Джеймс Олдридж - Горы и оружие

• Название: Горы и оружие
• Автор: Джеймс Олдридж
• Издательство: Радуга
• Жанр: Современная проза
• Год: 1984

В книге Дж. Олдриджа «Горы и оружие» читатель опять встретится с главными героями «Дипломата» — Мак-Грегором и его женой Кэти, а затем и с лордом Эссексом. Из борющегося Курдистана действие переносится в Европу, куда Мак-Грегор едет по просьбе своих давних друзей, иранских курдов, на поиски пропавших бесследно денег, предназначавшихся для покупки оружия.

Остросюжетная, насыщенная яркими картинами восточного и европейского быта дилогия Дж. Олдриджа — значительное явление в современной английской литературе.

---

— Мне нужно ехать, — начал он по-французски. — Вернуться…

— Не надо. Пожалуйста, не продолжайте. Раз уезжаете, то не хочу и знать, куда и зачем, потому что там вас ждет опасность и я не хочу терзаться бессильно.

— Я это к тому лишь, что поздно в моем возрасте зачеркивать жизнь и начинать снова.

— Быть может, Кэти зачеркнет за вас.

— Даже и тогда я ничего не смогу изменить, Жизи. Поздно. Начни я перестраивать себя заново — и тут же весь рухну, попросту распадусь на куски. Я могу лишь, не мудрствуя лукаво, сохранять себя таким, каков я есть. Может быть, я слишком безнадежно нацелен на одно. Не знаю. Но, по-моему, какую-то верность надо хранить, а иначе о чем вообще хлопотать? Что останется в жизни?

— То, что вы прибегаете к разъяснениям, означает, что вы сомневаетесь, — прозвучал сердито-ласковый французский говорок Жизи. — И сомневаетесь не в себе, а в Кэти.

— Мне просто хочется положить конец чему-то, что еще не началось. И не хочется уезжать от вас не объяснив.

— Вы опоздали. Уже началось. И к тому же у меня ваша черта, — продолжала она, перейдя на английский. — Я могу ждать, и ждать, и ждать!

— Но ждать-то незачем и нечего. Поверьте мне, Жизи.

— Не знаете вы, в чем женская сила и слабость. Я гораздо сильней Кэти, потому что не хочу ничего. Решительно ничего. Я только буду наблюдать и ждать.

— Но ведь бесполезно.

— Nous verrons (посмотрим (франц.)), — сказала она и тронула машину с места.

Дома у Жизи, на кухне, их сонливо дожидался Эндрю. Жизи хотела накормить его, но оказалось, что он уже взял себе из холодильника цыпленка и помидор. А посуду после себя вымыл и убрал. За это Жизи поцеловала его в щеку.

— Аккуратный английский мальчик! — похвалила она.

Внизу у двери она задержала на момент Мак-Грегора (Эндрю уже вышел на улицу).

— Никому — даже Кэти — не давайте сломить ваш дух, — приказала она свирепым шепотом. — Навсегда запомните: «Крепость твоей жизни гибнет, только если дашь чужой руке ее разоружить». И это в самом деле сказал Эдмон Ростан.

Минут пять они с Эндрю молча шли по панели Елисейских полей. У площади Согласия свернули к Сене, и Мак-Грегор спросил сына, возвратилась ли уже с Ривьеры Кэти.

— Да. Мама звонила, когда я был у мадам Марго. Она не спит, ждет тебя, — ответил Эндрю.

Было около двух часов ночи; Мак-Грегор глядел, как извилисто темнеет кромка синей реки в недужном ртутном свете, в бетонных тенях. Но вода взблескивает, зыблется, как листва прикаспийских ив. И словно о том же напомнила река и Эндрю.

— Я уже принял решение, — сказал он отцу. — Решил вернуться домой.

— В Лондон?

— Нет. В Иран.

— А за каким чертом тебе возвращаться туда?

— Определенно еще не знаю, — ответил Эндрю. — Но больше не хочу оставаться в Европе.

Пауза, только шаги звучат, как отходная всем минутам, часам, годам жизни Мак-Грегора.

— И что же ты намерен делать в Иране?

— Рассчитываю поступить в Тегеранский университет.

— Возможно, и поступишь. Но это неразумно, Энди. Попросту глупо даже.

Перешли пасмурный мост и теперь, на асфальте бульвара, пошли в ногу.

— И все же я решился. Я теперь убежден, что я не европеец. Я и в Англии уже так думал, а во Франции лишь сильней убедился. А стоит мне пожить дольше в Париже, и я вообще студентом не захочу быть…

— Подожди минуту… — Мак-Грегор сел на скамейку. Сыровата, но надо же еще до прихода домой разубедить сына. — Это совершенно на тебя не похоже. Ты с чьего-то голоса говоришь.

— С твоего, — сказал Эндрю. — Ты единственный, кто в самом деле на меня повлиял.

— Мне не до парадоксов. Объясни толком свои мотивы.

— Я не желаю стать профессиональным политиком. Вот и все. Ты тоже в свое время не пожелал.

— Но зачем из-за этого уезжать из Европы? Да и Оксфорд зачем бросать?

— Мне и Оксфорд опротивел, и Европа. Дайте мне изучать что-нибудь совсем другое в Иране — там проблемы подлинны и ясны. А потом, если придется, вступлю в борьбу, как ты, — не ради себя, а ради того, за что действительно надо бороться. Кому нужны все эти individuality и volonte (индивидуальность, воля (франц.))?

— Так, так, — сказал осторожно Мак-Грегор, понимая уже, что Эндрю не разубедить сейчас. — Но тебе придется гораздо четче определить свою образовательную цель в Иране, а без этого и не мечтай о моем согласии.

— Я могу специализироваться по персидскому языку и по иранской истории, — сказал Эндрю. — Цель достаточно четкая, верно?

— Мама и слышать об этом не захочет. Она намерена порвать раз и навсегда все связи нашей семьи с Ираном.

— И ты сам тоже намерен порвать?

Мак-Грегор почувствовал, как у него не спеша отнимают все укромные уголки умолчаний — его всегдашние и верные прибежища.

— Всем нам время уже возвратиться в Европу — здесь наше место, — сказал он вставая.

— Допустим, Сеси здесь и в самом деле место. И маме. Но не мне и не тебе, — возразил Эндрю, шагая рядом с отцом.

— Все, что ты говоришь, настолько полно противоречий, что почти лишено убедительности, — сказал Мак-Грегор.

— А бывают ли мои, твои или чьи-либо действия свободны от противоречий? — ответил сын спокойно, рассудительно, неоспоримо. — Приведи мне хоть один пример.

— Пусть так, — сказал Мак-Грегор. — Но это в данном случае не довод.

Они уже подошли к дому и с минуту глядели на обезображенные кислотой ворота.

— Я думаю над тем, что ты сказал мне, — невесело проговорил Мак-Грегор. — А сейчас мне самому необходимо съездить в Иран, и ты не предпринимай ничего до моего возвращения оттуда. Хоть это обещай мне.

Эндрю помолчал.

— Ладно, — сказал он.

— И не говори маме ни о своем решении, ни о моей поездке в Иран. Я сам все объясню ей.

— Не беспокойся. Я понимаю, — сказал Эндрю, от природы склонный помочь всякому в беде — будь то случайный встречный на вокзале или подбитый голубь, трепыхающийся в уличной канаве.

Наверху Кэти, сидя в постели, занята была писаньем письма, хотя время близилось уже к трем часам ночи. В свете настольной лампы пышная французская мебель ложилась округлыми грузными тенями на стены, лица, портьеры. Вид у Кэти был устало-напряженный, точно она решила и сейчас не делать себе скидки на изнурительность дня.

— Почему ты так поздно? — спросила Кэти.

— Ездил с Жизи в Пор-Рояль, а от Жизи с Эндрю шли пешком.

— Я ведь отправила за тобой машину Мозеля.

— Я предпочел пешком, — ответил Мак-Грегор, поняв, что Эндрю сам догадался отослать машину.

Она глядела, как он молча раздевается.

— Ты и не спросишь, почему я летала с Ги Мозелем в Канн.

— Если пожелаешь сказать, то и так скажешь. Притом время вопросов уже, кажется, миновало.

— Выходит, боишься спросить?

— Выходит, — сказал он, понимая, что Кэти намеренно выбрала момент, когда он, смешной в своих подштанниках, носках, туфлях, стоит и не может снять с себя французскую рубашку.

— Дай расстегну, — сказала Кэти.

— Я сам, — сказал он, продолжая безуспешную, как всегда, возню с запонками.

— Так вот, — спокойно вела Кэти речь дальше, — придется тебе все-таки спросить, а иначе не скажу, зачем летала. А тебе знать полезно, поскольку дело касается и тебя.

«Снять, пожалуй, носки и кальсоны, а потом уж кончить с запонками», — решил он. Она безжалостно глядела.

— О чем же спрашивать? Что ты в Канн летала — знаю. Что с Ги Мозелем — знаю. Что еще положено мне знать?

— А ты спроси.

Мак-Грегор молчал.

— Как всегда, боишься, — сказала она презрительно. Сложила написанное письмо, сунула в конверт, лизнула клейкий краешек — словно запечатывание было главным делом, а разговор велся так, между прочим. — Ах, да бога ради, дай расстегну.

Он протянул руки, она выстегнула запонки из манжет.

— Не имею ни малейшего понятия, зачем ты ездила в Канн. Вот весь мой комментарий, — сказал он.

Кэти порылась в бумагах, накиданных на кровати, отыскала нужную, бросила Мак-Грегору. Это был рекламный проспект и при нем цветной снимок: небольшая провансальская вилла с оливковыми деревьями по бокам, со сводчатой дверью и красными стенами; широкий дворик вымощен плиткой.

— Решила купить этот дом, — сказала Кэти.

Мак-Грегор скользнул глазами по описанию.

— Где это? — спросил он.

— За Манделье, неподалеку от усадьбы Ги. Близ Пегомаса. Я побывала там сегодня.

В описании дом именовался старым mas (сельский домик в южноафриканском стиле), снабженным современными удобствами, центральным отоплением. Участок в четыре гектара, речка, оливы, сосны…

— А зачем это? Собираешься жить во Франции?

— Буду убегать сюда от английского климата, когда уж слишком будет невтерпеж.

Он вернул ей описание и фотографию.