Николай Попель - В тяжкую пору

• Название: В тяжкую пору
• Автор: Николай Попель
• Жанр: Биографии и Мемуары

---

Вот белеет обращенный вправо указатель. Разворачиваемся, а штаба... нет. Ни души. Пустые землянки. Сняты служившие дверьми плащ-палатки. Ветер лениво гоняет обрывки бумаг. Подхожу к танку. Шевченко в который раз пытается связаться со штабом. Тщетно.

Где искать своих? Что делать? Не ошибся ли я, уехав от Васильева?

Коровкин смотрит на меня. Молчит.

- Задумался?

- В случае чего задаром не сдадимся.

"Вот он о чем!". Неудивительно: мы вчетвером в лесу, не знающие обстановки, не связанные ни с кем.

А немцы, не переставая, все бомбят и бомбят Броды. Одни самолеты улетают, другие прилетают. Натужно-прерывистый гул их едва различим в грохоте несмолкающйх разрывов.

Вдруг совершенно явственный треск мотоциклов. Достаю маузер, Коровкин вытаскивает наган.

Треск обрывается, мы слышим русскую речь. Отлегло. Прежде чем успеваем спрятать оружие, появляются мотоциклисты. Они заметили танк, потом нас.

- Кто такие?

- Свои. А вы кто?

- Мы тоже свои.

Командир мотоциклистов узнал меня по голосу.

- Докладывает младший лейтенант Ефремов. Взвод был послан в распоряжение полковника Герасимова. Пробиться не сумел и вернулся обратно

- Что значит "не сумел"?

- Лес вдоль Стыри горит. Стена огня - не проскочишь. И так и этак пробовали.

- Когда уезжали, штаб здесь стоял?

- Здесь.

- Готовился к передислокации?

- Никак нет.

На поляну медленно выезжает легковая. Фары закрыты чехлами. Только два узких лучика света. Они скользят по деревьям, пням, по брустверам опустевших окопов и упираются в "тридцатьчетверку".

- Здравия желаю, товарищ бригадный комиссар.

- Как узнали?

- По номеру танка. Разведчику полагается все замечать. Передо мной майор Петренко, заместитель начальника разведки, человек веселый, лукавый, признанный в штабе остряк.

- Откуда вы, Петренко?

- От Герасимова. Я там с разведчиками весь день.

- Как вернулись? Младший лейтенант уверяет, что нельзя пробиться, лес горит.

- Правду доложил младший лейтенант. Я ехал кругом, через полосу Мишанина.

- Мишанина?

- Товарищ бригадный комиссар, может быть, пройдем в сторону.

Мы сели под деревом.

- Неладное происходит, - продолжал Петренко. - Дивизия Мишанина ушла с передовой.

- Как ушла?

- Вроде приказ был.

- А Герасимов?

- Герасимов на месте. Приказа на отход не получал. По дороге несколько раз натыкались на мишанинских бойцов. Бредут как попало. Командиров не видно. Говорят - всех побило. Уверяют, что генерал Мишанин приказал отступать на Броды, а сам вместе с командиром корпуса сдался в плен.

- Вы, Петренко, верите этому?

- Что отходит дивизия, не верить не могу. Своими глазами видел.

- А насчет плена?

- Разрешите закурить?

Не спеша, склонившись набок, достает из кармана коробку, задумчиво мнет папиросу, стучит по крышке.

- Чего молчите, Петренко?

Пряча в ладонях огонек, майор закуривает.

- Не знаю, - может правда, может - нет. Не видал, как сдавались. Но и на дороге тоже не встречал. А бойцы в один голос: генералы в плену...

На поляне появлялись все новые и новые люди, из тех, что вчера утром, накануне атаки, были направлены из штаба в полки. Больше не приходилось сомневаться: дивизия Мишанина, которая днем вышла к Берестечко, оставила ночью свои позиции и откатилась к Бродам. Наконец-то ясно, почему немцы с неистовой яростью бомбят этот городок...

Миновало примерно с час, и на опушке уже сотни полторы бойцов и командиров из штабных подразделений корпуса, из батальонов и полков дивизии Мишанина. В ночной суете люди сбивались с дороги, блуждали по лесу, натыкались на нас и, обрадованные, оставались на бывшем КП.

Мы с Петренко организовывали оборону. Бойцы обживали старые окопы, рыли новые. Петренко покрикивал, ругался, гонял из конца в конец.

- Не лепите окопы один к другому. Чтобы было как в том анекдоте: "Бедному человеку проехать негде".

- Что за анекдот, товарищ майор? Рассказали бы... В такой просьбе Петренко никогда и никому отказать не может. Пусть самая неподходящая обстановка, пусть только что ругался на чем свет стоит...

- Заснул мужик в телеге, на столб телеграфный наехал и заорал: наставили столбов, бедному человеку проехать негде.

Петренко пробует извлечь из анекдота мораль и натужно подтягивает его к нашим обстоятельствам.

- Как фашисты полезут - всюду окопы - негде бедному человеку проехать.

- Послушайте, Петренко, - тихо говорю я, - ведь это совсем не из той оперы.

- Да я и сам чую... Говорю так... для поднятия духа... Но у меня дух "не поднимается". Время идет, небо становится серым, а я по-прежнему ничего не знаю о положении корпуса, не знаю, где штаб, где Рябышев, Мишанин. Могу поверить в самое плохое и страшное, но не верю, что генералы сдались в плен. Если бы еще говорили, раненые попали, а то "сдались сами". Нет, это исключено.

- Петренко, командуйте обороной. Я еду на дорогу, постараюсь узнать что-нибудь.

Петренко смотрит на меня в упор.

- Вы уверены: дорога свободна?

- Не уверен, потому и еду.

Ночь на исходе. Но рассвет приходит вяло, нерешительно. Солнцу не пробить толщу туч. И вдруг грянула накапливавшая всю ночь силы гроза. Капли, крупные, тяжелые, каждая с вишню, разбиваются о броню.

Мы идем на север, параллельно дороге. В чаще настолько темно, что приходится включить фары.

Начинается лес, в котором с вечера буйствовал пожар. Сейчас огонь ослаб. Дождь заливает его. Но ветер пытается оживить. В одних местах чернеют источающие удушливый дым головешки, недогоревшие стволы, кустарник, в других весело вьются по ветру оранжевые хвосты.

Едкий дым заползает в танк. Через открытую башню хлещет вода. Шевченко, не переставая, кашляет. Но все понимают: люк нельзя опустить, надо смотреть и смотреть.

Я промок до нитки. Повязка на голове, словно компресс. Да и что толку от этой грязной, пропитанной водой тряпки! Поднимаю руку поправить повязку и чувствую, что она совсем расползлась. Да пропади ты пропадом!

Мокрый бинт повис на ветке...

Чудится отдаленный шум моторов. Приказываю остановиться. Прислушиваемся. Коровкин не сомневается.

- Танки, товарищ бригадный комиссар!

Да, танки. Только чьи?

Кожаные подметки скользят по влажной броне. Спрыгиваем на землю, делаем шагов сто, раздвигаем кусты и следим за дорогой. Бойцы небольшими группами бредут на юг. Не обращают внимания на нарастающий гул. Значит, танки наши.

Вот и головная машина. Смотрю и не верю глазам своим. На башне жирная белая цифра - "50".

Забыв обо всем, размахивая маузером, выбегаю на дорогу.

- Стойте,стойте же!

Танк резко, со скрежетом затормозил.

Прошло менее суток с того часа, когда мы вместе с Волковым шли в атаку. Сейчас его нелегко узнать. Бледный, перепачканный, с запекшейся на щеке кровью, в рваном комбинезоне.

- Прикрываем отход дивизии.

Мимо нас, огибая "тридцатьчетверку" командира, проходят другие танки.

Волков односложно, устало отвечает на мои вопросы. Трет ладонью широкий, с залысинами лоб.

- В два с чем-то получили приказ командира дивизии немедленно начать отход на Броды - Почаев - Подкамень. К рассвету сосредоточиться в районе Подкамень.

- Кто передал приказ?

- Начальник штаба Попов, по радио. Сам слышал.

- Генерала Мишанина видели?

- Нет.

- Генерала Рябышева?

- Нет.

- Где штаб дивизии?

- Не знаю.

- Штаб корпуса?

- Не знаю. Связи ни с кем не имею.

- Петр Ильич, тебе ясно, почему отходим? Волков глядит под ноги.

- Товарищ бригадный комиссар...

- Не хочешь отвечать.

- Я привык исполнять приказы.

- Ты не смотришь мне в глаза, потому что не веришь в обоснованность приказа.

- Да, мне не все ясно. Зачем наступали, клали людей... Возможно, у фронтового командования есть свои соображения...

- А ты знаешь, что Васильев и Герасимов на старом месте?

- Не может быть!

От вялой подавленности Волкова не осталось и следа.

- Так мы же их на съедение Гитлеру отдаем...

- Товарищ Волков, приказываю прекратить отход, занять оборону. На юго-западной окраине леса, на месте КП корпуса, держит оборону группа майора Петренко. Свяжитесь с ней.

- Есть! - Волков ожил, потом раздумчиво произнес: - Как бы вам, Николай Кириллыч, не вмазали за это... Приказ-то как будто фронтовой.

- Поживем, увидим. Я еду в Броды... В случае чего - держите дорогу до последнего...

Рассвет взял свое. Все усиливавшийся ливень оборвался неожиданно, как разговор на полуслове. Миновав кладбище, танк вошел в Броды. Дождь прибил пыль, потушил пожары. Лишь кое-где с шипеньем догорали куски бревен и досок. Улицами не проедешь. Воронки, кирпич, балки и трупы. Трупы - на мостовой, на тротуарах...

- Давайте попробуем огородами, - советует Коровкин, - нельзя же по своим...

Но поди угадай, где огороды, где улицы. Бомбовые удары смазали очертания города. Когда Головкин затормозил и мы вылезли наружу, то оказалось, что стоим в... комнате. Три стены разрушены. Уцелела четвертая. На ней под нетреснувшим стеклом святая Мария, красивая, скорбно-томная.