Михаил Колесников - Великая мелодия

• Название: Великая мелодия
• Автор: Михаил Колесников
• Издательство: Современник
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 1988
• ISBN: 5-270-00053-9

---

— Богиня Тара-Победительница. Но не верьте табличке: в субурганах Хара-хото никогда не бывала.

— В субурганах? В каких таких субурганах?..

Молодой человек, казалось, удивился.

— Никогда не слыхали о субурганах?

— Никогда.

Он помолчал, по всей видимости подыскивая сравнение.

— Субурган… Ну, надгробье, мавзолей, ступа. Когда монголы, оборонявшие Хара-хото от китайских войск, решили покинуть город, они замуровали в субурганы статуи, иконы и другие ценности.

В ту пору я, признаться, еще не читал книг путешественника Козлова и не представлял, где находятся развалины Хара-хото, а о субурганах и слыхом не слыхал.

Я был в курсантском обмундировании. Молодой человек, окинув меня быстрым взглядом с ног до головы, подмигнул и спросил:

— Добровольно?

— Как все.

— Когда мне было шестнадцать, я тоже ушел в армию добровольно, а теперь вот послали сюда учиться. Набирайся, говорят, ума. Вот и набираюсь. А эта бронзовая дама, — он кивнул в сторону богини, — скажу по секрету, никакого отношения к Хара-хото не имеет — была отлита в Петербурге по просьбе богдо-гэгэна. Посредственная копия со знаменитой статуи Тары Дзанабадзара. Зачем ее здесь выставили, не понимаю? Приезжайте в Улан-Батор, покажу вам настоящую Зеленую Тару работы гениального ваятеля семнадцатого века Дзанабадзара.

Он, видать, был веселый парень; в тон ему я ответил, что в Улан-Батор приеду обязательно, вот только окончу училище — а там дело за небольшим. Кого спрашивать?

— Меня зовут Дамдинсурэн.

Я назвал себя. Так мы познакомились. Из Эрмитажа вышли вместе. Он был на десять лет старше, но казался ровесником. Откуда было мне знать, что совершенно случайно судьба свела меня с классиком монгольской литературы. Он уже тогда был классиком, так как еще в 1929 году, когда я носил пионерский галстук, опубликовал первую в Монголии повесть о современности «Отвергнутая девушка» и сразу же сделался зачинателем современной монгольской литературы. К моменту нашего знакомства его слава достигла зенита, а новую поэму «Моя седая матушка» знали наизусть в самых глухих кочевьях.

Когда Дамдинсурэн узнал, что я родился на Волге, рос в степи, люблю степь больше, чем лес, то почему-то обрадовался. Стал расспрашивать о Заволжье, умею ли обращаться с лошадями и верблюдами. Я сказал, что с лошадьми обращаться умею, с верблюдами — тоже, мне нравятся верблюжата, считаю их самыми красивыми животными. Памятуя наставления отчима, кавалериста в гражданскую войну, порассуждал об аллюрах шага, рыси, иноходи, галопа, что привело его в восторг. Думаю, это и решило все. Должно быть, он тосковал по своей родине, так как, пока мы шли по набережной, рассказал о тех местах, где родился и где в детстве пас скот, о том, как хорошо скакать по ковыльной степи на коне, и что он порядочно-таки устал от наук, которые профессора вбивают в головы монгольским студентам.

— А что вы изучаете? — полюбопытствовал я.

— То, что обязаны знать ориенталисты, — произнес он незнакомое слово, — историю культуры и литературы Индии, Тибета, Китая, Японии, ну, энтографию палеазиатов и тунгусов, санскритские оригиналы, индийскую и тибетскую философию.

Все это было слишком далеко от меня, я даже не смог оценить всю грандиозность этой программы. Он учился в институте, а в институтах изучают всякое, вплоть до сопромата. Когда узнал, что он говорит на японском, английском, китайском, французском, немецком и еще на каких-то языках, изумился. Я с грехом пополам овладел немецким и пытался осилить английский.

Как выяснилось, Дамдинсурэн тоже почти каждое воскресенье приходит в Эрмитаж. Разговоры об искусстве сблизили нас. С 1936 по 1938 год мы встречались много раз. Я был внимательным слушателем. Он пробудил во мне интерес к азиатским странам, их самобытной культуре. Подозреваю, ему доставляло удовольствие объяснять мне все эти сложные вещи — своеобразная практика в русском разговорном. Обычно мы прогуливались по набережной или по аллеям Летнего сада. Он просил читать стихи Пушкина, Лермонтова, Блока, Тютчева, Есенина — и я читал, так как беззаветно любил поэзию, был пропитан ею.

Теперь, много лет спустя, я благодарен прихоти судьбы, которая свела нас с Дамдинсурэном. Но тогда все представлялось вполне естественным. Обнаружив во мне интерес к древней истории, к истории вообще и убедившись, что я быстро все усваиваю, он переводил наши беседы в исторический план. Человек глубоко эрудированный, он шутя бросал меня в бездонный колодец времен, в бездны истории. У него было сильное воображение — воображение ученого и художника. Когда он поднимал руки с растопыренными пальцами, словно некий волшебник, я замирал от предвкушения великих познаний. Фольклор, мифология, эпос, история… От природы я был любознательным, мне представлялось, будто он рассказывает чудесную сказку. Он вел в глубь веков: маньчжурское нашествие, империя Чингисхана и его преемников, киданьская империя, уйгурское ханство, тюркский каганат, жужаньский каганат, сяньби, держава гуннов… То была история его страны, почти совсем неведомая мне.

Оказывается, монгольский народ в свое время образовался из многих монголоязычных племен. Каждое племя что-то добавляло к общей культуре. Морю и капля полезна. Жужаньский каган еще в шестом веке занимался астрономией и математикой. Кидани писали стихи и исторические книги, занимались живописью, скульптурой, географией, медициной, оставили музыкальную литературу.

— Меня вот что поразило больше всего, — говорил Дамдинсурэн. — Сменялись каганаты, государства, наступали периоды феодальной раздробленности, смут, а культурные традиции оставались в духовной сердцевине народа, и засыпанный родник продолжал бить. Художники, поэты, писатели, несмотря на исторические потрясения, продолжали уверенно делать свое дело, словно бы знали нечто такое, что было неведомо завоевателям, политикам, владыкам. Много лет я пристально вглядывался в картины человеческих страстей и заблуждений — и сквозь сетку мифов видел прошлое рода людского. Словно в огромном яйце мифической птицы Гаруды, в скульптурах, зданиях, картинах, музыке, книгах сосредоточена вся история человечества. Я пришел к выводу: не было единой колыбели человечества, единого очага культуры. Передо мной совершали шествие народы древневосточных государств. Двуречье Тигра и Евфрата, Нильская долина, нагорье Малой Азии и Закавказья, Эгейский островной район и восточное побережье Средиземного моря… Здесь зарождалась, словно в химической колбе, кипела, бурлила высокая самобытная культура.

Именно на говорящих картинах истории Древнего Востока я сосредоточил свое внимание. Углубившись на шесть тысяч лет до нашей эры, неторопливо следил за возникновением и движением народов, государств, за их постепенным исчезновением. Кровопролитные войны между верхнеегипетским и нижнеегипетским царствами. Вот портрет первого царя всего Египта Мины. Это он занялся сооружением плотин и каналов, основал столицу, которая потом стала называться Мемфисом. Фараоны Первой династии начали строить себе пышные гробницы. Фараону присвоили священный титул «сын солнца». Первую гигантскую пирамиду построил зодчий Имхотеп. Потом пирамиды и пирамидки стали расти, как грибы после дождя. Завоевательные походы Сенусерта Третьего в Нубию. Нашествие диких азиатских племен гиксосов на Египет и их владычество свыше ста лет. Гиксосский царь Хиан на своей боевой колеснице. Освободитель Египта от гиксосов фараон Яхмос Первый, он же создатель Восемнадцатой династии Нового Царства… Фараон-женщина Хатшепсут, ослепительно красивая и властная, тутмосиды — завоеватели других стран…

Кроме Древнего Египта была Древняя Передняя Азия, Месопотамия, хурриты, они же гиксосы, или урартские племена, жившие на Армянском нагорье; шумеры, аккадцы; государство Митанни, Вавилонское царство, Ассирийская империя… Мощная Хеттская держава, угрожавшая Древнему Египту. Троянское, Фригийское, Лидийское царства, Персидская монархия. А до всего этого — загадочное образование, тоже своеобразное яйцо истории, на юге Малой Азии — протоиндийцы, которым суждено растечься по всей Европе и Индии, стать предками многих… Индоевропейская языковая семья. Народы воевали друг с другом — и Аккад и Шумер — все исчезло. Царьки ставили себе победные стелы и статуи, а откуда-то из глубин пустыни и степей приходили дикие орды кутиев, и могучее Аккадское царство с высокой культурой превращалось в развалины. Кутии удерживали политическое господство над страной сто двадцать пять лет. Орды всегда приходят надолго, и во главе их всегда стоит какой-то Тирикан. Из тьмы веков выныривает государство Митанни со столицей Вашшукани, которую до сих пор не удалось обнаружить ни одному археологу. Это все те же хурриты, замаскированные гиксосы. И вот уже Митанни — могучая военная держава, с которой не может справиться фараон Египта Тутмос Третий. В поисках союза египетские фараоны женятся на дочерях митаннийских царей. Так, царь Тушратта выдал за Аменхотепа Третьего свою сестру Гилухиму. К этому времени фараон был стар и немощен, прикован к постели. Царь Тушратта пишет любезное письмецо своему новому родственнику, тяжело заболевшему на 36‑м году правления, Аменхотепу Третьему: «Посылаю тебе чудотворного идола богини Истар Ниневийской. Да сохранит Истар, владычица небесная, моего брата и меня на сто тысяч лет, и да подаст она нам обоим великую радость». Тогда было в моде обмениваться богами. Правда, царь Тушратта слукавил: в Ниневии богиня Истар почиталась не как божество, помогающее больным, а как богиня войны. Получив чудотворного идола, Аменхотеп Третий тут же умер.