Игорь Скорин - Я отвечаю за свою страну

• Название: Я отвечаю за свою страну
• Автор: Игорь Скорин
• Издательство: Молодая гвардия
• Жанр: Прочая документальная литература
• Год: 1984

Художественно-документальные повести и рассказы о деятельности советской милиции. Авторы произведений — работники органов внутренних дел.

---

Большая груда переписки, но, как я ни гляжу, ничего интересного. Многочисленные письма, телеграммы, открытки рассказывают о чьем-то здоровье, болезнях, экзаменах, свадьбах, много поздравлений с праздниками, днями рождения и новосельем. Обычные почтовые послания, каких согласно статистике в год пишется и отправляется в нашей стране по нескольку миллиардов.

Со стороны я должен выглядеть фанатичным историком, ищущим бог весть что среди ночи в куче фотографий, писем, счетов, документов. Пожалуй, в этом есть резон, поскольку именно к истории у меня склонность с малых лет. Я всегда любил копаться в старых журналах, книгах, газетах. Память человека с годами тускнеет, и через какой-то промежуток ты всегда видишь новое даже во времени, которое, казалось бы, знаешь хорошо, потому как жил в нем.

Недавно показывали фильм о ветеранах спорта — футболисты в длинных трусах боролись за победу в матчах. На их лицах были отчаяние, решимость, слезы: они были самоотверженны, мужественны, смелы, но сейчас почему-то казались смешными. Но поразили меня не они, а зрители. Сумрачные мужчины в военной форме или одинаковых прорезиненных плащах и немногие женщины в длинных пальто с накладными плечами отрешенно смотрели на поле — болели за тех же футболистов, что и перед войной. Так они пытались вернуться к тем временам и не могли. А мы, ребята, пережившие войну, блокаду, эвакуацию, занимали маленькую песчаную горку на тогдашнем стадионе «Динамо» и восхищенно следили за своими героями, Федотовым и Бобровым, и были счастливы. Над трибунами стоял густой махорочный дым, и из репродукторов неслась популярная песня: «Ой вы ночи, матросские ночи, только небо да море вокруг». Когда слышишь старые песни, то сразу и отчетливо замечаешь, что прошла целая жизнь. Я понимаю ветеранов революции, когда они собираются вместе и поют свои песни. Они в этот момент живут тем временем, для которого эти песни написаны.

Виталий неслышно вошел и встал за моей спиной, только по дыханию я почувствовал его присутствие и обернулся. В руках он держал мокрые еще фотографии, которые веером разложил передо мной. Черноморское побережье ожило во всей красе, убитый и красавица тоже… Меня сразу привлек один снимок. Первое, что бросилось мне в глаза на нем, был… мой нос. Лицо было в тени, снимали не меня. Компания позировала за игрой в карты. Я хотел было отложить фотографию в сторону, но один из зрителей, невысокий полный мужчина средних лет, обратил мое внимание. Его улыбающееся лицо кого-то мне напоминало, и чем больше я на него смотрел, тем больше в этом утверждался. Но по Сочи я его не помню.

Уже три часа ночи, и обязательно нужно немного поспать или хоть просто полежать. Сложить бы все ночи, проведенные в этих стенах, цифры должны получиться внушительные. Здешние ночи со сном на сдвинутых стульях, с выездами на места преступлений в снег и в дождь, с допросами, когда ломит голову, а писать надо гладко — утром свои же протоколы читать противно. Вокруг огромный город, миллионы людей отдыхают, развлекаются, о чем-то спорят, любят — до меня им дела мало. За всю жизнь один из тысячи имеет дело с милицией, остальные приходят туда только для получения паспорта.

С этими мыслями я все-таки уснул. На работе сон всегда тяжелый: из-за усталости, жесткости стульев и холода. Проснулся я с намятыми боками довольно поздно, но рабочий день еще не начался. Побрился старой «Невой», которую держу для такого случая, помылся до пояса холодной водой, выпил в дежурной большую чашку чая.

Пришел начальник и сразу вызвал к себе. Мы обсудили итоги двух дней работы. Исходные данные есть: Игнатьев, Ястребова, у которых дома и на работе можно узнать многое, да и в алфавитке, по моим подсчетам, около двухсот человек — в оперативной группе работы всем хватит. Я же должен довести до конца линию Инги, тогда откроется прямой выход на попутчиков, а убийца среди них вполне реален.

Инга пришла вовремя. Одета скромно, лицо бледное, повела разговор без вступления:

— За вчерашнее извините. Когда вы пришли, растерялась, да и мужа с минуты на минуту ждала. Понимала — с Игорем что-то произошло, но не думала, что такое. Расскажу все, как помню. Познакомились мы весной в Эрмитаже, на выставке импрессионистов. Вообще мне надоели приставания мужчин: бесконечные приглашения в рестораны, мастерские художников. Он никуда не приглашал, перебросился несколькими словами о картинах и отошел, больше я его в тот день не видела. На следующий день на работе наш курьер передал мне букет махровых гвоздик и в течение недели еще несколько: просто цветы без всяких записок, что меня и заинтриговало. Сами знаете, женщине очень немного нужно, если правильно подойти. Потом как-то встретил на своей машине. Целый день просто так катались по городу.

Семейная жизнь у меня не получилась, все есть — и ничего, — продолжала она. — Муж — солидный, уважаемый на работе человек, скоро должен получить повышение, приглашают начальником отдела в одно учреждение. Ему льстит моя красота, только и всего, общего же у нас ничего нет, знакомые не ходят к нам. Цветы дарит к Восьмому марта или дню рождения, а то и забудет. Игорь не спрашивал ничего, просто смотрел в глаза и угадывал. Поехали вместе в отпуск. Там решили пожениться. В конце отпуска он стал нервничать, все не мог по делу с каким-то Резо встретиться. Я уехала раньше, Игорь с юга дважды звонил. В день приезда с аэродрома тоже позвонил. Условились: как освободится, даст знать — и встретимся. У телефона прождала весь вечер, такого еще не бывало. Поехала в одиннадцать к нему домой, ключ у меня есть. Прождала до двух ночи, больше просто не могла, да и бессмысленно было. Выпила бутылку киндзмараули, искурила две пачки сигарет, кофе до боли в сердце напилась. Домой пришла неживая, поняла — стряслось что-то страшное. Места себе не находила. Мне же в милицию заявить — кто я ему? И тут пришли вы. Вы извините, но у вас вид человека, приносящего несчастье. Вчера после вашего ухода вспомнила, как даже в отпуске, встречая вас, я чувствовала беспокойство.

Мне известна антипатия многих людей к нашей работе. В человеке заложен протест против власти, против хоть признаков насилия, хотя при самом небольшом размышлении легко представить, что было бы без этого самого «насилия».

— Мне эта трагедия совершенно непонятна. Игорь был человеком широким, добрым, он не мог иметь врагов.

Я вытащил из стола южные фотографии.

— Что за люди ваши попутчики?

— Навряд ли они имеют отношение к убийству. Валентин Раздольский, — тронула она на фотографии «сына», — закадычный приятель Игоря с детства. Уехал он раньше всех. Его отец, Аркадий Михайлович, вечно был занят своими болезнями.

— Кто та брюнетка, что была несколько дней с вами?

— Эля Соболева из Ленконцерта. Приезжала к Вале на три дня.

— Вы ничего не заметили странного, неестественного в поведении ваших друзей?

Она пожимает плечами.

— Может, люди подозрительные на юге попадались?

— Не помню. Одно точно — Игорь часто нервничал, раздражался, что не мог застать Резо в Гагре.

Я спросил про улыбающегося.

— В конце отпуска раза два видела. Ничего толком не знаю. Тоже старый приятель Игоря, лип к нему. Чем-то он отталкивал, хотя в известном обаянии ему не откажешь; если хотел, сердечнее его человека не найдешь.

— Пробовали вы искать Игнатьева?

— Из его знакомых я знаю только Валентина, да и то плохо. Несколько раз ему звонила, говорила с родителями и не могла понять: то ли его нет дома, то ли его не зовут к телефону.

Большего у нее, пожалуй, не узнать, и я ее отпускаю. И она уходит в своем коротком пальто, слегка покачиваясь на высоких каблуках, как все красивые женщины. Рассказ Инги ясности не внес. Помимо участников компании, возник еще Резо, не говоря уже о том, кто улыбался на фотографии. Последний напомнил мне детство, блокадную 206-ю школу.

…В феврале 1942 года в наш дом у Нарвских ворот попали три снаряда. Через неделю мы переехали в квартиру на Фонтанке, ближе к работе матери. Весной город стал оживать, и вскоре после нашего переезда я оказался во вновь открытой 206-й школе, собравшей всех выживших ребят с огромной территории от Загородного проспекта до площади Островского и от Чернышева переулка до Невского. Тогда-то я и познакомился с пареньком, удивительно похожим на смеющегося на фотографии. Он был невысок, горбонос, ходил в сапогах, водился с бедовыми ребятами. Я его чем-то обидел, теперь не вспомнить чем. Были мы с ним одинакового роста и одинаково худые. Ответить на обиду словом он не смог, зато через два дня подвел ко мне в школьном дворе высокого парня, который, не говоря ни слова, ударил меня кулаком по лицу и ногой в пах. Много лет я о нем ничего не слышал и только года два-три назад встретил случайно у входа в ресторан «Садко». Лысоватый, с брюшком, он кого-то терпеливо поджидал, созерцая длинные носки своих забрызганных грязью ботинок. Он узнал меня и уловив мой взгляд, напыщенно произнес: «Такова жизнь». Теперь он воскресал в моей памяти, помню о нем все, кроме имени и фамилии…