Аркадий Стругацкий - Том 11. Неопубликованное. Публицистика

• Название: Том 11. Неопубликованное. Публицистика
• Автор: Аркадий Стругацкий
• Издательство: Сталкер
• Жанр: Публицистика
• Год: 2001
• ISBN: 966-596-445-3

В одиннадцатый том собрания сочинений включены произведения, ранее не публиковавшиеся и избранная публицистика.

Том дополняют комментарии Б. Стругацкого.

---

Тогда Григорий взял и рассказал, где он услышал эти анекдоты и кто их рассказывал. Это было под Бриуэгой. В каменной лощине горела танкетка, и красный огонь освещал трупы, темными мешками валявшиеся поодаль. Они сидели за огромным валуном, жадно курили, и Григорий все думал: на кой черт меня принесло сюда, на кой черт. В руках у него был карабин с горячим стволом, и было тихо, только трещало и шипело в танкетке, а фашисты только что откатились и теперь готовились к новой атаке. Тут парень из Буффало докурил окурок, выругался по-русски, очень забавно, и рассказал подряд оба анекдота, а когда вокруг отсмеялись — смеялись почти все — вдруг запел очень энергично, но немузыкально:

Иф э-боди кисс э-боди,
Вуд э-боди край?
Иф э-боди лав э-боди,
Вуд э-боди дай?

После следующей атаки мы снова собрались за этим валуном и пили из фляжек, содранных с убитых мятежников, но парня из Буффало уже не было.

— Эх, — сказал Олег тоскливо. — Сижу тут, как старое дерьмо... Ну кому все это нужно — Дзета Пупис, Бета Лиры... Дерьмо. Я туда хочу!

— Там убивают, — сказал Григорий. Он сказал это просто так, механически. Он не хотел стращать или хвастаться. Ему вдруг стало нехорошо — там убивают, а он здесь сидит уютно и спокойно и пьет коньяк, когда там так нужны люди. Просто люди — руки с винтовкой и ясная душа. Там все были честные, даже анархисты...

— Я большевик, — упрямо сказал Олег. — И сижу тут как дерьмо. Безо всякого толка и пользы. Наше место там!

Сашка сидел, откинувшись, и медленно тянул коньяк. Теперь он пил из стакана.

— Все на свете проморгал, — продолжал Олег. — Перед Черепановым ходил на полусогнутых, а он враг. Где наши глаза были?

— Ну, этим заняты те, кому следует, — сказал Григорий.

— В-верно! Я тоже так думаю! Сталин знает, что делает. Раз не объявляют поголовный набор добровольцев в Испанию, значит, этого делать нельзя...

— Да. Нельзя, пожалуй.

— Там люди сидят поумнее нас с тобой, — сказал Олег. Он тяжело поднялся и пробрался к окну. — Мать честная, ясно! Мне ехать надо, ребята... Н-наблюдать надо!

— Ладно, — сказал Сашка. — Ложись и спи. Ехать ему надо. Тазик принести?

— Иди ты в штаны... Мне ехать... Н-наблюдать...

Олег пошел кругом по комнате, придерживаясь за мебель.

— Где мое пальто?! — заорал он.

Сашка встал, взял его за плечи и усадил, а затем уложил на диван.

— Дрыхни, астрономия, — сказал он.

— Й-эхать!..

Олег заснул и сразу захрапел. Сашка вышел и вернулся с тазиком.

— Среди ночи непременно поблюет, — сказал он.

— Н-на пол, — сказал Григорий Олеговым голосом.

Сашка сел и вылил остаток коньяка себе в стакан.

— Теперь рассказывай, — сказал он.

— Сначала скажи, что с тобой. Ты устал?

— Конечно, — сказал Сашка.

— Неприятности?

— Нет, — сказал Сашка. Он выпил и весь скривился, как от дряни.

— Ну хорошо, — сказал Григорий. — У тебя карта есть?

Сашка снова поднялся и принес свернутую в рулон большую немецкую карту Испании. Они сдвинули посуду и расстелили карту, прижав по углам пустыми стаканами.

— Вот где они, — сказал Григорий.

Сашка засопел.

— Что же это, — сказал он. — Это же значит...

— Да, — сказал Григорий.

— Что же это, — повторил Сашка. — Что же это...

— Я еще надеюсь вернуться, — сказал Григорий. — Я хочу быть там до конца. К чертовой матери, Сашка, ты это пойми... Я там как за родную землю дрался, как за Ленинград... После гражданской — это первый настоящий бой за советскую власть...

Они долго молчали. Потом громко зазвенел звонок, и Григорий вдруг увидел, как лицо Сашки стало серым. Наступила тишина, только тихонько храпел Олег на диване. Снова зазвенел звонок.

— Спокойно, — сказал Сашка. — Это за мной. Ты, главное, спокойно... — Он схватил Григория за руки и крепко стиснул. — Ты, главное, спокойно...

Звонок.

Сашка сидел неподвижно, и только быстро шарил глазами по стенам.

— Спокойно... Я через два дня вернусь... Максимум, через три...

Он вскочил и бросился в прихожую. В двери начали стучать. Что-то с грохотом повалилось в прихожей, и Григорий услыхал высокий незнакомый голос:

— Живой не дамся!..

Щелкнул замок. Стало тихо. В прихожей заговорили вполголоса, хлопнула дверь, и вернулся Сашка. Он был совершенно белый, с белыми вытаращенными глазами. Он держал обеими руками телеграмму, в правой руке у него трясся наган.

— Почтальон, — сказал он, усмехаясь. — От мамы. Беспокоится, что не пишу.

Он посмотрел на наган и сунул его в карман пижамы.

— Здорово я его напугал, — сказал он.

Григорий молчал.

. . . . . . . . . . . . . . . .

Спать хотелось невыносимо. Только спать, и больше ничего. Не было больше ни тоски, ни ярости. Глаза сами собой съезжались к переносице, веки опускались, точки и крапинки на серой стене таяли и расплывались. И сейчас же возникала смеющаяся Валькина мордочка... Медленные снежинки в свете фонарей... Большая карта Испании — немецкая карта — и заскорузлый палец баварца Шмидта чертил грязным ногтем кривые линии поперек голубой ленты Эбро... Что там было, на Эбро? Что-то очень плохое или хорошее — надо только подумать и вспомнить. Но думать не хочется. Хочется спать.

Григорий качнулся и ударился лбом в стену. Следователь спокойно сказал:

— Стоять смирно, ты...

Григорий стоял спиной к следователю. Он смотрел в стену, выкрашенную серой краской, и слушал, как следователь шуршит бумагами, зевает, скрипит креслом. В кабинете было тепло, пахло табачным дымом. Хорошо бы убить следователя, подумал Григорий. И лечь спать прямо здесь, на полу. Закрыть глаза, растянуться и заснуть. Хоть на час. Хоть на четверть часа.

Дверь приоткрылась, кто-то сказал:

— Угости папироской. Все, понимаешь, выкурил.

Следователь сказал:

— Бери.

Кто-то почти бесшумно прошел за спиной и остановился у стола.

— «Беломор»? А «Казбека» нет?

— Я только «Беломор» признаю, — сказал следователь. — От «Казбека» у меня кашель.

Чиркнула спичка. Кто-то сказал:

— Спасибо. Домой, понимаешь, собрался, хватился — папиросы кончились. Может, дашь парочку про запас? Магазины еще закрыты.

— Бери, — сказал следователь.

— Спасибо. Молчит?

— Молчит. Упорный попался, сука.

— Ну, я пошел. Пока.

— Пока.

Кто-то почти бесшумно прошел за спиной, дверь открылась и закрылась. Следователь громко, с прискуливанием, зевнул и опять зашуршал бумагами. Как ему не надоест, подумал вдруг Григорий. Неужели он не понимает, что все это — страшная ошибка? Лес рубят — щепки летят. Я — щепка. Нет, конечно, он не знает, что я — только щепка. Он уверен, что я фашист, изменник родины... Как это все они спрашивают: «Расскажите о ваших связях в Испании». Мои связи в Испании... Если бы ты побывал в Испании, ты бы сдох от страха, подумал Григорий. Или нет? Может быть, ты тоже сидел за валуном и торопливо тянул замусоленный окурок, и смотрел, как догорает фашистская танкетка, и трясущимися руками ощупывал горячий ствол карабина... И теперь, озлобленный, творишь суд и расправу? Но мне-то каково? Каждый день, каждый день, и этому не видно конца, и кажется, что вот-вот сойдешь с ума...

Странно, что меня не бьют, подумал Григорий. Других бьют. Иногда слышно даже, как кричат избиваемые. Вероятно, бьют очень больно. И рано или поздно начнут бить меня. И я тоже буду кричать... Сашка кричал тогда: «Живым не дамся». Сашка знал, конечно. Может быть, он тоже бил? И он, наверное, так и не дался. Григория взяли в подъезде Сашкиного дома и увезли на эмке. На той самой эмке. «Это недоразумение!» — «Молчите». — «Поймите, я журналист, я вернулся из Испании...» — «Там выясним, какой ты журналист». И потом: «Расскажите о ваших связях в Испании».

Точки и крапинки на серой стене снова растаяли. Григорий совершенно отчетливо увидел свой карабин. Он очень обрадовался. Он узнал даже царапины на ложе — это когда он переползал через битый кирпич вперемешку со стеклом, и пули хлестко щелкали перед самым носом, поднимая облачка красной пыли... Отличный карабин, когда смертельно хочется спать. Надо только разуться, сунуть дуло в рот и нажать большим пальцем ноги на спусковой крючок.

— Смирно стоять, я сказал... — спокойно сказал следователь.

Григорий разлепил глаза. Следователь отодвинул кресло и с хрустом потянулся.

— Ну что, долго в молчанку играть будем? — спросил он добродушно.

Григорий облизнул пересохшие губы.

— Ведь нам уже все известно. Твой приятель астроном все нам рассказал. Чего же ты зря запираешься? Умел нашкодить, умей и отвечать.

Григорий втянул голову в плечи. Да, Олег все рассказал. Добрый глупый Олежка. Он подписал отвратительную бумагу. Подпись была страшная, корявая, но она была Олежкина. И ниже подписи — коричневый мазок, какой бывает на простыне от раздавленного клопа. Наверное, из носа.