Всеволод Бернштейн - Эль-Ниньо

• Название: Эль-Ниньо
• Автор: Всеволод Бернштейн
• Издательство: Центроучебфильм
• Жанр: Современная проза
• Год: 2012
• ISBN: 978-5-91709-009-2

Роман о хрупкости мира и силе человека, о поисках опоры в жизни, о взрослении и становлении мужчины. Мальчишка-практикант, оказавшийся на рыболовецком траулере в эпицентре катастрофы, нашел в себе силы противостоять тысячеликому злу и победил.

---

— Берут. Я договорился. Только направление нужно из института.

— А какая программа?

— Исландский барический минимум. — Я знал, что о барических минимумах Цагин написал докторскую диссертацию и до сих пор неравнодушен к этой теме.

— А руководитель диплома у тебя кто?

— Вы.

Цагин чуть приподнял бровь и почесал за ухом. Он был добрым деканом. К тому же на дворе стоял август, сквозь распахнутое окно кабинета светило солнце, с непривычно пустынного институтского двора доносилась трескотня воробьев. Мыслями Цагин был уже на даче в Репино.

— Ну поезжай, — сказал он. — Только материалов побольше привези!

Конец этой фразы я не услышал, потому что несся на Балтийский вокзал за билетами. «Вернусь, совру, что рейс в Северную Атлантику отменили или заменили в последний момент на рейс в Тихий океан, — успокаивал я себя. — А, впрочем, какая разница! Будь что будет!»

Через сутки я сидел в кабинете замначальника по научной части Калининградской рыбразведки. Сам замначальника, крупный, стриженный бобриком мужчина, поливал из электрического чайника кактус, который стоял одиноко под огромной настенной картой океанов. Кактус был микроскопическим, с короткими густыми иголками, будто тоже подстриженный бобриком.

— Пей, зараза, — ласково приговаривал замначальника. — Пей, глупое растение. Не хочет расти! — пожаловался он на кактус мне.

Я понимающе улыбнулся и кивнул головой, словно всю свою жизнь испытывал точно такие же проблемы с кактусами.

— Что там у тебя? — спросил замначальника тем же ласковым тоном. Я даже не сразу понял, что он обращается ко мне, собрался было снова улыбаться и кивать головой, но вовремя спохватился и протянул ему бумагу, с которой вошел в его кабинет.

Замначальника поставил чайник на поднос, вытер руки чистым пушистым полотенцем.

— Что это?

— Направление на практику. К вам.

— К нам? — он сел за стол, надел очки и начал читать бумагу.

— Мы разве посылали запрос?

— Выходит, посылали, — сказал я, — раз меня к вам направили.

— Это какая-то ошибка, — голос замначальника стал сухим, и вообще, за столом, в очках и без чайника в руках он выглядел совершенно другим человеком. — Мы своих-то штатных сотрудников годами на берегу маринуем. Нету у нас сейчас свободных ставок.

— Да мне ставка и не нужна, — сказал я. — Мне бы только практику пройти.

— Без ставки не положено. А свободных ставок нету, так что езжайте обратно в Ленинград и разбирайтесь там, кто вам посылал запрос и куда.

Он протянул мне бумаги.

Я их, естественно, не взял.

— Как это — поезжайте обратно!? А где я практику буду проходить? Меня же из института отчислят!

— Ничего не знаю. Ставок нет. Разговор окончен. — Он швырнул бумаги на стол.

— Ну, Степан Михайлович, — взмолился я, — не могу я обратно. Куда же я без практики…

— Разговор окончен! — Замначальника кряхтя поднялся из-за стола и распахнул дверь, указывая мне на выход.

Ночевать я отправился в КМДМ — Калининградский Межрейсовый Дом Моряка, скучную панельную девятиэтажку на окраине. Старшекурсники меня научили — если будут проблемы с жильем, нужно ехать в КМДМ и разыскать там Семенова Николая, он все устроит.

Изнутри Дом Моряка напоминал наше студенческое общежитие на Малой Охте. Такие же длинные сумеречные коридоры, щербатый паркет и запах жареной картошки. В конце коридора располагалась общая кухня, в первую очередь я заглянул туда. На кухне у плиты стоял человек в синем форменном кителе на голое тело. Он помешивал шкворчащую в сковороде картошку и напевал «Траву у дома». Когда в него попадали брызги кипящего масла, он, не нарушая рифмы и мелодии, вставлял слова, которых в песне не было и быть не могло.

— Семенов? — переспросил он, когда я сказал, кого ищу. — Николай? Кажется, был такой.

— А где он теперь?

— Бог его знает, может, в рейсе, может, еще где.

Заметив мой расстроенный вид, он спросил:

— Кореш твой, что ли?

— Вроде того, — ответил я. — Пожить у него собирался, пока на пароход оформляюсь.

— Что за пароход?

— «Эклиптика», СРТМ. С документами заминка вышла, — начал объяснять я.

— Картошку будешь? — прервал он меня.

— Буду, — мгновенно ответил за меня желудок, я с утра ничего не ел, прямо с поезда помчался в управление, целый день просидел под дверями кабинета замначальника, боясь отойти на минуту.

В прокуренной комнате с металлическими кроватями вдоль стен, за застеленным газетами столом сидело четыре человека.

— О, Рустам! Картошка! Наконец-то! — раздались возгласы.

— Подвиньтесь-ка! — скомандовал человек в кителе, оказавшийся Рустамом. — Посадите парня.

Стульев не хватало. Двое сидели просто на кровати, они пододвинулись и освободили мне место.

— Тебя как зовут-то? — спросил Рустам. — Константин? Отлично, Константин! Давай, не тушуйся, все свои. — Он представил товарищей. — Анатолий Степанович, Валера, Сергей, Григорий. Ну а я — Рустам.

Люди за столом смотрели на меня изучающе. Вроде приветливо, но слишком пристально. Может, решили, что я собираюсь тут поселиться?

На всякий случай решил объяснить ситуацию:

— Приехал из Питера на практику, в рейс. А бумаги в управлении застряли. Только завтра оформят.

— А что за рейс? — спросил Анатолий Степанович, он был самый старший в этой компании, лет под шестьдесят, седой, но еще крепкий.

— СРТМ «Эклиптика». Знаете?

— Нет, — покачал головой Анатолий Степанович. — Но теперь будем знать, — сказал он и вручил мне в одну руку вилку, в другую стакан с водкой.

— За знакомство!

Чокнулись, выпили и принялись за картошку. Анатолий Степанович сидел напротив, я поймал на себе его взгляд.

— «Эклиптика», — произнес Анатолий Степанович, будто про себя. — Хорошее название. Ты ешь, парень, не отвлекайся. Рустик, — он повернулся к Рустаму, — пока тебя не было, Григорий начал рассказывать, как домой съездил.

— Мм! — протянул Рустам. — Давай, Грицько, выкладывай!

Григорий сидел спиной к окну, подперев голову рукой, и курил. До меня дошло, что картошку уплетал практически я один, в одиночку мгновенно прикончил полсковородки. Остальные съели совсем чуть-чуть. «Неудобно получилось», — подумал я, отложил вилку и начал слушать Григория.

— Та шо рассказывать, — меланхолично вздохнул он. Судя по говору, он был с Украины или с юга России, из мест, где с такого вздоха принято начинать любую историю — и грустную и веселую. — Приехал домой. Там все нормально. Дочка в седьмой класс пошла, учится хорошо. Хлопцы к ней уже ходить начали. В дверь такой звонит: «Настю можно?». Шея цыплячья, уши торчат — Настю ему давай. — Григорий шумно почесал щетину. — Жена на заводе в смену — сутки через трое. У тещи давление. В общем, говорю же, нормально. Только маета какая-то, — он снова вздохнул. — Раньше как было — три недели между рейсами, как один день, даже подумать не успеешь. Налил-выпил, в море. Тут даже выпить по-человечески не мог. Не принимает душа, хоть ты что. Маета. Жена какая-то задумчивая стала, сидит, смотрит в одну точку и молчит. Я подойду, сяду рядом. Сидим так и молчим.

— А моя вот не усидела! — воскликнул Валера, длинный парень в очках. — В прошлом году замуж выскочила за товароведа. Маленький такой, плюгавый, слюной брызжет. Смотреть противно. Зато, говорит, всегда под боком. Хватит, говорит, с меня мореманов.

— Дура! — отозвался Рустам. — Товароведа посадить могут. Будет ей под боком — в Магадане или Воркуте. Замучается передачи слать.

— Видать, для них лучше уж в Магадане!

— Тема пошла заупокойная! — недовольно сказал Анатолий Степанович. — Давайте-ка выпьем и о чем-нибудь другом поговорим!

Все послушно выпили.

— Сегодня продавщицу видел в магазине, — Сергей занюхал водку куском хлеба. — Тут рядом совсем, в продуктовом. Глазищи — во! — он растопырил две пятерни. — Огромные, голубые, хоть с головой ныряй! Я подумал, вот на такой жениться надо было. Увидел — и женись сразу, не раздумывая. Пусть она потом дурой окажется, или стервой — плевать! — Валера скептически фыркнул, собирался что-то сказать, но Сергей поднял палец. — Обосную. Даже если она дура или стерва — это можно поправить, а если нельзя, все равно: такие глазищи у тебя в роду останутся. Дети, внуки и правнуки тебе, кобелю, за них спасибо скажут. У всех девчонок с такими глазами от женихов отбоя не будет, выбирай любого! А то, что прабабка дурой была — кому какое дело. Мало ли дур! Я вон и сам дурак. Восемьдесят кило змеиного яда — это моя Танюха. Много пользы от этого внукам и правнукам? Зато умная, дальше некуда.

— Я один раз тоже видел глазастую, — вступил в разговор Рустам, — в Лас-Пальмасе. Правда, она мулатка была. Там еще хлеще, глаза у нее были не просто огромные — разноцветные. И зеленые, и голубые, и даже желтые, и еще черт-те какие — вот ей-богу! Переливаются, как цветомузыка на дискотеке. Нечеловеческие глаза! Что характерно, тоже продавщицей работает! Правда, в шмоточном магазине, я зашел туда, майки мне племянники заказали с рисунками, стою, копаюсь в этом барахле, она подходит, мол, чего ищете, ресницами полуметровыми хлоп-хлоп. И улыбается. На зубах у нее золотые фиксы — и на каждой что-то нарисовано. Ну, это мода такая у тамошних мулатов. Я как стоял, так и застыл. Ноги отнялись, язык отнялся. Бери все, думаю! Все деньги забери, меня самого забери. Рабом твоим буду, собакой твоей. Такая женщина! — Рустам закатил глаза.