Роман Канушкин - Страх (Сборник)

• Название: Страх (Сборник)
• Автор: Роман Канушкин
• Жанр: Ужасы и Мистика
• Год: 2011
• ISBN: 978-5-17-07549

Людей всегда интересовала природа страха.

Что это?– спасительная реакция организма на агрессию окружающей среды, обеспечивающая выживание, или, напротив, иссушающая нас константа мироздания?

Иными словами: полезен или опасен страх, друг он или худший враг?

Классическая тема «дома с привидением» и подлинная история происхождения великой русской песни, проблема оборотня в изначальной Руси и ужас ребенка, открывающего для себя мир взрослых, мальчик Клюев, Гагарин и другие?– несколько сказок для взрослых Романа Канушкина. Несколько оттенков страха…

---

Театр… Как причудливо может все обернуться.

Она достала из коробки длинную папиросу и закурила – с той весенней ночи бессонница стала постоянным спутником, и она к ней привыкла. Она привыкла вот так коротать время – полночи прислушиваться к звукам за окном, ждать шагов на лестнице, а потом – когда постучат в дверь, а вторую половину ночи, уже до утра, отдаваться воспоминаниям.

Она снова погрузилась в воспоминания. Бог мой, какими блистательными были ее поклонники, кто только ни делал ей предложений. Совсем еще молодой актрисе рукоплескала восхищенная публика Москвы и Петербурга, и совсем рядом творили люди, ставшие уже давно легендой. Но и им, и пылким юным кавалергардам она предпочла молодого романтика, мечтающего переделать мир. И они видели крушение империи и всего, что с ней связано, и видели рождение нового мира, выходящего из усобицы, из крови, но стремящегося к светлым вершинам человеческого братства.

И вот прошло время, и ее пылкий романтик занял ответственный пост в Кремле, а она стала известной и любимой народом актрисой. Она была с теми, кто создавал новый театр и строил новую жизнь.

Но как причудливо может все обернуться.

Она чувствовала, что их мечту предали, что происходит что-то не то, что их революцию душит корявая, рябая рука подлости и что место революционной радости занимает всеобщий страх. Но когда в апреле Ваню арестовывали, она все еще верила, что это ошибка.

Он так и сказал той ночью:

– Не волнуйся, Мария, это ошибка. Все выяснится, и завтра я буду уже дома.

Но он не вернулся ни завтра, ни через неделю. Он вообще не вернулся.

Как же причудливо все может обернуться.

И она хлопотала, она использовала связи, друзей, но одни друзья мужа предали их, написав покаянные письма, а другие уже ничего не могли сделать.

И она поняла, что между ней и остальным миром разверзлась пропасть. Это было и в театре, и повсюду – она стала женой врага народа.

Постепенно от нее уходили друзья, а потом посыпались угрозы, письма с обещанием расправы. Единственное, что она успела сделать, это отвезти дочь к его родителям в Тушино.

* * *

…Автомобиль остановился за два квартала от дома. Из него вышел некто в кожанке и галифе, заправленных в новые хромовые сапоги. Поверх кожанки он имел портупею с большой деревянной кобурой. Он осмотрелся по сторонам – было еще темно, но вот-вот начнет светать, надо было спешить.

– «И раньше было нельзя», – подумал он.

Они уже привыкли к такому графику, и до двух дворник обычно не спал.

– Гныщенко! – позвал он твердым голосом, привыкшим командовать, – скидывай-ка китель, пиджак надевай, будешь за понятого. Ну, все, ребята, пошли.

Из машины вышли еще четверо, одетые в гражданское. Они быстро свернули с улицы и углубились в темные переулки. Когда дошли до дома, остановились перед входом в арку.

– Гныщенко, поди, глянь…

Тот, кого назвали Гныщенко, вернулся через пару минут:

– Спит дворник, глазищи залил и храпит, что конь.

– Пошли…

* * *

Когда в дверь позвонили, она сразу поняла, что это значит.

– «Ну вот и все», – подумала она грустно.

Она вышла в коридор и достала из кладовой коробку. В коробке лежало кое-что из теплых дорогих вещей, туда же она положила свой пуховый платок с вышитыми на нем крупными цветами. Затем поставила коробку на пол и спросила:

– Кто там?

– Откройте, – сухо ответили из-за двери.

Она взяла коробку и заметалась глазами по квартире, затем решила отнести коробку в комнату.

В дверь снова позвонили.

– «Что-то они нервничают, непохоже на них», – ей вдруг сделалось так тоскливо, – хотя она уже давно была к этому готова, – и так защемило сердце, как будто смерть пришла за ней и ждала там, за дверью.

– Иду, иду, – сказала она кротко, – только халат накину.

В квартиру они вошли вчетвером, двое остались на лестнице.

– «Они, наверное, решили, что у меня имеется пулемет, – подумала она. – Какая глупость. Шесть человек пришли арестовывать одну женщину».

– Мария Николаевна Скворцова? – обратился к ней тот, кто был в кожанке, видимо, старший в этой команде.

– Да…

– Вам придется поехать с нами, – он раскрыл и быстро закрыл удостоверение. Гражданин, – обратился он к Гныщенко, – будете понятым.

Она сразу как-то постарела и сгорбилась. Оказывается, до этих пор в ней жила какая-то надежда, глупо, конечно, но надежда жила. Может, оттого, что она могла каждый день видеть дочь, заботиться о ней.

– Бедная ты моя, как же ты теперь, – проговорила она, ни к кому не обращаясь.

– Приступайте к своим обязанностям, товарищи, – сказал старший равнодушным голосом.

И тогда они начали искать – в ящиках стола, в шкафах, на полках.

Ну что можно было искать, если они все забрали в первый раз, когда приходили за мужем? Они бросали на пол ее фотографии, и с треском разбивались стекла, они переворачивали, они рушили их дом, который они столько лет создавали с Ваней, – вот и дому пришла пора погибать.

Тогда она взяла коробку и прижала ее к себе:

– Простите, здесь мои теплые вещи. Я… у меня к вам просьба. Я хотела бы… словом, передать это для моей дочери… И вот этот платок.

– Откуда у вас это? Пуховой, – старший щупал платок и разглядывал вышитые цветы, – знатно! Дорогая, верно, вещица, а?

– Я – актриса! – сказала она гордо, и тут же осеклась, потому, что ее взгляд столкнулся с маленькими насмехающимися поросячьими глазками старшего.

– Ну да, ну да, я совсем забыл, – сказал он.

– Простите… извините меня, – проговорила она покорно. – Но как же с моей просьбой? Я б оставила коробку у дворника, а он бы передал. Вы, верно, все здесь опечатаете…

– Ну что вы, Мария Николаевна, я думаю – это ненадолго, сами ей передадите. Но можете отдать и дворнику, если вам не терпится…

– Спасибо… Сейчас, одну секундочку, я только чиркну пару строк, можно?

– Пожалуйста, мы не торопимся.

Она села за стол, взяла перо и лист бумаги и стала писать.

И тогда старший сделал Гныщенко знак, тот бесшумно вышел в коридор, вскоре вернулся и так же незаметно кивнул старшему. Старший в свою очередь тоже кивнул. Тогда Гныщенко вытащил из-за пазухи какой-то предмет, и это были последние минуты жизни актрисы Марии Николаевны Скворцовой, ученицы Ермоловой, потомственной дворянки и жены комиссара, возлюбившей революцию и революцией погубленной. Потому что Гныщенко сделал резкий взмах и в воздухе на мгновение застыл топор, блеснув тыльной стороной, направленной вниз. Гныщенко нанес страшный удар, разбив череп. Кровь брызнула в разные стороны, залив стол и письмо к дочери, прерванное на словах «Это для тебя, детка…»

– Стерва поганая! – выплюнул Гныщенко. Его красные глаза вдруг загорелись такой нечеловеческой злобой, что старший отвернулся. А Гныщенко снова занес руку:

– Гнида пархатая! – и нанес еще удар.

– Все, хватит, – сказал старший, – решат еще, что полоумный.

– А теперь наведите здесь кипеш, чтоб было видно: налет. Но ничего не брать! Тута не жулье работало – налет!

И он вышел из дома, тихо прошел мимо спящего дворника и направился к ожидающей в двух кварталах машине. Все прошло гладко.

Через пять минут остальные вышли из квартиры и задержались на лестнице, а Гныщенко спустился вниз и начал трясти спящего дворника за плечо.

– Свисти, отец! – орал он. – Чего глаза вылупил? В шестнадцатой человека убивают! Свисти!

Дворник спросонья ничего не понимал и бестолково хлопал глазами.

– Так в шестнадцатой жо враги народа…

– Свисти, батя!

– А вы кто будете? А…

– Свисти, черт плешивый!

– Не буду, враги ж народа…

– Человека убивают, батя, свисти!

И тогда мимо ошалевшего дворника пробежали четыре неразличимых в темноте фигуры, и дворник засвистел. Потом понял, что ни к чему это, и ему стало страшно, но он решил подняться и посмотреть. Вся квартира была перевернута, а на залитом кровью полу большой комнаты лежало то, что еще совсем недавно было Марией Николаевной.

– Ох, изверги… – дворник перекрестился. Потом увидел коробку с вещами и дорогим пуховым платком.

– Налет жо, – почему-то сказал он. – А шо им бесхозными-то быть?

Он взял коробку, покрутил ее:

– Ей, бедняжке, все равно уж не пригодится, а моя старуха мерзнет зимой…

И с коробкой в руках он вышел на улицу и вдруг начал свистеть. Он свистел, что было мочи, свистел, как полоумный, и тогда в Москве начался рассвет. И было 4.45 утра.

Пятьдесят лет спустя

Они сняли эту квартиру в новом микрорайоне потому, что ничего другого найти не удалось. Угловая квартира на шестом этаже панельного многоэтажного дома с красными лоджиями и одним сквозным подъездом, имеющим черный ход. Хозяева оставили им кое-какую мебель, уютную кухню с полукруглым диваном, и плата в сто рублей за однокомнатную квартиру по нынешним временам была более чем умерена.