старая, всеми почитаемая синьора Муссолини каждый день, до самой смерти, носила свежие цветы на тихое сельское кладбище в Предаппьо и, должно быть, вспоминала, как он сказал ей однажды: «Настанет день, и мы с тобою будем лежать вот здесь, рядом с Бруно и нашими стариками». Так оно и вышло.

Вуди Аллен: не без ошибок Любовь — это прекрасно, но не забывайте и о холестерине…

Он точно такой, как в кино: рост метр шестьдесят, на носу круглые очки в черепаховой оправе, рыжеватые, редеющие волосы, маленькие руки, свитер в клетку гармонирует с носками, весь облик свидетельствует о неуравновешенной психике от природы застенчивого и пугливого человека, вынужденного часто обращаться к психоаналитику.

Красавцем его не назовешь, но ведь и Дастин Хофман красотой не блещет.

Аллен Стюарт Кёнигсберг родился в Нью-Йорке в 1935 году. Он вырос в еврейской семье, чтившей заветы Моисея и пророков, но, несмотря на строгое религиозное воспитание, священную Тору так ни разу и не открыл. Почему? У них в доме книг вообще не было.

Он, посмеиваясь, рассказывает историю своей семьи.

— Вам нравятся мои золотые часы? Я ими очень дорожу: они придают мне вид респектабельного англичанина. Мне их продал мой дед на смертном одре. Так, ничем не примечательная личность. Во время его похорон водитель катафалка забылся и погнал на третьей скорости, чтоб не отстать от других машин…

Мама чем-то напоминала Граучо Маркса. Не думайте, я не шучу. Жалованья отца нам не хватало. Она подрабатывала в цветочной лавке. Очень милая женщина, такая всегда серьезная. А отец вылитый Фернандель.

Мои родители принадлежали к отжившему миру, они ведь из Бруклина. Там все были такие: практичные, строгие, ярые противники разводов. Все их духовные ценности — это Бог и ковровая дорожка.

Полагаю, у родителей Аллена были и другие ценности, но профессиональный комик не может себе позволить сантиментов.

— Помню, мать мне в детстве говорила: «Если к тебе подойдет незнакомый человек, угостит конфетами и предложит покатать на машине — не отказывайся».

Отца уволили с работы: заменили машиной, выполнявшей ту же самую работу, но гораздо лучше. И что самое грустное: мать сразу кинулась покупать такую машину для дома.

Аллен провел детство в бедняцком квартале; отец с матерью ни разу не сводили его в театр, на концерт или в музей. У них были дела поважнее. Он бывал счастлив, когда болел, мог оставаться в постели и слушать по радио про похождения Супермена.

Правда, в синагогу он ходил, и время от времени ему удавалось стянуть доллар-другой из пожертвований на создание еврейского государства в Палестине. На эти деньги он покупал комиксы и ходил в кино.

В шестнадцать лет довольно нерадивый студент Аллен Стюарт Кенигсберг решил сменить имя на Вуди Аллена. Высоких идеалов у него не было. Он любил баскетбол, легкую атлетику, упивался приключениями Мандрейка, Флэша Гордона и одного знаменитого бейсболиста, в чью честь он назовет своего сына Сэтчелом.

Неожиданно он открыл в себе призвание юмориста, по его словам, «некий дар, не поддающийся определению». Послал в газеты несколько острот, их напечатали, и Аллен получил свой первый гонорар. Так начинается его карьера гэгмена (человека, придумывающего остроты), телесценариста, конферансье в ночных клубах; так он прокладывает себе дорогу на экран, к премии «Оскар», к обложке журнала «Ньюсуик», в котором его именуют просто — «гений».

— Меня нередко спрашивают, хочу ли я обессмертить себя своими творениями. Конечно, хочу, и достичь этого очень легко: я просто не собираюсь умирать.

А еще он хотел бы стать мастером международного класса по гольфу, теннисистом, как Джон Макенрой, и концертирующим пианистом, как Джон Льюис. Но ему не повезло: он стал киношником.

Начало было, как всегда, нелегким: он выступал в третьесортных кабаре с труппой комедиантов. При этом публика состояла почти сплошь из пожилых евреев, поэтому надо было по ходу дела переводить свои остроты на идиш.

— Трудная, доложу вам, задача смешить добропорядочных обывателей, — говорит Вуди Аллен.

Потом «Нью-Йоркер» опубликовал его рассказы, вышло собрание его анекдотов, пластинки, интермедии для бродвейских театров, иллюстрированная история его жизни — словом, деньги потекли рекой.

— Я люблю играть, но не настолько, чтобы ограничиться актерской профессией. Люблю писать, но не так, чтоб больше ничего не делать. Люблю аплодисменты, но живу не только ради них. Люблю деньги, но они у меня есть.

Он знаменит, богат и не скрывает этого. Роскошный аттик на Парк-авеню, севрский фарфор, подлинники Пикассо, «роллс-ройс» у подъезда…

— Я выбрал цвет слоновой кости, — говорит он. — У людей я почему-то неизменно ассоциируюсь с Гринвич-Виллидж и с бродягами в драных свитерах. Так вот, это совершенно не мой тип. Я никогда таким не был. Никогда. Я всю жизнь прожил на Манхэттене, питался только в первоклассных ресторанах и покупал только лучшие автомобили. Однако же шофер всегда высаживает меня, не доезжая до того места, куда я направляюсь: на владельца такой роскошной машины начинают глазеть, а меня это раздражает.