Ольга Дрёмова - Иллюзия любви. Сломанные крылья

• Название: Иллюзия любви. Сломанные крылья
• Автор: Ольга Дрёмова
• Жанр: Современные любовные романы
• Год: 2008

Надежда Тополь подаёт на развод с легкомысленным циничным мужем и остаётся одна с полуторагодовалым ребёнком на руках. Её страстное, горячее, жаждущее любви сердце теперь безраздельно принадлежит сыну Семёну. Ради того, чтобы мальчик ни в чём не нуждался, Надежда отказывается от личной жизни, гордости, уважения близких…

Каждой женщине рано или поздно приходится выбирать: между страстью и одиночеством, между удовольствием и долгом, между спокойствием и сердечной болью… Каждую из нас хоть раз томило сомнение в правильности выбранного пути, когда хочется, чтобы кто-нибудь рассказал похожую историю, помог, утешил… Книги Ольги Дрёмовой не позволят вам заскучать и отчаяться. Её — одну из самых читаемых российских писательниц — недаром называют «непревзойдённой рассказчицей», а её романы — «самыми правдивыми любовными коллизиями».

---

— Ничего это не значит! — с вызовом перебила дочь. — Почему из всего необходимо делать проблему? Да, он был уже трижды женат, и что из этого? У каждого своя судьба, только и всего.

— Но это о чём-то говорит! Послушай, дочка, три неудачных брака — это показатель того, что мужчина не может ужиться ни с кем, как ты этого не можешь понять?! Да, люди делают ошибки, никто от этого не застрахован, но чтобы ошибиться три раза подряд?

— А почему бы и нет? Разве не ты мне всегда говорила, что в жизни бывает всякое?

— Но не такое же!

— Да какое такое?! — недовольно повысила голос Настя. — Да, Лёня уже трижды женат, и что ему теперь удавиться и не жить?

— А от предыдущих браков у него остались дети?

— Если тебе это так интересно, да! — Настя вскинула подбородок и сжала губы, всем своим видом давая понять, что она намерена отстаивать свои позиции до конца.

— И сколько же им лет? — голос Марины Дмитриевны дрогнул.

— Зачем это тебе?

— И всё же?

— Если тебя это развлечёт, пожалуйста, — словно делая огромное одолжение, Настя закатила глаза и едва слышно цокнула языком. — Старший у него сын, мы ровесники, или что-то около того. Средней девочке года на два поменьше, а младшей — не то семь, не то восемь. Лёня что-то говорил об этом, но мне всё это до фонаря, поэтому я особо не парилась. Как их там зовут, сколько им лет, — моё какое дело? Да пусть там хоть целый детский сад, ко мне-то это какое имеет отношение?

— Как это какое? Ты собираешься жить с мужчиной, и тебя нисколько не интересует его прошлое?

— А зачем мне его прошлое? Что я с ним буду делать?

— Дочка, да ты послушай, что ты говоришь. Твой Лёня — многоженец со стажем…

— Ну, мам, ты даёшь! — возмутилась Настя. — Да будет тебе известно, многоженец — это когда мужчина женат на нескольких женщинах одновременно, а Лёня абсолютно свободен. Разница есть?

— Настя, послушай меня, он непорядочный человек — Марина Дмитриевна почувствовала, как от напряжения у неё начинают болеть глаза и затылок, и поняла, что поднимается давление. — Настя! Мужчина, с лёгким сердцем бросивший троих детей и тут же решивший жениться снова, не может быть порядочным по определению!

— Да откуда ты знаешь, с каким сердцем он их бросал? — разозлилась дочь. — И вот ездит мне по мозгам! Он такой-то да такой-то! Что ты о нём вообще знаешь? Только то, что тебе рассказала я!

— Настя, ты совершаешь огромную ошибку. Человеку, разрушившему три семьи, ничего не стоит сделать это в четвёртый раз.

— Мы ещё не поженились, а ты уже пытаешься нас развести! Чего ты добиваешься? Чтобы мы рассорились окончательно, и я перестала поддерживать с тобой отношения? Этого ты добиваешься? — глаза девушки стали злыми. — Я сообщаю тебе, что счастлива и собираюсь замуж, а вместо того чтобы за меня порадоваться, ты затеваешь какой-то нелепый разговор. Мне всё равно, сколько раз Лёнечка был женат и на ком. Его прошлое — только его дело, и меня оно касаться не должно. Я его люблю, а он любит меня, и мне этого достаточно. А всё остальное — чушь собачья, ясно?

— Нет, не ясно! — Марина Дмитриевна стукнула ладонью по столу. — Раскрой глаза, Настя, ты уже взрослая девочка, и задай себе один-единственный вопрос: по какой причине эти три женщины предпочли остаться в одиночестве, с маленькими детьми на руках, лишь бы не мыкаться с этим горе-мужчиной! Спроси себя, почему так вышло?

— Тебе что, доставляет удовольствие копаться во всей этой грязи?! — закричала Настя. — Если какая-то дура не смогла удержать интересного мужчину около себя, это её проблемы, а не мои!

— Они что, все были дурами?

— Значит, все!

— Значит, они все дуры, а ты одна — умная, так? — голос Марины Дмитриевны прозвучал неожиданно резко.

— Нет, умная у нас только ты! — вконец обозлилась Настя. — Ты думаешь, я не понимаю, зачем ты завела весь этот разговор? Напрасно надеешься!

— И зачем же?

— Пятнадцать лет назад мой дорогой папочка приказал долго жить и оставил тебя, такую славную и замечательную, одну, с маленьким ребёнком на руках и без копейки денег в кошельке!

— Не смей так об отце… — губы Марины Дмитриевны едва шевельнулись.

— Уж не знаю, почему ты не вышла замуж снова, не захотела или просто не смогла, — безжалостно продолжала Настя, — но твоя жизнь свелась исключительно к заботам обо мне. Стараясь зализать раны, ты прыгала и порхала вокруг меня и готова была вылезти из кожи, лишь бы заглушить одиночество. Что, не так?! — глаза Насти сузились. — Пятнадцать лет я была смыслом твоего существования, ширмой, за которой ты до сегодняшнего дня пряталась от реальной жизни. И вот в один день всё должно измениться, всё должно стать иным. И ты испугалась, — на лице Насти появилась жестокая улыбка. — Конечно, бродить одной среди четырёх стен, вслушиваться в тишину и ждать как манны небесной телефонного звонка хоть от кого-нибудь — занятие не из весёлых.

— Да что ты знаешь об одиночестве? Что ты можешь о нём знать? — боль в голове становилась невыносимой, и, чувствуя, как огненная струя заливает подкорку расплавленным свинцом, Марина Дмитриевна с трудом подняла на дочь воспалённые глаза. — Для тебя одиночество — пустой звук, слова, смысл которых ты не в силах понять, потому что не прошла даже через десятую часть той боли, которую называют одиночеством.

«Действительно, что эта девочка может знать о том, как звенящая тетива тишины обвивается вокруг твоей шеи и заставляет сжиматься сердце от страха и тоски? — тупой болью отозвалось в её голове. — Что она может знать о том, как, наваливаясь неподъёмной глыбой, безжалостное время придавливает тебя к земле, гнёт и ломает, увлекая за собой всё и всех, кроме тебя, оставшейся в той точке, где больнее и невыносимее всего?»

— Какая ты молодец, мама! Решила бить на жалость? Что ты от меня ожидаешь услышать? Дифирамбы? — холодный взгляд дочери царапнул мать по лицу. — Ты жила, как считала нужным, так что же ты теперь выдавливаешь из меня слезу? Ты не смогла устроить свою личную жизнь, хотя у тебя имелось целых пятнадцать лет. А теперь ты хочешь, чтобы одинокой осталась я?

— Настенька, кто говорит об одиночестве? Тебе всего восемнадцать, вокруг тебя достаточно порядочных и надёжных людей. Зачем вставать в очередь за болью и несчастьем? Ну почему именно он?!

— Потому что я его люблю.

— Это твоё окончательное решение?

— Да.

С оглушительным хрустом мир раскололся надвое, и Марина Дмитриевна отчётливо и ясно осознала, что голос сердца дочери гораздо громче вразумительных речей матери.

* * *

— Говорят, твой папочка снова женился, — Надежда вытерла тарелку, убрала её на полку и обернулась к сыну. — Представляешь, седина в бороду, а он на четвёртый заход пошёл.

— И кто эта фея? Не иначе как слепая искалеченная кляча преклонного возраста, полностью потерявшая надежду заарканить хоть кого-нибудь, — Семён подцепил ножом масло и принялся намазывать его на хлеб. — На такого, как мой папенька, могла клюнуть только слепая, глухая и полностью лишённая обоняния особа.

— Представь себе, нет, — хмыкнула Надежда. — Ей всего-навсего восемнадцать, от силы девятнадцать, худенькая, беленькая, и глазки как коляски, не то серые, не то голубые.

— Откуда такие сведения? — Семён размешал сахар и стал пить чай.

— Вчера этих двух голубков застукала наша Инуся. Она возвращалась с работы, стояла на троллейбусной остановке. Вдруг смотрит — Лёнька, а с ним какая-то молоденькая девица.

— А почему тёте Инне стукнуло в голову, что эта пигалица — его жена? Ты, мам, поменьше её слушай, она ещё та свистушка. Напридумывает, сама не знает чего, и выдаёт за чистую монету, а ты и рада уши развесить.

— Как ты говоришь с матерью? — беззлобно возмутилась Надежда.

— А что, разве я не прав? — нисколько не смутился Семён. — Сколько раз было: принесёт какую-нибудь сногсшибательную новость, а потом оказывается, что всё совсем не так.

— Да нет, на этот раз никакой ошибки.

— Это ещё почему? — взяв вилку, Семён выудил из пиалы длинный кусок засоленной матерью сёмги и уложил его поверх масла.

— Потому что Лёнька Инусе сам эту девочку представил как свою жену, — Надежда перебросила полотенце через плечо и уселась на табуретку рядом с сыном.

— Это как? — от удивления Семён на какой-то момент забыл о сёмге. — Он чего, совсем совесть потерял? Ещё бы додумался эту девку к нам домой привести. Тётя Инна нам с тобой как родная.

— Не знаю я, чего он там потерял, но Инка мне рассказала вот что. Стояла она вчера на остановке троллейбуса, как всегда, час пик, народу невпроворот, да ещё и дождь пошёл. Ты же знаешь Инку, она может таскать в сумочке всякую дрянь, а того, что действительно нужно, у неё никогда нет. Знаешь, если вытряхнуть содержимое Инкиной сумки на стол, можно обалдеть от того, какую кучу ненужной дряни носит с собой эта красотка: старые фотографии, письма чуть ли не всех своих хахалей, какие-то брелоки, сувениры… Ладно, что-то я увлеклась. В общем, самой нужной вещи, то есть зонта, у нашей Инуси с собой не оказалось. А тут как на грех дождь, ну, она и юркнула под козырёк остановки, чтобы не вымокнуть.