Стивен Кинг - Почти как «Бьюик»

• Название: Почти как «Бьюик»
• Автор: Стивен Кинг
• Жанр: Ужасы и Мистика

Это началось почти двадцать лет назад, когда в полицейском участке маленького городка появился конфискованный «при загадочных обстоятельствах» черный «бьюик».

Это продолжалось долгие годы — потому что почти ВСЕ из полицейских, связанных с историей «бьюика», погибли — и погибли СКВЕРНО…

Теперь в полицейский участок городка приезжает новый стажер — мальчишка, готовый на все, чтобы разгадать тайну смерти своего отца — одного из убитых загадкой «бьюика»…

Поможет ему ПОСЛЕДНИЙ из оставшихся в живых...

---

И конечно, на мне лежала работа с документацией, с бумагами, которых с каждым годом становилось все больше. Теперь я уже не понимаю, почему хотел стать начальником. Я сдал экзамен на звание сержанта, когда Тони Скундист обратился ко мне с таким предложением, следовательно, тогда видел в этом какой-то смысл, но нынче точно не вижу.

Где-то в шесть вечера я вышел покурить. Для этого у нас есть специальная скамья у автомобильной стоянки. С нее открывается очень неплохой вид. Нед Уилкокс сидел на скамье с письмом из Питтсбургского университета в одной руке, а по его лицу катились слезы. Посмотрел на меня, отвернулся, вытер глаза ладонью свободной руки.

Я сел рядом, подумал о том, чтобы обнять за плечо, но не стал этого делать. Обычно такое сочувствие выглядит фальшиво. По моему разумению. Я — холостяк, все мои знания об отцовстве могут уместиться на булавочной головке, где еще останется место для молитвы «Отче наш». Поэтому я закурил и какое-то время вдыхал и выдыхал дым.

— Все нормально, Нед, — наконец выдавил я из себя. Все, что смог придумать, хотя так и не понял, что могли означать мои слова.

— Я знаю, — ответил он сдавленным, пытающимся сдержать слезы голосом, и тут же добавил, словно продолжил предложение, мысль, — Нет, не нормально.

И по интонациям я понял, что он сильно обижен. Что-то его крепко мучило, не давало покоя.

Я курил и молчал. На дальней стороне автостоянки стояли деревянные постройки, которые давно следовало или подновить, или снести. Раньше в них стояла разнообразная дорожная техника округа Стэтлер, грейдеры, бульдозеры, асфальтоукладчики, но десять лет тому назад для них построили новый большой каменный ангар, очень напоминающий тюрьму. От всего дорожного хозяйства осталась огромная куча соли (солью мы пользовались, отщипывали помаленьку, но куча, можно сказать, гора, не убывала). Среди этих построек находился и гараж Б. Черные буквы на раздвигаемых воротах заметно выцвели, но еще читались. Думал ли я о «бьюике роудмастере», который стоял за этими воротами, когда сидел рядом с плачущим юношей и хотел, только не знал, как, обнять его? Не знаю. Возможно, и думал, но я не уверен, что нам самим известны все наши мысли. Фрейд, конечно, напридумывал много всякой чуши, но в этом, пожалуй, не ошибался. Я ничего не знаю о подсознании, но в голове каждого из нас есть свой пульс, это точно, так же, как и в груди, и пульс этот несет в себе бесформенные, не выражаемые словами мысли, которые по большей частью мы не можем даже понять, хотя обычно это важные мысли.

— Что сказала твоя мать, когда ты показал ей это письмо?

Он рассмеялся.

— Не сказала. Закричала, как дама, которая только что выиграла в телевикторине поездку на Бермуды. А потом заплакала, — Нед повернулся ко мне. Слезы на щеках высохли, но глаза заметно покраснели. И выглядел он куда моложе своих восемнадцати. На лице сверкнула короткая улыбка. — Конечно, она очень обрадовалась. Как и маленькие Джи. Как и вы. Ширли поцеловала меня… у меня по коже побежали мурашки.

Я рассмеялся, подумав, что мурашки побежали и по коже Ширли. Он ей, конечно, нравился, парень-то симпатичный, и мысль о том, чтобы сыграть роль миссис Робинсон могла прийти ей в голову. Не обязательно приходила, но могла. Ее муж уже двадцать лет, как пропал из виду.

Улыбка Неда поблекла. Он посмотрел на письмо из университета.

— Я знал, что ответ положительный, как только достал письмо из почтового ящика. Каким-то образом мог это сказать. И мне снова стало недоставать его. Совсем, как раньше.

— Я знаю, — но, разумеется, не знал. Мой отец жив и сейчас, крепкий, энергичный, любящий крепкое словцо семидесятичетырехлетний мужчина. И моя мать в свои семьдесят особо не жалуется на здоровье.

Нед вздохнул, посмотрел на холмы.

— Он так глупо погиб. Я даже не смогу сказать своим детям, если они у меня будут, что их дедушка пал под градом пуль, преследуя грабителей банка или террористов, пытавшихся заложить бомбу под здание окружного суда. Ничего такого не было.

— Да, — согласился я, — не было.

— Я даже не смогу сказать, что он потерял бдительность. Он просто… мимо проезжал пьяница и он просто…

Нед наклонился вперед, словно старик, у которого скрутило живот, и на этот раз я хотя бы положил руку ему на спину. Он очень старался не расплакаться, я это видел. Старался показать себя мужчиной, уж не знаю, что это означало для восемнадцатилетнего парнишки.

— Нед. Не надо.

Он яростно замотал головой.

— Если есть Бог, тогда должна быть причина, — он смотрел в землю. Моя рука все еще лежала у него на спине и я чувствовал, как она поднимается и опускается, словно он только что пробежал немалую дистанцию. — Если есть Бог, должна быть какая-то логика событий. Но ее нет. Во всяком случае, я ее не вижу.

— Если у тебя будут дети, Нед, ты сможешь сказать, что их дедушка умер, выполняя свой долг. Потом приведи их сюда, покажи им его фамилию на доске павших, рядом с другими.

Он вроде бы меня не слышал.

— Мне снится сон. Плохой сон, — он замолчал, словно задумался о том, как выразить свою мысль словами, потом продолжил. — Мне снится, что все это сон. Вы понимаете, о чем я?

Я кивнул.

— Я просыпаюсь в слезах, оглядываю комнату. Она залита солнечным светом. Поют птицы. Утро. Снизу доносится запах кофе, и я думаю: «Он в порядке. Слава тебе, Господи, мой отец жив и здоров». Я не слышу его голоса, просто знаю. И думаю, что за глупая идея, конечно же, он не мог идти вдоль трейлера, чтобы сказать водителю, что у того с одного из задних колес сорвало протектор, и попасть под автомобиль, за рулем которого сидел пьяница. Такую глупость можно увидеть только в глупом сне, где все может показаться таким реальным… и я начинаю перекидывать ноги через край кровати… иногда я вижу, как мои лодыжки попадают в полосу солнечного света… даже чувствую его тепло… а потом просыпаюсь, еще ночь, я укрыт одеялом, но мне очень холодно, я просто дрожу от холода и знаю, что моя мечта всего лишь сон.

— Это ужасно, — ответил я, вспомнив, что в детстве мне снился точно такой же сон. Только про мою собаку. Собрался уже сказать ему, но передумал. Горе, оно всегда горе, но собака — не отец.

— Все было бы не так плохо, если б я видел этот сон каждую ночь. Тогда, думаю, я бы понял, даже во сне, что не пахнет никаким кофе и до утра еще далеко. Но каждую ночь он не приходит… не приходит… а когда я его вижу, он опять обманывает меня. Я такой радостный, такой счастливый, думаю о том, что чем-нибудь порадую его, скажем куплю на день рождения армейский нож, который ему так нравился… и просыпаюсь. Вновь чувствую себя обманутым, — может, мысли о дне рождения отца, который в этом году не праздновали, вызвали новый поток слез. — Это так ужасно, быть обманутым. Совсем как в тот день, когда мистер Джонс вызвал меня с урока всемирной истории, чтобы сказать о том, что случилось, только хуже. Потому что я один, когда просыпаюсь в темноте. Мистер Гренвиль, он наш школьный психолог, говорит, что время лечит раны, но прошел почти год, а я все вижу этот сон.

Я кивнул. Помнил Десять Фунтов, застреленного охотником как-то в ноябре, уже остывшем в луже собственной крови, под белым небом, когда я его нашел. Белое небо обещало снежную зиму. В моем сне я всегда находил другую собаку, не Десять Фунтов, и всякий раз испытывал безмерное облегчение. До того момента, как просыпался. Подумав о Десяти Фунтах, я вспомнил нашего пса-талисмана давних времен. Его назвали Мистер Диллон, в честь шерифа из телесериала, сыгранного Джеймсом Арнессом. Хороший был пес.

— Мне знакомо это чувство, Нед.

— Правда? — он с надеждой посмотрел на меня.

— Да. И со временем оно уходит. Поверь мне, уходит. Но он был твоим отцом, не одноклассником или соседом. Возможно, этот сон будет тебе снится и следующий год. Возможно, и десять лет ты будешь пусть реже, но видеть его.

— Это кошмар.

— Нет, — я покачал головой. — Это память.

— Если бы была причина, — он впился в меня взглядом. — Чертова причина. Вы понимаете?

— Конечно.

— Думаете, что она есть?

Я уже хотел сказать ему, что ничего не знаю насчет причин, только насчет цепочек событий… как они формируются, звено за звеном, из ничего, как вплетаются в уже существующий мир. Иногда можно ухватиться за такую вот цепь и, воспользовавшись ею, вытянуть себя из темноты. Но по большей части в них запутываются. Если просто запутываются, считай, что повезло. Если же цепи становятся удавками — не повезло.

И тут я заметил, что вновь смотрю через автостоянку на гараж Б. Смотрел и думал, если с умом воспользоваться тем, что стоит под его крышей, Нед Уилкокс, возможно, привыкнет жить без отца. Люди привыкают практически ко всему. Полагаю, это главный закон нашей жизни. И, конечно же, главный кошмар.

— Сэнди? О чем вы думаете?

— Я думаю, ты обратился не по адресу. Я многое знаю насчет работы, надежды. Как отправить какого-нибудь психа на встречу с ЗПД.