Ольга Дрёмова - Иллюзия любви. Сломанные крылья

• Название: Иллюзия любви. Сломанные крылья
• Автор: Ольга Дрёмова
• Жанр: Современные любовные романы
• Год: 2008

Надежда Тополь подаёт на развод с легкомысленным циничным мужем и остаётся одна с полуторагодовалым ребёнком на руках. Её страстное, горячее, жаждущее любви сердце теперь безраздельно принадлежит сыну Семёну. Ради того, чтобы мальчик ни в чём не нуждался, Надежда отказывается от личной жизни, гордости, уважения близких…

Каждой женщине рано или поздно приходится выбирать: между страстью и одиночеством, между удовольствием и долгом, между спокойствием и сердечной болью… Каждую из нас хоть раз томило сомнение в правильности выбранного пути, когда хочется, чтобы кто-нибудь рассказал похожую историю, помог, утешил… Книги Ольги Дрёмовой не позволят вам заскучать и отчаяться. Её — одну из самых читаемых российских писательниц — недаром называют «непревзойдённой рассказчицей», а её романы — «самыми правдивыми любовными коллизиями».

---

— Человек ты или нет?! — огромный горячий ком ненависти внезапно поднялся к самому горлу Надежды.

— Ты попусту теряешь время, — Леонид почувствовал, как через подошву холод начал подбираться к ногам, и несколько раз постучал одним ботинком о другой. — От меня ты ничего не добьёшься, так что прибереги свои душещипательные истории для следующего слушателя. Если тебе нужны деньги, ступай на работу. Было бы желание, а место уборщицы в какой-нибудь аптеке найдётся всегда.

— Какая же ты первостатейная дрянь, Лёнька!

— Это уже мы проходили, придумала бы чего-нибудь поновее, — усмехнулся он. — Ладно, покончим с этим. Выслушивать по сотому разу то, что ты обо мне думаешь, я не намерен. Ты хотела, чтобы я исчез из твоей жизни — я исчез, так что все претензии, пожалуйста, только к себе.

— Тополь, миленький… — понимая, что сейчас он скроется в тёмном проёме подъезда и ничто его уже остановить не сможет, Надежда ухватила Леонида за руку и громко всхлипнула.

— Не висни на мне, это бесполезно, — с отвращением проговорил он, пытаясь освободиться от вцепившейся в его рукав бывшей жены. — Ты противна мне, так что ни твои слёзы, ни увещевания не помогут. Неужели ты думаешь, что, глядя на твоё сморщенное личико, я раздрипну и раскошелюсь? Нет, милочка, со мной такой номер не пройдёт.

— Но как же мне быть?!

— Вот это меня заботит в последнюю очередь, — светлые губы Тополя изогнулись. — Хотя… кое-что я подать тебе всё-таки смогу… — запустив руку в карман, Леонид нащупал несколько мелких монет, сгрёб их в пригоршню и бросил мелочь под ноги бывшей жене. — Хватит? Или ещё?

Внезапно вокруг Надежды повисла ватная тишина. Тишина оказалась настолько глубокой, что сквозь неё не было слышно абсолютно ничего: ни хриплого карканья воронья на старой берёзе у подъезда, ни тупых ударов первых весенних каплюшек, ни собственного дыхания. Враз оглохнув и онемев, пространство замкнулось вокруг неё плотным кольцом, похожим на прозрачную липкую карамель без вкуса и запаха.

— Бог тебе судья, Тополь… — медленно наклонившись, она подняла с асфальта блестящую копеечную монетку. — Настанет день, когда тебе захочется увидеть своего взрослого сына, захочется до слёз, до крика, до раздирающей боли, и вот тогда этой несчастной копейке не будет цены.

Крепко зажав монету в ладони, она опустила руку в карман пальто, долго, будто стараясь запомнить навсегда черты когда-то близкого и родного человека, посмотрела Тополю в глаза и совершенно отчётливо и ясно осознала, что в этой жизни она осталась одна и что, кроме как на себя, ей надеяться больше не на кого.

* * *

Март восемьдесят третьего был бурным, со звонкими капелями и шумными, быстрыми ручьями. Блестя на солнце бриллиантовыми бусинками талых слёз, рыдали длинные тонкие сосульки; обдирая горло до хрипоты, наперебой вопили одуревшие от ласкового весеннего тепла воробьи. Подмытые водой застывшие кристаллики льдинок падали в водяные водовороты и, подхваченные течением, кружились и таяли в последнем танце уходящей зимы.

На площадке перед входом в детский садик две воспитательницы младшей группы проводили время, перемывая косточки знакомым, обсуждая последние новости и с нетерпением ожидая момента, когда, наконец-то раздав всех подопечных, можно будет со спокойной совестью отправиться по домам.

— Слушай, скоро родители начнут потихонечку подтягиваться. Наши гаврики-то ничего, не вымокнут? Водищи кругом — море разливанное.

— Да чего им станется? — Вика беспечно махнула рукой. — Подумаешь, даже если и промочит один-другой ноги, с нас-то какой спрос, разве за всеми углядишь? Их в группе двадцать пять бестолковок, а нас с тобой сколько? — она сделала паузу. — Правильно, двое. Да ещё если б платили по-человечески, а то гроши, так что на нас с тобой где сядешь, там и слезешь. А что, разве я не права? — Вика передёрнула плечами. — Чего мы с тобой тут видим? Горшки да сопли? Если к вечеру упрёшь домой пяток котлет и миску с пюре — считай, день прошёл не зря. Если бы здесь было мёдом намазано, к нам бы на работу очередь выстроилась, а у нас — никого, шаром покати, на две группы одна воспитательница приходит, и то, если ребёночка пристроить надо, а ведь по доброй воле сюда никого калачом не заманишь. Тогда какой с нас спрос? Пасём — и ладно, а как пасём — дело второе.

— Ну, не скажи, это на какого родителя попадёшь, — мотнула головой Лариса. — У меня, знаешь, какая история была в прошлом садике? Мы со сменщицей гуляли с группой на площадке, тоже по весне дело было, не то в конце марта, не то в начале апреля, я сейчас уже точно не вспомню. Так вот, стояли мы у парадного входа, а двое шустриков улизнули за угол. Чего уж им там в голову стукнуло, неизвестно, но только когда мамаша одного из них обнаружила, что её ненаглядный херувимчик стоит около водосточной трубы и по его рукавам талая вода в пальто затекает, я думала, она меня убьёт прямо на месте.

— А зачем они к трубе пошли?

— А ты спроси!

— И крепко тебе досталось?

— Пока я заявление по собственному желанию не написала, эта грымза не угомонилась. Как сейчас помню, Надеждой Фёдоровной её звали, и фамилия редкая — Тополь, ни с кем не перепутаешь. Понимаешь, с торца садика у водосточной трубы ещё по осени одно колено отвалилось. Сначала вроде хотели сразу сделать, а потом чего-то проволынились, — Лариса переступила из ледяной слякоти на сухое место. — Нам-то, может, и ничего, а для этих коротышек — целый водопад. Вот они и обрадовались. Варежки поснимали, ручки под воду, и — ага!

— Ну, отмазалась бы, сказала, что, мол, ничего не видела, ничего не знала.

— От такой, пожалуй, отмажешься, она же за свою кровиночку удавит и не охнет. Не женщина, а броневик какой-то! — от воспоминаний о недавней неприятности Ларису аж передернуло. — То, что мне удалось отделаться увольнением — моё счастье. Этот танк в юбке собирался подавать в суд, насилу её уломали не раздувать скандала. Правда, у её мальчишки тогда из-за этих водных процедур такая ангинища была — мало не покажется. Но и мне небо с овчинку, еле-еле ноги унесла. Хорошо, упросила заведующую статью в трудовую не проставлять, сама уволилась, а то бы меня с такой записью ни в один приличный садик больше воспитательницей не приняли.

— Да ты что?! — выкатила глаза Вика. — Бывают же такие экземпляры!

— Нет, Вичка, таких больше не бывает, такая, как эта, одна на целом свете, — Лариса втянула щёки и коротко причмокнула.

— Н-да, за такой мамашкой как за каменной стеной. Не хотела бы я оказаться у неё на пути. Если такая всерьёз возненавидит… — Вика выразительно поиграла бровями.

— Возненавидит — полбеды, — Лариса достала из кармана пару серых вязаных варежек. — Вот если такая всерьёз полюбит, тогда это будет беда по-настоящему.

* * *

— Я могу войти? — несмотря на вопросительную конструкцию предложения, женщина, перешагнувшая порог школьного кабинета, отнюдь не собиралась дожидаться чьего-либо позволения. — Моя фамилия Тополь, я мать Семёна. А вы, насколько я понимаю, руководитель группы продлённого дня?

Уверенно пройдя к первой парте, Надежда Фёдоровна отодвинула низенький стульчик с деревянным сиденьицем и легко опустила на него своё полное тело. Глядя на эту приземистую женщину с решительными манерами и вздёрнутым подбородком, никто не мог бы подумать, что ей всего двадцать девять. Невысокого роста, с тяжёлым пучком светлых волос и несколько надменным взглядом, она выглядела по крайней мере на тридцать пять. Излишне заплывшая в плечах, с пронзительно-серыми глазами, она обладала массой исключительно женских черт, каким-то невероятным образом сложившихся так, что за каждым её жестом и взглядом сквозило нечто по-мужски тяжёлое и непреклонное.

За последние пять лет Надежда очень сильно раздалась, но это нисколько её не портило, напротив, полнота добавила ей ту изюминку, которой не хватало худенькой сероглазой девочке с огромной копной светло-пшеничных вьющихся кудряшек. С годами волосы стали немного темнее, и, чтобы не терять цвета, Надежда иногда подкрашивала их в парикмахерской, слегка высветляя и подравнивая чёлку у одного и того же мастера. Смуглая, с огромными пушистыми ресницами, с головокружительно пышным бюстом и блестящими глазами, она была по-настоящему красивой и даже милой, но лишь до тех пор, пока на самом дне её глаз не загоралось что-то странное и пугающее, мгновенно воздвигающее между ней и окружающими высокую непреодолимую стену, пытаться разрушить которую было пустым делом.

— Здравствуйте, Надежда Фёдоровна, я очень рада вас видеть, — худенькая пожилая женщина с седыми волосами, казавшаяся на фоне своей посетительницы ребёнком, доброжелательно улыбнулась.

— Признаться честно, я не испытываю никакой радости от этой встречи, — Надежда Фёдоровна отложила дамскую сумочку в сторону, расстегнула верхнюю пуговицу плаща и резким движением сняла с шеи цветастый шёлковый платок.