Всеволод Бернштейн - Эль-Ниньо

• Название: Эль-Ниньо
• Автор: Всеволод Бернштейн
• Издательство: Центроучебфильм
• Жанр: Современная проза
• Год: 2012
• ISBN: 978-5-91709-009-2

Роман о хрупкости мира и силе человека, о поисках опоры в жизни, о взрослении и становлении мужчины. Мальчишка-практикант, оказавшийся на рыболовецком траулере в эпицентре катастрофы, нашел в себе силы противостоять тысячеликому злу и победил.

---

Наконец, мы услышали, так же раздельно:

— Товарищи! С вами! Говорит! Яцек! Манкевич! Здравствуйте! Мы пришли! К вам! С миром!

— Чего? — переспросил меня Дед. — Кто пришел?

— Яцек Манкевич! Это же знаменитый польский путешественник! — осенило меня. — Я читал его книги! «В поисках Эльдорадо» и про Амазонку. Там еще фотография его была в такой же шляпе, точно, это он!

Всемирно знаменитый путешественник Яцек Манкевич вблизи оказался мускулист и поджар, с крупными сильными руками, крепкой красной шеей, даже лысина смотрелась мужественно, производила впечатление чего-то очень прочного и надежного. Для того, чтобы выглядеть абсолютным героем, Манкевичу не хватало сантиметров пятнадцати роста, и еще в лице его было что-то излишне нервное, неспокойное. Маленький острый нос, выгоревшие на солнце брови и ресницы, бледно-голубые глаза — все находилось в постоянном движении и никак не хотело принять общее законченное выражение. Такие лица бывают у изобретателей вечного двигателя. В них ежесекундно сменяют друг друга чувство собственного превосходства, готовность к скандалу, агрессия и внутренний свет.

Конечно, любой бы на месте Манкевича обеспокоился, когда в него с утра пораньше палят из ракетницы и угрожают взорвать под носом траулер-морозильник. Однако и после того, как все недоразумения благополучно разрешились, когда выяснилось, что бочки с надписью «огнеопасно» были пустые и винтовка пневматическая, когда все пожали друг другу руки и посмеялись, суетливость на лице Манкевича не уменьшилась. Видно, тот факт, что мы оказались не бандитами и не сумасшедшими, не принес ему большого облегчения. Бледно-голубые глаза Манкевича впивались поочередно в каждого из нас. В этом быстром колючем взгляде был и вызов, и вопрос: «Да знаете ли вы, кто я такой?», «Сомневаетесь, что я великий путешественник?», «Не верите, что эта прекрасная молодая девушка принадлежит мне?».

Девушка! Ее звали Анна, она и вправду была прекрасна. Но дело не в этом. Не ее красота поразила меня, когда мы встретились взглядами, она произнесла свое имя и протянула мне руку для пожатия, на западный манер, как бы по-мужски. Она сказала: «Я — Анна!», я не ответил ничего, изо рта вырвался лишь хрип, все, что я смог — лишь бережно, очень слабо пожать ее ладонь и забыть отпустить ее. Анна улыбнулась и мягко отняла руку. А моя рука еще бог знает, сколько времени оставалась вытянутой, а рот открытым, пока кто-то, скорее всего Ваня, не толкнул меня в бок. Я УЗНАЛ ЭТУ ДЕВУШКУ. Я беседовал с ней много раз, там, в море. Я рассказывал ей свои истории, а она слушала, смеялась моим шуткам. Она была моей самой лучшей фантазией, и вот теперь стояла передо мной. Все совпадало. Длинные волосы цвета соломы, наклон головы, линия шеи. И главное — глаза, серо-голубые с янтарными крапинками.

Ваня снова ткнул меня в бок, на этот раз сильно: «Не глазей так!». Я очнулся, помотал головой. Еще раз взглянул на Анну. Она улыбнулась, и я улыбнулся. Приятно познакомиться.

Манкевич рассказал, что прибыл в Перу изучать жизнь местных индейцев. Два его спутника, те, что с карабинами, оказались индейцами кечуа, да вдобавок еще и братьями, их звали Хорхе и Хесус. В одной из коммун Манкевич случайно узнал, что на берег выбросило советский траулер и трое рыбаков сидят на берегу уже много дней. Тогда он специально изменил свой маршрут, сделал крюк в два десятка километров, чтобы повстречаться с нами, выяснить, не нужна ли помощь. Говоря об этом, Манкевич делал многозначительные паузы. Наверное, он ждал благодарных восклицаний или чего-то еще в этом роде, но Дед, хотя слушал внимательно, оставался невозмутим и не выказывал никаких эмоций, мы с Ваней тоже. Манкевич недоумевал, волновался, отчего все хуже говорил по-русски, забывал нужные слова, Анне то и дело приходилось подсказывать. Кстати, Анна говорила по-русски превосходно, с едва различимым, волнующим акцентом. Представляя ее нам, Манкевич сказал: «Это Анна, она знает русский, испанский, английский, немецкий и еще несколько языков». Когда список языков такой длинный, нет необходимости что-то добавлять к нему. Например, что она его жена, или подруга, или просто товарищ по экспедиции. Хотя всем ясно, что такие девушки не бывают просто товарищами по экспедиции. Об этом мы с Иваном подумали одновременно, и оба огорченно вздохнули.

— Мы передвигаемся на машине, — продолжал Манкевич. — Машина наверху. Если вас надо куда-то доставить, мы готовы. Или вам что-то нужно, продукты, вода…

— Нет, спасибо! — сказал Дед. — Мы ждем ремонтную бригаду. Продукты и вода имеются.

— Аа! — протяжно произнес Манкевич. Его лицо снова пришло в беспокойство, он почувствовал, что Дед кривит душой. — Когда прибудет бригада?

— В любую минуту, — ответил Дед. — Случилась небольшая задержка, но ничего страшного.

— Ааа, — снова протянул Манкевич. — Это хорошо, — добавил он уныло, но тут же оживился. — Знаете, мы решили остаться в этих местах на несколько дней, здесь очень интересная коммуна индейцев. Там, наверху. Надеемся, что не помешаем вам?

— Не помешаете, — Дед был рад сменить тему. — Вместе веселее.

— Веселее, да, — как эхо, отозвался Манкевич.

Вечером того же дня прямо на берегу был устроен праздничный ужин. С американскими сосисками и голландским пивом. Нам, осатаневшим от тушенки и консервированной гречневой каши, эта еда показалась божественной. Даже Дед повеселел, не от сосисок, конечно, а оттого, что осознал, наконец, что появление нервного поляка стало для нас подарком судьбы — Камачо не решится на применение силы, если рядом с нами всемирно знаменитый путешественник. Лицо Деда просветлело, плечи расправились, борода приняла опрятный окладистый вид и равномерный окрас. Он снова стал похож на старшего механика Драпеко. Случайно разбив один из двух оставшихся у нас стеклянных стаканов, Дед со второй попытки произнес тост за советско-польскую дружбу, затем долго расспрашивал Манкевича о его исследованиях, сокрушался, что из-за нехватки времени не удалось прочитать ни одну из его книг. «Зато вот Константин, наш студент-практикант, их все прочел. — Все посмотрели на меня. — Верно, Константин?». «Наверное, не все, — скромно сказал я. — Только те, что изданы в Советском Союзе». Манкевич был явно польщен, он немедленно отправил Хорхе и Хесуса наверх к машине за еще одним ящиком пива.

— Мне особенно понравилась ваша «В поисках Эльдорадо», — продолжил я лить бальзам, — прекрасная книга!

— Спасибо, — Манкевич прикрыл глаза и кивнул головой с видом утомленного гения. Его лысина покраснела от удовольствия.

— А эта ваша экспедиция тоже связана с поисками Эльдорадо? — спросил я.

— Хм… и да, и нет, — ответил поляк после некоторой паузы. — Наша главная задача сейчас — изучать жизнь индейцев кечуа. Но при этом загадка Эльдорадо, как я писал в книге, остается неразгаданной. Мы продолжаем поиски. Здесь все очень связано, это Латинская Америка, здесь все вот так, — Манкевич сцепил пальцы рук. — Никогда нельзя знать, какая дорога приведет к Эльдорадо. Вы можете десять лет сидеть в архивах и не найти ничего, а потом случайно зайти в индейскую деревню, в горах или на равнине, и вам скажут: «Эльдорадо? Это вон там, за поворотом!». Потому что это Латинская Америка, — многозначительно повторил Манкевич.

— Вот вы говорите, наверху в деревне очень интересная коммуна, — сказал я. — Нам они показались странными.

— Это еще мягко говоря, — вставил Ваня. — Не зря их ублюдками прозвали.

— Ублюдками? — не понял поляк.

— Бастардос, — уточнил Ваня.

— Ах, это! — воскликнул Манкевич. — Они и есть бастардос. Коммуну основали люди, которые родились вне брака. Раньше, если девушка рожала ребенка без мужа, ее прогоняли из деревни. Они селились отдельно, постепенно к ним присоединялись другие люди. В этой коммуне уже несколько поколений живут изолированно, у них как бы свое сообщество. Поэтому они интересные. Но, конечно, они вряд ли знают что-нибудь об Эльдорадо, — улыбнулся Манкевич.

— А вы случайно не знаете, что здесь случилось в 1945 году? — спросил я.

— Пардон? — не понял Манкевич.

Мне пришлось начать издалека и рассказать о том, что я изучаю Эль-Ниньо.

— О, Эль-Ниньо! Я знаю об этом! — воскликнул поляк. — Очень интересная тема, у вас большие перспективы! Я поблагодарил и продолжил: когда я пытался узнать об Эль-Ниньо у местных рыбаков, написал на песке годы, в которые происходило явление, и 1945 год вызвал у них непонятную реакцию. Испуганно-враждебную. Рассказал о сумасшедшем старике, который выкрикивал «Манфраваль».

— Как? — Манкевич поперхнулся пивом.

— Манфраваль, — повторил я. — Вы знаете, что это? — мне показалось, что это слово ему о чем-то говорит.

— Может, здесь что-нибудь случилось в 1945 году? — снова спросил я.

— Не имею понятия, — признался Манкевич. — А вы что думаете? — в его голосе прозвучал неподдельный интерес. Поляк был первым человеком на Земле, который спросил меня, что я думаю. За это я готов был его расцеловать. С трудом преодолев этот порыв, я ответил: