Рене Кастр - Бомарше

• Название: Бомарше
• Автор: Рене Кастр
• Издательство: Молодая гвардия
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2003
• ISBN: 5-235-02565-2

Эта книга посвящена одному из самых блистательных персонажей французской истории — Пьеру Огюстену Карону де Бомарше. Хотя прославился он благодаря таланту драматурга, литературная деятельность была всего лишь эпизодом его жизненного пути. Он узнал, что такое суд и тюрьма, богатство и нищета, был часовых дел мастером, судьей, аферистом. памфлетистом, тайным агентом, торговцем оружием, издателем, истцом и ответчиком, заговорщиком, покорителем женских сердец и необычайно остроумным человеком. Бомарше сыграл немаловажную роль в международной политике Франции, повлияв на решение Людовика XVI поддержать борьбу американцев за независимость. Образ этого человека откроется перед читателем с совершенно неожиданной стороны. К тому же книга Р. де Кастра написана столь живо и увлекательно, что вряд ли оставит кого-то равнодушным.

---

«Кто говорил, что новый парламент не будет брать взятки? Берет и берет обеими руками!»

В ответ на наступление Бомарше его противники разразились целым рядом мемуаров; Гёзман мобилизовал на это дело Марена, Бакуляра д’Арно и Бертрана д’Эроля, которые так себя скомпрометировали, что уже не могли уйти из-под знамен советника.

Бомарше читал и комментировал опусы своих врагов собиравшемуся на площади Дофин в доме его сестры Лепин ареопагу во главе с папашей Кароном, в котором помимо него заседали Мирон, Жюли, Лепин, адвокат Фальконе и г-н де Шатеньре. Пьер Огюстен знакомил их с набросками ответов на эти пасквили, а каждый из присутствовавших делился с ним своими соображениями.

Чтобы не выходить за рамки законности и иметь право публиковать свои мемуары, Бомарше был вынужден прикрываться именем своего адвоката Мальбета. Марен не преминул использовать это в своих нападках на Бомарше, написав: «В Париже на каждом углу публично продают пасквили, подписанные Бомарше-Мальбет[8]», на что немедленно получил ответ: «Писака из „Газетт де Франс“ жалуется на клеветнические измышления, содержащиеся в пасквиле, подписанном, по его словам, Бомарше-Мальбет, и пытается оправдаться с помощью короткого манифеста за подписью Марена, который отнюдь не Мальбет».

Меткие словечки из этой перепалки были у всех на устах, и притчей во языцех стал ответ Бомарше г-же Гёзман, имевшей глупость попрекнуть его тем, что он всего лишь сын часовщика и сам бывший часовщик:

«Вы начинаете ваш шедевр с того, что попрекаете меня сословием моих предков. Увы, сударыня, слишком верно то, что последний из них, наряду с занятиями разнообразной коммерцией, приобрел также довольно большую известность как искусный часовых дел мастер. Вынужденный согласиться с приговором по этой статье, с болью признаюсь, что ничто не может обелить меня от вины, справедливо подмеченной вами: я действительно сын своего отца. Но я умолкаю, так как чувствую, что он стоит за моей спиной, читает написанное мною и смеется, целуя меня.

Так вот знайте, сударыня, что я уже могу подтвердить почти двадцать лет моего дворянства, ибо это дворянство мое собственное, закрепленное на прекрасном пергаменте с большой желтой восковой печатью, не то что дворянство многих других, неопределенное и подтвержденное лишь изустно, моего же никто не посмеет оспаривать, так как у меня есть на него квитанция».

Таким образом судебная тяжба по частному поводу превратилась в процесс над излишне иерархизированным обществом, выставившим на посмешище существующие порядки. Второй мемуар Бомарше содержал в себе парфянскую стрелу, которая должна была бы заставить задуматься советника Гёзмана, втянутого из-за легкомыслия жены и собственного поведения в процесс, чреватый опасными последствиями для его репутации:

«Вы обвинили меня в подлоге, я вынужден был оправдываться. В свою очередь я тоже обвиняю вас в подлоге перед собравшимися здесь членами палат с той лишь разницей, что у вас не было никакой необходимости выдвигать против меня ложное обвинение, чтобы оправдать себя».

И вот 20 декабря 1773 года в своем третьем мемуаре Бомарше сделал ужасающие разоблачения: он утверждал, что советник Гёзман с легкостью мог прибегнуть к лжесвидетельству, поскольку в его недавнем прошлом был эпизод, когда он подписался вымышленным именем на официальном документе.

А 15 декабря 1773 года Бомарше подал генеральному прокурору письменное заявление, в котором говорилось:

«Мои противники, защищаясь, награждают меня самыми непристойными прозвищами и используют самые мерзкие эпитеты. Мое достоинство, глубоко этим задетое, дает мне, таким образом, право в целях законной защиты использовать все возможные средства, чтобы отвести от себя эти тяжкие оскорбления, и я считаю себя обязанным просветить моих судей на предмет того, что представляет из себя мой хулитель».

За этой преамбулой следовал рассказ:

«Антуан Пьер Дюбийон и его жена Мария Магдалина Жансон обратились к архиепископу Парижскому, моля о милости в прилагаемом к сему письме (подписанном ими и удостоверенном г-жой Дюфур, повитухой, помогавшей разрешиться от бремени названной выше г-же Дюбийон), в котором просят оказать им помощь по содержанию их дочери Марии Софии, чьей кормилице они задолжали за пять месяцев. Они объяснили, что им приходится обращаться с этой просьбой к прелату, поскольку г-н Гёзман, крестный отец девочки, перестал помогать им, несмотря на свои обещания взять на себя заботу о содержании ребенка.

Я решил узнать, действительно ли у судебного чиновника, лишившего помощи это бедное семейство, имелись достаточные основания им ее оказывать, и отправился в приход Сен-Жак-де-ла-Бушри, где отыскал в церковной книге запись о крещении, копию которой прилагаю. Вы, без сомнения, будете удивлены не меньше моего, прочтя там: „Крестный отец Марии Софии — Луи Дюгравье, парижский мещанин, проживающий на улице Де Льон в приходе Сен-Поль“.

Возможно ли, что г-н Гёзман, так кичащийся своей добродетелью, надругался над божьим храмом, над верой и над самым серьезным актом, на котором зиждется гражданское состояние, подписавшись именем Луи Дюгравье вместо Луи Гёзман и указав рядом с вымышленным именем вымышленный адрес?»

Да, Бомарше хорошо потрудился, и судьба вознаградила его. Г-н Гёзман соблазнил девушку из низшего сословия и, чтобы скрыть свой грех, согласился стать крестным отцом ее ребенка, но, пытаясь уберечь свою репутацию, к первому бесчестному поступку он добавил второй — подделку, причем этот второй грех граничил со святотатством, ведь речь шла о ложной записи в церковной книге.

За полгода до этих событий, тяжбы Бомарше с Лаблашем, Гёзман заявил, что в основе приговора, вынесению которого он способствовал, лежали не факты, а репутация обвиняемого. Теперь этот прием обернулся против него самого: Бомарше требовал приговора для судьи, способного сделать ложную запись в церковной книге, а значит, вряд ли испытывавшего угрызения совести, принимая подношения от клиентов, желавших купить его благосклонность. Так что если и был в этом деле человек, погрязший в грехах, то, конечно же, не Пьер Огюстен де Бомарше, а продажный советник, вершивший неправедный суд.

А отсюда следовало, что парламент Мопу представлял собой не что иное, как сборище бесчестных судей, и общественность не замедлила сделать именно такой вывод. Под гнетом доказательств парламент вынужден был признать очевидное и, не имея возможности нанести удар по Бомарше, сорвал свой гнев на «паршивой овце»: Гёзману предложили добровольно подать в отставку, но так как он высокомерно отказался от этого, против него было возбуждено дело, и из преследователя он превратился в преследуемого.

Судьи, вынужденные нанести удар по одному из коллег, публично уличенному в бесчестном поступке, еще больше возненавидели Бомарше: он выдал их тайны толпе, раскрыл методы, к которым они прибегали в суде и которые обеспечивали им дополнительный заработок. Но хуже всего было то, что этот пасквилянт, ссылаясь на священное право на свободу личности, осмелился нападать на государственный орган, считавший себя неприкосновенным!

И пусть Бомарше стал самой известной личностью в Европе, пусть неожиданно открылось, что тот, кого считали второразрядным драматургом, на самом деле блестящий памфлетист, равных которому не было со времен «Писем к провинциалу», в глазах судей он так и остался обвиняемым, и ему грозило суровое наказание.

Это подтверждает один случай, произошедший через три дня после публикации третьего мемуара. 23 декабря 1773 года Бомарше приехал во Дворец правосудия и столкнулся там с первым председателем парламента Николаи, главной опорой Гёзмана. На уважительное приветствие Бомарше высокопоставленный судейский чиновник ответил гневным жестом и приказал страже выпроводить посетителя вон из дворца, поскольку, как уверял Николаи, тот явился туда лишь затем, чтобы надерзить ему.

Гвардейцы бросились к Бомарше. Тот начал протестовать против их действий, призвал всех присутствующих стать свидетелями насилия, которому подвергается гражданин, имеющий полное право находиться в общественном месте, принадлежащем королю, и недолго думая отправился с жалобой к генеральному прокурору.

Генеральный прокурор не мог поверить в то, что рассказал ему Бомарше, и поинтересовался, есть ли у того свидетели. Пьер Огюстен ответил, что их у него множество, поскольку все присутствовавшие при этой сцене выразили готовность свидетельствовать в пользу Бомарше. Обычно свидетели обещают свое содействие, но в решающий момент исчезают. Данный случай стал исключением: популярность Бомарше настолько возросла, что тем же вечером двери его дома начали осаждать толпы желающих встать на его защиту. Удрученный тем, что ему приходится принимать жалобу на главу парламента, генеральный прокурор посоветовал Бомарше вести себя благоразумно. Пьер Огюстен ответил, что вот уже восемь месяцев он только этим и занимается. Генеральный прокурор вынужден был потребовать от Николаи объяснений, а тот повел себя не лучше, чем г-жа Гёзман в критические дни: в свое оправдание он заявил, что Бомарше показал ему язык.