Пиримкул Кадыров - Бабур (Звездные ночи)

• Название: Бабур (Звездные ночи)
• Автор: Пиримкул Кадыров
• Издательство: Издательство "Художественная литература"
• Жанр: Роман
• Год: 1988
• ISBN: 5-280-00256-9

Бабур — тимуридский и индийский правитель, полководец, основатель государства Великих Моголов (1526) в Индии. Известен также как поэт и писатель.

В романе «Бабур» («Звездные ночи») П. Кадыров вывел впечатляющий образ Захириддина Бабура (1483–1530), который не только правил огромной державой, включавшей в себя Мавераннахр и Индию, но и был одним из самых просвещенных людей своего времени.

Писатель показал феодальную раздробленность, распри в среде правящей верхушки, усиление налогового бремени, разруху — характерные признаки той эпохи.

«Бабур» (1978) — первое обращение художника к историческому жанру. Первое, но не случайное. Это основательное (по университетскому образованию П. Кадыров — историк-востоковед) изучение его творчества, обстоятельств жизни, и поездки в Индию и Пакистан. П. Кадыров исследует биографию от истоков до устья. От андижанских смут, отравивших юные годы мирзы Бабура, до вожделенного прорыва в Северную Индию и провозглашения государства Великих моголов.

Как полководец, герой автора одержал не одну победу, как просвещенный правитель оказался несостоятельным. Он хотел если не устранить, то хотя бы приглушить фанатичные суннитско-шиитские распри, но своей дипломатией, своим посредничеством только подлил масла в огонь. Он пытался упростить витиеватый арабский алфавит, сделать его графику более понятной, доступной, но в результате вызвал лишь гнев мракобесов и упреки в оскорблении священных букв Корана. Он проповедовал уважение к обычаям Индии, стремился сдружить индуистскую и мусульманскую культуры, во проповеди эти сопровождались и заглушались звоном оружия его же вукеров.

И так во всем. Что ни шаг, то дисгармония намерений и результатов. Дисгармония, отравляющая сознание, рождающая горечь от недостижимости целей, усталое разочарование роковым круговоротом вражды и мести. Изображая это борение чувств, Кадыров опирается на стихи и мемуары самого Бабура.

---

— Сейчас придет, за господином визирем послали, — сказал лекарь мягко. — Повелитель мой, ложитесь, вам нужен покой!

В болезненном воображении Бабура вдруг возник Танбал с мечом в руке. С тем самым! В Оше Танбал целовал этот меч, клялся, что до самой смерти будет верно служить ему… Вот, вот, Танбал поднял меч, начал крутить им над головой Бабура… Под ногами Танбала — головы человеческие выкатываются из мешка. Одна из них… о аллах всемогущий!., это голова матери…

Страшное видение сбросило Бабура с постели. Одним рывком он поднялся, ясно почувствовал босыми ногами мягкий ворс ковра. Заставил себя устоять, не упасть.

— Подайте мне меч! — крикнул Бабур. — Быстрее! Мой меч!

Лекарь крепко обнял дергающееся тело юноши.

— Повелитель, вы больны, вам надлежит лечь…

Ах, лекарь отдает Бабура под удар Танбалова меча, стреноживает, словно жеребенка. Бабур вырвался и, превозмогая шаткость, бросился к дверям:

— Коня мне! Я еду в Андижан! Где мой меч?! Сказать бекам! Пусть приготовятся, быстро!

Лекарь побежал вслед. Досторпеч изловчился и накинул на плечи Бабуру шубу. Миг замешательства — он подал кавуши. Бабур обул одну ногу, на вторую — не хватило сил. Голова его закружилась, он чуть не задохнулся.

— Изменник! — успел сказать он Танбалу, что все еще маячил перед ним с окровавленным мечом наголо. — Кровавый убийца!

Бабур вдруг споткнулся, упал и потерял сознание.

Очнулся он глубоко за полночь. Открыв глаза, увидел лекаря, тот стоял в изголовье постели, капал водой на вату, через нее вода падала Бабуру на лицо, в рот. Язык во рту, казалось, распух до того, что нельзя шевельнуть им. Что-то тяжелое давило на все тело.

Касымбек увидел, что Бабур открыл глаза, подошел к изголовью:

— Слава всевышнему!.. Повелитель, вы так нас давеча напугали!

Бабур что-то хотел сказать, но не смог шевельнуть своим чрезмерно отяжелевшим языком; глаза его увлажнились.

— Как вы теперь себя чувствуете, повелитель мой?

Бабур опять смолчал. Смотрел ясно, но говорить не мог. Касымбек понял, что Бабур потерял речь.

Визирь отвернулся. Чтобы безмолвный шестнадцатилетний юноша не мог увидеть слезы на глазах своей опоры, воина и визиря своего.

Андижан

1

Мало было ночной темноты, так еще небо заволокло тучами!

Крепость потонула во тьме кромешной. Улицы Андижана замолкли в тревоге. Тишь, безлюдье… Но вот с осторожным скрипом отворяются ворота арка. Клинок света из окна караульной комнаты на миг озарил группу конных воинов.

Впереди в мужском чапане и мужской шапке, подпоясанная широким поясом, при кинжале ехала Ханзода-бегим. Среди ее нукеров — мавляна Фазлиддин, сбоку на поясе у него — меч.

Стоило гонцу из Самарканда привезти весть о том, что Бабур тяжело болен, находится между жизнью и смертью, как тут же часть защитников крепости перебежала к заговорщикам. Недоставало воинов стоять у каждой бойницы. Усилилась опасность, что враг ночью приставит лестницы к стенам и проберется в крепость. Ханзода-бегим участвует в руководстве обороной — не для игры в човган вырядилась в мужской наряд.

Подковы коней в густой темноте высекают искры на каменной мостовой. Пахнет воздух дождем, веет теплый ветер. Мулла Фазлиддин подумал о том, что наступает весна, в садах внутри крепости зацветает урюк и миндаль. Весна — время солнца. Сейчас — он огляделся — ночь и тьма, ни огонька. Природа, крепость, город — все под черным покрывалом.

Фазлиддину вспомнились светлые дни, когда показал он Ханзоде-бегим рисунки будущих медресе и дворцов, услышал слова ее похвал. Как взял Бабур Самарканд, мавляна совсем было поверил, что его мечты зодчего осуществятся. И Ханзода-бегим радовалась — несколько раз приглашала зодчего к себе, подолгу беседовала, выспрашивала, на каком месте лучше воздвигнуть дворцы и медресе, как лучше начинать подготовку к строительству…

Ханзода-бегим принимала его в первой из шести комнат таинственного дома, в котором она жила вместе со своими служанками. Бегим обычно сидела за шелковой занавеской-ширмой. Иногда, любопытствуя, девушка откидывала занавеску.

— Ну-ка, ну-ка, покажите, чем будет занято пространство между купольным зданием и минаретами? — например, спрашивала она.

И с двух сторон склонялись они над бумагой, и дыхание их смешивалось. Глаза Ханзоды сверкали, а уста мавляны Фазлиддина, как когда-то впервые в Оше, на Баратаге, замыкались, не могли вымолвить ни слова — и сердце билось в груди молотом. Он страшился сказать что-то не относящееся к делу, страшился выдать — и слугам, и самой бегим — свое волнение. Более всего страшился проницательности Кутлуг Нигор-ханум, которая не раз присутствовала на их беседах, без конца кланялся в ее сторону, пряча взгляд.

В последнюю из бесед Ханзода-бегим внезапно спросила — совсем не по делу:

— Мавляна, почему вы до сих пор все еще не женились?

Девушка держала себя с независимостью, свойственной знатным особам, но мавляна Фазлиддин заметил, каким неподдельным волнением, интересом, ожиданием вспыхнули ее глаза. Раскрыть свой секрет? Нет, это было бы безумием, и Фазлиддин решил отшутиться:

— Бегим, я хочу умереть холостяком.

— О, я тоже хочу этого.

— Моему уму непостижимо, как это вы… как такая благородная бегим будет жить в одиночестве.

— Почему?

— Ведь вы… В этом мире… есть такие замечательные, такие знатные венценосцы, которые почтут за счастье…

— Возможно, есть и такие… Однако, мавляна, какому же венценосцу вы предназначили бы меня?..

— Если б спросить меня, то достоин вас лишь Фархад.

— Почему именно Фархад?

Фазлиддин совсем растерялся, и Ханзода-бегим задала новый коварный вопрос:

— Фархад — зодчий, строитель. Как вы. Может быть, поэтому?

— О бегим… сказать так не имею права, — грустно и серьезно ответил мавляна.

Оставила полушутливый тон и Ханзода-бегим. Погрустнела, вздохнула.

— Почему всевышний создал меня дочерью венце-носца? — сказала она искренно, — Будь я простой девушкой, мне было бы легче найти счастье…

Как ни было горько это признание, Фазлиддина оно — стыдно сказать — обрадовало. Значит, Ханзода-бегим догадывается о его любви? Не только знает о ней, но, может быть, сочувствует ему? А вдруг разница положений мучает и ее, бегим? Если, о невозможность, если Ханзода-бегим полюбит его, муллу Фазлиддина, как, как ему тогда победить эту преграду? За маленькую обитель, которую он построил в Оше, мирза Бабур оказал ему большие почести. А если он, зодчий Фазлиддин, построит великие сооружения, что прославят имя его на весь мир, что тогда? Будет ли он и тогда ниже знатных, высокородных? Бабур любит сестру. У него доброе сердце. Может быть, окажет он им свою милость?

Вон куда заносили Фазлиддина его мечты, но что там мечты? Уже благосклонность бегим к влюбленному в нее зодчему, ее доброе желание время от времени встречаться с ним — это само уже было счастьем для него…

А теперь Андижан в осаде. Мятежные беки раздули смуту на весь Мавераннахр. И мечты, и радости зодчего поглотила тьма, похожая на сегодняшнюю темную ночь. Чертежи превратились в ненужные бумажки. Мавляна всем существом ненавидел войну и наемников. Но когда сегодня в арке услышал плохую весть из Самарканда и увидел вооруженную Ханзоду-бегим, он не мог остаться в стороне. Гораздо лучше, подумал он, самому стать ее нукером, с оружием в руках выйти сражаться, чем дрожа ожидать удара судьбы. Впервые в жизни он опоясался мечом.

В тревожной и грозной тьме затихшего города ехал он, воин, рядом с воинами, видел в нескольких шагах от себя Ханзоду-бегим, думал, что он сможет защитить ее, и мысль эта немного успокаивала.

У ворот Мирзы они услышали за крепостной стеной призывные звуки карнаев, гром боевых барабанов, крики многих сотен воинов.

— Враг пытается открыть ворота, ворваться в город! — крикнула Ханзода и освободила поводья.

Воины, перегоняя ее, поскакали ближе к воротам. Но шум у ворот Мирзы, лестницы, приготовленные для штурма, горящие стрелы, перелетавшие здесь через стены, — все это был отвлекающий маневр: в это же время с другой стороны стенного кольца враг ставил основную часть лестниц. А воинов там, у Ходжи Абдуллы, было мало.

Ханзода-бегим вместе со своими нукерами подъехала к караульной. Воин зажег факел, и все увидели лестницу, что вела наверх. Мавляна Фазлиддин побоялся, что Ханзода-бегим первой будет подниматься на стену, и, опередив других, он поставил ногу на ступеньку.

За парапетом стены стояли воины. Поднялась сюда и Ханзода с факелом в руке. Фазлиддин мягко отнял факел у девушки.

— Поостерегитесь, бегим, не показывайтесь врагу освещенной.