Николай Попель - Впереди - Берлин !

• Название: Впереди - Берлин !
• Автор: Николай Попель
• Жанр: Биографии и Мемуары

---

Много пленных. За три с половиной года войны я еще никогда не видел таких огромных колонн вчерашних врагов на дорогах.

- Добрые у нас люди, - замечает Кучин: солдаты то и дело суют несчастным, одураченным Гитлером людям в ненавистной форме кусок хлеба или отсыпают табачку.

Около указателя, где проворные дорожники написали: "До Познани - 150 километров. До Берлина - 350",- регулировщица отмахнула флажком: "Стой!" Я обратил внимание на особую лихость и в то же время изящество, с каким она работала: такому регулировщику с удовольствием подчиняется каждый водитель, независимо от его положения и ранга. Особенный колорит ее фигуре придавал карабин за спиной: девушка была не только регулировщиком, но и солдатом дорожной охраны.

По какой-то ассоциации вспомнился знаменитый виртуоз, артист регулировки, который до войны стоял в Ленинграде на Невском: толпы людей зачарованно наблюдали за его движениями. Но, право, наша фронтовая регулировщица работала не хуже!

Девушка подошла к машине, переложила флажок в левую руку, правую приложила к шапке и попросила... забрать у нее военнопленных. В течение дня к посту подошло около пятидесяти стариков и подростков из фольксштурма с просьбой взять их в плен.

- Кто идет к фронту - те не берут, некогда, говорят, с пленными возиться. Я немцев в тыл отсылаю - не идут, бьют себя в грудь, говорят: "пук-пук". Боятся, значит, что убьют их. Куда мне с ними деваться?

Лицо ее показалось знакомым. Нет, не могу вспомнить! Широколицая, с наливным румянцем во всю щеку, с блестящими серыми глазами и лихо вздернутым боевым носиком. Типичная русская женщина. Но Кучин, который с момента ее появления находился в возбужденном состоянии, вдруг громко закричал:

- Она!

- Кто она?

- Да та, ну, помните, старая знакомая, по сорок второму году!

Убедившись, что я не могу вспомнить, выразительно постучал себя где-то пониже спины.

И я вспомнил....

Наше соединение формировалось тогда недалеко от Калинина. Как-то по делам я спешил в Москву. Время клонилось к вечеру, и Кучин вел "эмочку" на большой скорости, чтоб до ночи успеть в город. На перекрестке регулировщица скомандовала: "Стой!", но Миша не выполнил приказа и понесся дальше: мол, время военное, везу начальство, не до правил движения. Не успели мы проскочить и ста метров, как раздались выстрелы, и Миша тихо ойкнул. Я оглянулся. Девушка сорвала карабин и стреляла вслед. Стреляла, конечно, по скатам, но пуля случайно поцарапала Кучина. Пришлось мне, как старшему, извиниться за шофера. Уже полулежа на заднем сиденьи, Миша все бормотал: "Бывал в переделках, из-под носа у немцев ускользал, но страдать от курносой бабы... ох!"

- Курносые все смелые, - ехидничал Миша Балыков. - Сам такой.

- Я татарский мужчина, а это русская баба, ей не положено...

- Что значит баба? Такой же красноармеец, как ты. Лучше лежи и молчи! Девушка службу несет, согласно инструкции поступает и тебе сказала ясно: "Стреляла по нарушителю". Осознал, что ты нарушитель?

Кажется, на сознание Кучина подействовали не столько эти аргументы, сколько "свинцовый довод" девушки, напоминавший о себе болью. Во всяком случае, с тех пор он с великим уважением относился к "злым бабам", заранее сбавлял перед постами скорость и, когда позволяло время, перебрасывался с ними двумя-тремя словами. Как это было приятно девушкам! Ведь посты стоят на развилках дорог, в большинстве своем за несколько километров один от другого, и в снег, и в мороз, в бурю, в ночь дежурят там всего-навсего две женщины: одна - на посту, а сменщица забилась на время в маленькую норку-окопчик, метрах в 20 - 25 от подруги, наблюдает, отдыхает, разогревая сухой паек консервы. Любому военному, будь он десять раз смельчак, неприятно ехать по фронтовому тылу ночью - вряд ли кто будет возражать! И не один ты, и вооружен, а все думается, что с каждого куста в тебя пулю пустят или гранату бросят даже не увидишь, кто. А девушки стоят! Проедет машина во тьме, осветит регулировщицу фарами, и снова ничего не видать. Что стоит ее уничтожить блуждающему волку в фашистском мундире? Несут героини бесстрашную вахту, но не замечает никто их подвига, и как же она рада бывает, когда Миша Кучин остановит нашу машину, и некурящий ездок даст ей конфеток и послушает рассказ о тяготах службы и о нашем "не совсем хорошем" отношении.

- Иди картошку есть, я испекла, - закричала нашей регулировщице подруга из маленького окопчика.

- Разрешите дозаправить машину. Горючее на исходе, - вдруг обратился ко мне Кучин каким-то неестественным тоном.- А вы бы, девушка, угостили генерала печеной картошкой, он ее шибко уважает, - совсем по-другому заговорил мой "дипломат" с регулировщицей.

Сели у костра.

- Откуда родом, девушка? - спрашиваю.

- Ярославская.

Адъютант Балыков кокетливо задает вопрос:

- Как вас мама величала?

- Мама, мамочка...- чуть погрустнела наша лихая хозяйка дороги и вдруг быстро ответила: - Мама - Никочкой, муж - Никой, а для вас, товарищ, я красноармеец Македонская.

Но Балыкова не так легко одолеть:

- Припоминаю. Это про вашего папашу нам в пятом классе на истории рассказывали?

- Возможно, - соглашается девушка. - Его Александром Филипповичем звали.

У Балыкова глаза на лоб полезли.

Пришлось мне сглаживать острый разговор. - Для мамы, значит, Никочка, для него - красноармеец Македонская, а для меня... Разрешите называть вас Николаем Александровичем. Раз несете мужские обязанности, то, как воин к воину, не могу к вам иначе обращаться.

Старая знакомая так и расцвела от удовольствия.

- Давно вы на фронте, Николай Александрович?

- Три года...

Дальше "заполнять анкету" не было времени: день был на исходе, а я, несмотря на отличный бронетранспортер, не сумел проехать и двухсот километров. Такая была дорога!

...В третий раз удалось встретиться с Македонской уже в Зеелове, под Берлином. На боку у нее висел револьвер, а погоны перечеркнула лычка ефрейтора. Мы были рады встретить эту женщину, переносившую вместе с нами тяготы войны и мечтавшую прийти в Берлин. Хотя она отмахнула - "путь свободен", я остановил машину: поздравил ее с близкой победой.

- Как мама, как муж?

- Мама жива, муж в авиации служит.

- Что, сверху крыльями машет? - все пытался острить Балыков.

Но ефрейтор Македонская была настроена добродушно.

- Нет. А письма получаю. Из Берлина домой поедем!

- Ну, до встречи в Берлине, Николай Александрович!

- До встречи...

...В тот день для "Николая Александровича Македонского" и ее напарницы у Кучина нашелся сверток пообъемистее, чем для других регулировщиц. Он поспешно сунул его мне в руки, я так же быстро передал подарок женщинам.

Уже в машине спросил:

- Что это ты, Миша, тяжелое положил?

- Да что, товарищ генерал, конфетки - не еда. Добавил кусок сала, пусть с картошечкой побалуются. - И, чтобы скрыть свое смущение, перевел разговор: Вот не успеем засветло проехать Варшаву! Спешить надо...

Близость легендарного города уже чувствовалась на дороге: толпы людей шли с запада, к освобожденным пепелищам столицы. Инвалид энергично работал руками, передвигая свое кресло по направлению к родному дому, велосипедист прицепил к багажнику тележку, на которой тряслась по шоссе его семья. Многие просто несли детей на руках. Иногда попадались повозки, обычно с бедными пожитками: ну какой скарб мог быть у беженцев!

Меня томило желание посмотреть красавицу Варшаву. Случилось так, что до войны пришлось много читать о великолепных дворцах, чудесных варшавских парках, о славных революционных традициях непокорного города, где родилась любимая песня нашей юности "Варшавянка". Но нынешнее мое чувство к Варшаве было особенным. Освобожденные армией города невольно становились особо близкими и родными нашим сердцам, а столицу Польши в составе войск 1-го Белорусского фронта освобождала и наша армия. Когда стальным ударом корпус А.Х. Бабаджаняна разбил гитлеровские орды под Скерневице и Ловичем, а 2-я гвардейская танковая армия освободила Сохачев, они перерезали пути отхода гитлеровцам, и гарнизон Варшавы, почуяв за спиной наши танки, в панике бежал на север. В Варшаву вошли тогда вместе и русские и польские солдаты, побратавшись кровью навечно на ее опустевших улицах.

Перед самым городом нас остановили. К бронетранспортеру подошли два человека: молодой подтянутый советский лейтенант и пожилой поляк.

- Контрольно-пропускной пункт, - рука офицера четко взлетела к козырьку. Проверка.

Внимательно осмотрел мои документы.

- Можете ехать, счастливого пути.

- Как проехать к мосту?

- Если не возражаете, дам местного проводника-добровольца. Избежите больших трудностей в городе. У нас несколько таких курсируют - до предместья Варшавы Праги и обратно... Пан Станислав, проводите генерала!

Много мне пришлось повидать за войну пострадавших городов, но такого разрушения и разгрома я не видел нигде - ни до, ни после. Бесконечными рядами тянулись сплошные руины улиц. Нервы угнетала абсолютная скорбная тишина города, в котором не так давно жил и работал миллион человек. Только гулкие взрывы нарушали безмолвие - это саперы уничтожали мины, оставленные гитлеровцами в мертвой Варшаве. По обе стороны дороги тянулись надписи: "Минировано... Опасно". Железные ребра конструкций выпирали наружу из массы битого кирпича. На пути встречались большие воронки, стояли обгорелые трамвайные вагоны на исковерканных линиях, путались под колесами телефонные и электрические провода. Пустыня! Стены вокруг до того черные, будто находились сотни лет под землей и сейчас откопаны.